– Тише, Хомили, – взмолился Под.
– Они всё равно знают, что мы здесь. Какая разница для хорька, будем мы сидеть тихо или кричать во весь голос?
Кривой Глаз вдруг чертыхнулся – видно, кот оцарапал его.
– Вынеси его на улицу, – повторил мальчик, – и скажи, пусть она его держит.
– Чего ты так волнуешься? Можно же закрыть дверь.
– Что толку? – возразил мальчик. – Верхнюю половину не закроешь – будет темно.
На пороге Кривой Глаз приостановился и с минуту постоял, прежде чем спуститься. На нижней ступеньке он, видимо, споткнулся: добывайки услышали его ругань и ещё что-то про каблук.
– У тебя там всё в порядке? – небрежно крикнул мальчик.
Ответом ему было проклятье, и Хомили шепнула Арриэтте:
– Заткни уши! О боже, ты же слышала…
– Да, – подтвердила Арриэтта. – Он сказал…
– Ах ты, гадкая, невоспитанная девчонка! – рассердилась Хомили. – Как тебе не стыдно слушать такие слова!
– Тише, Хомили, – попросил Под.
– Ты знаешь, что там стряслось, Под? – взволнованным шёпотом заговорила Хомили, на один момент позабыв о своих страхах, и тихонько засмеялась. – У него отвалился каблук! Что я говорила там, во рву, когда ты хотел выдернуть все гвозди?
Мальчик, облокотившись на одну руку и по-прежнему не сводя глаз с тёмной щели между полом и рундуком, незаметно шарил другой у себя в правом кармане. Это был глубокий наружный карман с клапаном, какие бывают на куртках у лесников.
– Ах, батюшки! – вздохнула Хомили, когда Под взял её за руку.
– Закрой глаза. Убегать от хорька бесполезно, но ты ничего не почувствуешь: хорёк зверь быстрый – один укус, и всё.
Наступила тишина, напряжённая, торжественная, но вскоре Хомили её нарушила, со слезами в голосе проговорив:
– Я старалась быть тебе хорошей женой, Под.
– Ты была первоклассной женой, – поправил Под, не сводя взгляда с мальчика. Против света было плохо видно, но сомнений не осталось – что-то он вынул из кармана, и это шевелилось у него в руке.
– Иногда слишком резкая, – послушно зажмурив один глаз и осторожно приоткрыв другой, добавила Хомили.
– Какое это теперь имеет значение?
– Прости меня, Под!
– Ты ни в чём не виновата, – попытался успокоить жену, и в этот момент на ковёр упала густая тень – вернулся Кривой Глаз.
За ним в фуру проскользнула женщина, прижимая к себе кота.
Мальчик не вздрогнул и не обернулся, но ровным голосом, глядя в щель, тихо сказал:
– Забирайтесь ко мне в карман, быстро!
– Это ещё что? – удивился Кривой Глаз.
– Да забирайтесь же, – повторил мальчик. – Слышите, что я говорю? – И внезапно поставил на коврик то, что держал в руке.
– Ах, батюшки! – воскликнула Хомили, прижимаясь к Поду. – Что это?
И вдруг вытаращила глаза. На коврике стояло живое существо, но только не хорёк: для хорька оно было медлительным, угловатым, слишком высоким… слишком…
– Спиллер! – раздался ликующий вопль Арриэтты.
– Что? – рассердилась Хомили, почувствовав себя одураченной после своих торжественных «последних слов».
– Это Спиллер! – опять пропела Арриэтта. – Спиллер… Спиллер… Спиллер!
– Ну до чего же у него нелепый вид! – заметила Хомили.
Спиллер и вправду выглядел весьма забавно. Втиснутый в новое, ещё не обмятое платье, которое стояло на нём торчком, он больше всего смахивал на сосиску.
– Чего вы ждёте? – спросил Спиллер. – Вы слышали, что он сказал? Пошли. Да шевелитесь же!
– Кто он – этот мальчик? – воскликнула Хомили. – Он разве к нам обращается?
