ный узор – чёрные тени и золотые стебли, – возникавший и исчезавший при каждом её шаге.
– Берите колос вместе со стеблем, – посоветовал Под, – легче будет нести.
В этом переломанном, полном насекомых лесу было такое странное освещение, что Арриэтта то и дело теряла родителей из виду, но, обернувшись в панике назад, обнаруживала их совсем рядом, испещрённых светом и тенями.
Наконец Под сжалился – больше было просто не снести, – и они перебрались обратно через изгородь, каждый с двумя пучками колосьев, которые держали за короткие стебли вниз головками.
Арриэтте припомнился Крампфирл, когда там, в большом доме, проходил мимо их решётки с луком для кухни. Луковицы были нанизаны на верёвку и походили на зёрна пшеницы, да и по величине такая вязанка была для него то же самое, что колос пшеницы для них.
– Не очень тяжёло? Ты как, справишься? – обеспокоенно спросил Под, когда Хомили первая пустилась под гору.
– Уж лучше тащить их, чем молоть, – не оглядываясь, колко ответила жена.
– С этой стороны барсучью нору искать напрасно, – пропыхтел Под (он нёс самый тяжёлый груз), поравнявшись с Арриэттой. – Тут и пашут, и сеют, и боронят; тут и люди, и собаки, и лошади, и чего только нет…
– Где же она тогда? – спросила Арриэтта, опуская на минуту свою ношу на землю, чтобы дать отдых рукам. – Мы же, кажется, уже обошли кругом всё поле.
– Осталось одно место: вон те деревья посредине, – сказал Под.
В закатных лучах оно выглядело точно таким, как в тот первый день (неужели это было лишь позавчера?), но с этого места им была не видна длинная тень, которую отбрасывал островок деревьев.
– Открытое пространство, – добавил Под, не отводя взгляда от далёкого островка. – Твоей матери это поле не перейти.
– А я смогу, – возразила Арриэтта. – Причём пошла бы с радостью…
Под не ответил, а потом, немного погодя, сказал:
– Надо подумать. Бери свои колосья, и пойдём, не то не успеем вернуться дотемна.
И они действительно не успели. Пока брели знакомым путём по рву, наступили сумерки, а когда подошли к пещере, стало и вовсе темно, но даже в кромешной темноте зашнурованный с верхом ботинок внезапно показался им родным домом. Он словно говорил им: «Добро пожаловать!»
Хомили, словно раздавленная своей ношей, тяжело опустилась на землю у подножия насыпи.
– Передохну минутку и двинусь.
– Не спеши, – сказал Под. – Я пойду вперёд и развяжу шнурки.
И, тяжело дыша, он стал подниматься по насыпи с пучком колосьев за спиной, а следом за ним – Арриэтта.
– Под! – крикнула снизу, из темноты, не оборачиваясь, Хомили. – Сегодня был тяжёлый день. Что, если мы выпьем по чашечке чаю?
– Да на здоровье! – Под, расшнуровывая верх ботинка и осторожно шаря внутри, повысил голос, чтобы ей было там, внизу, слышно: – Только помни: утерянного не воротишь… Принеси-ка мне ножницы, Арриэтта. Они на гвозде в кладовой.
Через минуту раздалось его раздражённое ворчание:
– Побыстрей! Что ты там копаешься целую вечность? Надо только руку протянуть.
– Их нигде нет, – растерянно отозвалась Арриэтта.
– Как это нет?
– Нет, и всё. Остальное на месте.
– Нет? – не веря своим ушам, повторил Под. – Подожди минутку, я сам посмотрю.
– Что за суматоха-то? – спросила всё ещё сидевшая внизу Хомили, не в силах разобрать их слов.
– Кто-то здесь явно побывал, – раздался голос Пода после горестного молчания.
Подняв с земли колосья, Хомили стала карабкаться наверх, что было совсем не легко в темноте.
– Достань-ка спичку, – опять послышался встревоженный голос Пода, – и зажги свечу.
Арриэтта принялась рыться в ботинке в поисках восковых спичек. Когда крошечный язычок пламени, метнувшись из стороны в сторону, наконец выровнялся, ниша на склоне насыпи осветилась, как театральная сцена, и на её песчаных стенах заметались странные тени. Под, Хомили и Арриэтта, ходившие то туда, то сюда, казались нереальными, словно персонажи пьесы. Из темноты выступили три походных мешка, аккуратно сложенных вместе и перевязанных сверху бечёвкой, инструменты, висевшие на корне, а рядом, там, где его Под и поставил, – стебель чертополоха с пурпурной головкой, которым подметал утром пол. Под, белый как бумага, в свете свечи смотрел на пустой гвоздь.
– Они были здесь. Я сам их сюда повесил.
– Этого нам только не хватало! – воскликнула Хомили, опуская на пол колосья. – Надо снова как следует поискать.
Отодвинув мешки, она пошарила за ними, потом приказала Арриэтте:
– Пойди-ка посмотри с той стороны ботинка.
Но и там ножниц не было. Не было также, как они обнаружили во время поисков, и шляпной булавки – той, что длиннее.
– Всё, что угодно, только не эти две вещи! – то и дело повторял Под встревоженно, в то время как Хомили в четвёртый раз пересматривала содержимое ботинка, тоже повторяя вновь и вновь:
– Маленькая булавка здесь – хорошо хоть она осталась. Сам понимаешь, ни одно животное не может расшнуровать ботинок и…
– А какому животному могут понадобиться ножницы? – устало спросил Под.
