лаза к потолку и, наконец, сказал:
– Там не было места для двоих, рядом с грузом.
– Мог бы вывалить груз, – сказал Под.
Спиллер нахмурился ещё сильнее: этот разговор ему явно не нравился.
– Может быть…
– Я хочу сказать, ты ведь остался на виду, без всякого прикрытия, верно? Что по сравнению с этим какой-то груз?
– Так… она мелкая… лодка-то. Там для двоих нет места, – в замешательстве сказал Спиллер.
– О, Под!.. – вскрикнула вдруг Хомили.
– Что ещё?
– Этот мальчик, – продолжила Хомили звенящим от волнения голосом, – этот… ну что там говорить, вот он стоит перед тобой!
Под взглянул на Спиллера повнимательнее. Да, спору нет, действительно неописуемо грязный и красный от смущения.
– Он спас ей жизнь ценой собственной! – в порыве благодарности воскликнула Хомили.
– Ценой? Ну нет, – возразил, немного помедлив, Под и резонно добавил, хотя, похоже, это только сейчас, как ни странно, пришло ему в голову: – Я хочу сказать, он ведь здесь, а Арриэтты нет.
– Нет – так будет, – заявила Хомили уверенно, – вот увидишь. Этот мальчик – герой! И шляпная булавка к его услугам.
Вспомнив внезапно свои обязанности хозяйки, Хомили принялась хлопотать вокруг гостя:
– Садись, Спиллер, и отдохни. От ручья сюда путь немалый. Чем бы тебя угостить? Хочешь половинку ягоды шиповника с какой-нибудь начинкой? К сожалению, ничего особенного я тебе предложить не могу, конечно, мы здесь люди новые, сам знаешь…
Спиллер сунул грязную руку в глубокий карман и кинул на стол что-то большое и тяжёлое.
– У меня вот что есть.
Ударившись о твёрдый сланец, служивший столешницей, оно подпрыгнуло, и во все стороны что-то брызнуло.
Хомили подошла поближе и, с любопытством наклонившись к столу, принюхалась.
– Что это?
Спрашивая, она уже знала ответ. Ах какой аппетитный запах достиг её ноздрей! На какой-то мимолётный чудесный миг она чуть не потеряла сознание. Это была жареная нога…
– Мясо, – равнодушно сказал Спиллер.
– Чьё мясо? – уточнил Под, и глаза у него тоже сделались стеклянные.
Сидеть на одних ягодах шиповника и боярышника, возможно, и полезно для здоровья, но живот при этом подводит.
– Ой, нет, лучше не говори, не надо! – тут же запротестовала Хомили и зажала уши руками, а когда они оба обернулись к ней с удивлённым видом, нетерпеливо, хотя и смущённо, добавила: – Давайте просто его съедим.
Спиллер с удивлением наблюдал, как они накинулись на мясо, отрезая кусок за куском обломком бритвы. Сам он был по горло сыт мясной пищей, поскольку ел её каждый день.
– Надо оставить кусочек Арриэтте, – не переставала повторять Хомили.
Время от времени она вспоминала о хороших манерах и уговаривала Спиллера тоже поесть, а Под, горя любопытством, пытался выведать, чьё это мясо, не переставая задумчиво жевать.
– Для полёвки эта нога велика, а для кролика, наоборот, мала. Горностаев не едят… Должно быть, это какая-то птица. Да, конечно.
Хомили тут же страдальчески вскрикивала и смущённо оборачивалась к Спиллеру:
– Я хочу знать лишь одно – как ты это готовил. Мясо удивительно вкусное, зажарено в самый раз.
Но из Спиллера не так-то легко что-нибудь вытянуть. Лишь один раз он проронил, что готовить мясо совсем не трудно (повергнув этим Хомили в полное изумление: как может быть не трудно приготовить мясо в этой пустыне, где нет ни печи, ни дров, ни угля?). Не говоря уже о естественном чувстве благодарности, она с каждой минутой испытывала к Спиллеру всё большую симпатию (даже считала, что он понравился ей с первого взгляда) и всё больше расхваливала его.
Арриэтта вернулась, когда пиршество было в самом разгаре. Пробравшись сквозь густую завесу листьев, она сделала несколько неверных шагов, покачнулась и вдруг села на пол.
Хомили страшно обеспокоилась:
– Что с тобой? Что случилось? Ты поранилась?
Арриэтта еле слышно проговорила:
– Меня укачало. Очень кружится голова… – И, с упрёком взглянув на Спиллера, добавила: – Ты запустил лодку волчком, и она закружилась и кружилась, кружилась, кружилась, кружилась, кружилась, кружилась…
– Хватит, Арриэтта, – прервала её Хомили, – или у нас у всех тоже голова закружится. У Спиллера золотое сердце. Ты должна быть ему благодарна. Он отдал свою жизнь за твою…
– Да ничего он не отдал, – снова вмешался Под, – ведь жив же.
Но Хомили и внимания не обратила, что муж рассержен.
– А потом пришёл сюда сказать нам, что с тобой всё в порядке. И мешки принёс. Тебе следует его поблагодарить.
– Спасибо, Спиллер, – вежливо вымолвила Арриэтта, но голос её звучал тускло.
– Ну а теперь вставай, – сказала Хомили. – Вот и умница. Садись за стол. У тебя с завтрака маковой росинки во рту не было, потому и голова кружится. Мы оставили тебе хороший кусочек мяса…
– Чего? – изумлённо спросила Арриэтта, не поверив своим ушам.