– Сороке? – предположила Арриэтта. – Если они блестели…
– Может быть, – согласился Под. – Ну а как насчёт шляпной булавки? Как сорока могла захватить в клюв сразу и то, и другое? Нет, – покачал он задумчиво головой, – это не похоже на сороку и вообще на птицу. Да и на зверька, если на то пошло. И я не думаю, чтобы это был человек. Человек, если бы и нашёл эту ямку, скорее всего просто растоптал бы тут всё. Человеки всегда пнут сначала ногой, а уж потом тронут руками. Нет, по всему видать, тут поработал добывайка.
– О! – радостно воскликнула Арриэтта. – Значит, мы их нашли!
– Кого нашли? – не понял Под.
– Двоюродных братцев, сыночков дядюшки Хендрири.
Несколько мгновений Под молчал, потом задумчиво произнёс:
– Может быть…
– Может быть! – с сердцем передразнила его Хомили. – Кто ещё это мог быть? Они живут на этом поле, не так ли? Арриэтта, вскипяти немного воды, будь умницей, не зря же свечу тратить.
– Послушай… – начал Под.
– Но мне не на что поставить крышку, – прервала его Арриэтта, – раз нет ножниц. В прошлый раз мы ставили её на кольцо.
– Ну что за наказание! – простонала Хомили. – Зачем только тебе голова? Придумай что-нибудь. А если бы у нас вообще не было этой половинки ножниц? Обвяжи крышку верёвкой и подвесь над огнём, зацепи за гвоздь или корень… за что угодно. Что ты хотел сказать, Под?
– Что надо поберечь заварку, вот что. Мы ведь собирались пить чай только по праздникам или при чрезвычайных обстоятельствах.
– Это мы и делаем, не так ли?
– Что – это? – спросил Под.
– Празднуем. Похоже, что мы нашли тех, кого искали.
Под с тревогой взглянул на Арриэтту, которая в дальнем конце пещерки старательно завязывала бечёвку вокруг нарезки на винтовой крышке от пузырька с аспирином, и предостерегающе произнёс, понизив голос:
– Погоди, не торопись, Хомили, и не делай слишком поспешных выводов. Предположим, это был один из мальчиков Хендрири. Почему же тогда он не оставил записки или какого-нибудь знака, почему не подождал нас? Хендрири знает все наши вещи… хотя бы этот календарь с пословицами и поговорками: не один раз видел его дома под кухней.
– Не пойму я, куда ты клонишь, – недоумевающе сказала Хомили, тревожно глядя, как Арриэтта медленно опускает полную крышку воды с корня над свечой, и не выдержала: – Осторожнее! Смотри, чтобы бечёвка не загорелась.
– А вот куда, – пояснил Под. – Попробуй посмотреть на половинку ножниц, скажем, как на клинок или меч, а на шляпную булавку – как на копьё или, например, кинжал. Так вот: тот, кто их у нас стащил, теперь имеет оружие, а у нас его нет. Понимаешь, что я имею в виду?
– У нас есть вторая булавка, – заражаясь его волнением, напомнила Хомили.
– Конечно, – кивнул Под, – но он, тот, кто взял остальное, об этом не знает. Понимаешь, что я хочу сказать?
– Да, – подавленно прошептала Хомили.
– Можешь пить чай, если хочешь, – добавил Под, – но праздновать нам нечего. Во всяком случае, пока.
Хомили уныло взглянула на свечу: над крышечкой уже поднимался лёгкий парок – отрада для её глаз! – горестно вздохнула, но вдруг снова оживилась:
– Так или иначе, всё сводится к одному.
– О чём это ты? – спросил в недоумении Под.
– О чае, – объяснила Хомили, совсем воспрянув духом. – Раз ты сказал, что у нас украли оружие и всё прочее, положение серьёзное, чего уж говорить нет. Некоторые из моих знакомых даже сказали бы, что мы оказались в чрезвычайных обстоятельствах.
– Некоторые сказали бы, – уныло согласился Под и вдруг, отскочив в сторону, принялся размахивать руками.
Арриэтта завизжала, а Хомили подумала, что они оба сошли с ума, но тут увидела, что в нишу, привлечённая свечой, залетела неуклюжая ночная бабочка желтовато-коричневого цвета («Настоящее чудовище!») и, будто слепая, принялась кружить по нише.
– Спасайте кипяток! – в панике закричала Хомили и, схватив чертополох, принялась размахивать им в воздухе.
По стенам и потолку заплясали тени, и среди беготни и криков добывайки не заметили, что ночь стала ещё темнее, однако почувствовали внезапный порыв ветра, услышали, как затрещала свеча, и увидели, что бабочка исчезла.
– Что это было? – спросила наконец Арриэтта, прервав испуганное молчание.
– Сова, – сказал Под, чуть подумав.
– Она съела бабочку?
– Как съела бы и тебя, – добавил Под, – продолжи ты разгуливать снаружи после наступления темноты. Век живи, век учись. Больше никаких свечей после захода солнца. С восходом вставать, с заходом – в кровать, вот как мы теперь жить будем, и только так.
– Вода кипит, Под, – заметила Хомили.
– Насыпь заварки и погаси огонь, а чаю прекрасно попьём и в темноте.
Повернувшись в другую сторону, он снова прислонил щётку из чертополоха к стене и, пока Хомили заваривала чай, быстро прибрал в пещере: сложил колосья штабелем у стенки ботинка, поправил мешки и вообще привёл всё в порядок, прежде чем ложиться спать. Закончив, подошёл к полке в глубине ниши и любовно провёл рукой по аккуратно развешанным инструментам. Последние лучи света, перед тем как Хомили погасила свечу, упали на фигуру Пода – рука его лежала на пустом гвозде, – который уже долгое время стоял там в глубоком раздумье.