– Мяса, – повторила Хомили, отводя взгляд.
Арриэтта вскочила на ноги и, подбежав к столу, тупо уставилась на аккуратные коричневые ломтики.
– Но я думала, что мы вегетарианцы…
Спустя секунду она подняла глаза на Спиллера, и в них был вопрос.
– Надеюсь, это не…
Спиллер так энергично затряс головой, что сразу рассеял её дурные предчувствия.
– Не будем задавать лишних вопросов, – быстро проговорила Хомили. – Решим это раз и навсегда. Давайте считать, что это нам перепало от цыган, и не станем вдаваться в подробности.
– Не станем… не станем… – пробормотала Арриэтта и, казалось, сразу ожила.
Приподняв юбку, она села рядом с остальными на пол у низкого стола, осторожно взяла двумя пальцами мясо, откусила чуть-чуть для пробы, прикрыла глаза и чуть не задрожала от удовольствия. Таким приятным и долгожданным был вкус.
– А это правда от цыган? – с сомнением спросила она, прожевав.
– Нет, – сказал Под. – Это добыл Спиллер.
– Так я и думала, – сказала Арриэтта и добавила: – Спасибо, Спиллер.
И на этот раз в её ожившем голосе звучала искренняя и вполне понятная благодарность.
Глава четырнадцатая
Лучшее – враг хорошего.
С этого дня трапезы их стали иными – куда лучше, и это имело какую-то связь, решила Арриэтта, с кражей половинки ножниц. Кражей? Звучит малоприятно, особенно если речь идёт о добывайке.
– Но как иначе это назвать? – причитала Хомили, сидя как-то утром на пороге пещеры, в то время как Под ставил ей заплату на туфлю. – Да и чего иного можно ждать от бедного бездомного невежественного ребёнка, который не получил никакого воспитания: вырос, как говорится, в канаве.
– Ты хочешь сказать – во рву, – сонно поправила её Арриэтта.
– Я сказала именно то, что хотела! – отрезала Хомили, вздрогнув от неожиданности: не заметила, что Арриэтта рядом. – Это так говорят. Нет, мальчика винить нельзя. Я хочу сказать, раз он вырос в таких условиях, откуда ему знать о нормах поведения?
– О чём, о чём? – переспросил Под.
Хомили сама, бедняжка, не больно-то образованная, иногда, как ни странно, находила очень подходящее слово и, что ещё удивительнее, понимала его смысл.
– О нормах поведения, – спокойно и убеждённо повторила Хомили, прикрывая подолом юбки ногу, потому что заметила крошечную дырочку на чулке. – Ты же знаешь, что такое нормы.
– Нет, не знаю, – просто признался Под, продолжая пришивать заплату. – На слух похоже на то, что задают лошадям…
– То корма, а не норма, – поправила Хомили.
– Верно, – согласился Под, послюнив большой палец, и принялся разглаживать им шов. – Сено и овёс.
– Странно, – задумчиво протянула Арриэтта. – А что, нельзя иметь только одну?
– Чего – одну? – не поняла Хомили.
– Одну норму.
– По сути дела, она и есть только одна, но Спиллеру неизвестна. Как-нибудь на днях я спокойно, по-дружески поговорю с этим бедным мальчиком.
– О чём? – спросила Арриэтта.
Хомили словно и не слышала её: придав своим чертам определённое выражение, она не намеревалась его менять.
– «Спиллер, – скажу я, – у тебя никогда не было матери…»
– Откуда ты знаешь, что у него никогда не было матери? – прервал жену Под и рассудительно добавил после минутного размышления: – У него не могло её не быть.
– Верно, – вставила Арриэтта, – была. Потому он и знает, как его зовут.
– Откуда? – спросила Хомили, не совладав с любопытством.
– От матери, конечно. Спиллер – это его фамилия. А имя его просто Ужас.
Наступило молчание.
– Так как же его зовут? – спросила наконец Хомили с дрожью в голосе.
– Я сказала тебе – Ужас!
– Ужас не ужас, неважно, – рассердилась Хомили. – Всё равно скажи: мы же не дети.
– Но ведь так его и зовут – Ужас Спиллер. Однажды мать сказала ему за столом: «Ты ужас, Спиллер, вот что ты такое». Только это он о ней и запомнил, и больше ничего.
– Пусть так, – сказала, помолчав, Хомили, снова изображая на лице всепрощение и грустно улыбаясь. – Тогда я скажу ему так: «Ужас, милый мальчик, мой бедный сиротка…»
– Откуда ты знаешь, что он сирота? – опять вмешался Под. – Ты спрашивала его об этом?
– Спиллера ни о чём нельзя спрашивать, – быстро проговорила Арриэтта. – Иногда он сам что-нибудь рассказывает, но спрашивать нельзя. Помнишь, что было, когда ты пыталась узнать, как он готовит? Он не приходил к нам два дня.
– Верно, – хмуро поддержал её Под. – Два дня мы сидели без мяса. Это нам совсем ни к чему. Послушай, Хомили, лучше оставь Спиллера в покое. Поспешишь – людей насмешишь.
– Но я же хочу поговорить с ним ради его собственной пользы, – сердито возразила Хомили. – И, заметь, я собираюсь поговорить с ним, а не спросить или попросить его. Я только хотела сказать: «Спиллер, мой бедный мальчик…», или «Ужас…», или…
– Его нельзя так называть, мама, – вставила Арриэтта, – если он сам не попросит.
– Ну так пусть будет просто Спиллер! – Хомили возвела глаза к небу. – Но я должна научить его…