– К кому же ещё? – буркнул Спиллер. – Не Кривой же Глаз полезет в карман. Пошли…
– В карман! – воскликнула Хомили отчаянным шёпотом и обернулась к Поду: – Я правильно поняла: молодой Том Доброу хочет, чтобы я выбежала отсюда на открытое место, забралась по штанине ему на живот и, смирная как овечка, залезла в его карман?
– Не только ты, – уточнил Под, – все мы.
– Он сошёл с ума, – заявила Хомили и поджала губы.
– Послушай… – начал Под, но она заявила:
– Лучше погибнуть!
– Именно это с тобой и произойдёт, если продолжишь капризничать.
– Ты помнишь мешочек с прищепками для белья? – напомнила мужу Хомили. – Я даже подумать об этом не могу без ужаса. Куда он нас заберёт?
– Откуда я знаю? – потерял терпение Под. – Пошли, пошли же. Делай, что он говорит, и всё будет хорошо… Возьми её за другую руку, Спиллер: надо же её вывести отсюда… Ты готова, Арриэтта? Ну, тронулись…
И тут все они внезапно оказались снаружи.
Глава девятнадцатая
Смелость города берёт.
Увидев их, женщина завизжала, уронила кота и со всех ног пустилась бежать по направлению к большой дороге. Кривой Глаз совсем потерял голову: плюхнувшись на кровать, задрал ноги вверх, словно на полу кишмя кишела какая-то нечисть. Кот, встревоженный всем этим переполохом, одним безумным прыжком взлетел на стенной шкафчик, уронив две кружки, фотографию в рамке и ветку с бумажными розами.
Под и Арриэтта незаметно пробрались по складкам штанины до подъёма на холм – бедро – и дальше, туда, где их уже ждало убежище, но беднягу Спиллера, который толкал и тянул упиравшуюся Хомили, пришлось поднять с пола и опустить в карман. На один ужасный момент Хомили, которую Спиллер крепко держал за руку, повисла, болтая ногами, в воздухе, но тут проворные пальцы мальчика подхватили её и аккуратно спрятали туда же. Ещё секунда – и было бы поздно: Кривой Глаз пришёл наконец в себя и внезапно протянул руку, чтобы схватить её, но, к счастью, промахнулся. («Он отодрал бы нас друг от друга, как банан от грозди», – говорила позднее Хомили.) Со дна кармана ей хорошо был слышен его сердитый крик:
– У тебя их целых четыре штуки! Больно жирно будет! Так нечестно – отдавай двух первых!
Что произошло потом, они не знали: ничего не было видно. Должно быть, началась драка – до них доносилось тяжёлое дыхание, ругань сквозь зубы; карман раскачивался, подпрыгивал и трясся. Затем послышался топот, и они поняли, что мальчик убегает, а Кривой Глаз преследует его, громко проклиная свой ботинок без каблука. Крики постепенно становились всё слабее, вместо них послышался треск сучьев: видимо, мальчик пробирался сквозь живую изгородь.
В кармане было тихо, на всех четверых нашло какое-то оцепенение. Наконец Под, втиснутый вниз головой в уголок, выплюнул набившийся в рот пух и с трудом проговорил:
– Как ты там, Хомили?
Та, зажатая между Арриэттой и Спиллером, не знала, что ответить, но всё же пожаловалась:
– У меня затекла нога.
– Надеюсь, не сломана? – встревожился Под.
– Я её просто не чувствую.
– А пошевелить ею можешь? – спросил Под.
– Ой! – закричал Спиллер, в то время как Хомили ответила:
– Нет.
– Если вы щиплете ту ногу, – сказал Спиллер, – которую не чувствуете, то не удивительно, что вы не можете ею пошевелить.
– Почему?
– Потому что это моя нога.
Шаги мальчика замедлились: похоже, он поднимался в гору, – а немного погодя сел, и в карман опустилась огромная рука.
Хомили принялась всхлипывать со страху, но большие пальцы скользнули мимо неё и нащупали Спиллера. Мальчик откинул клапан кармана, чтобы заглянуть внутрь, и спросил:
– Всё в порядке, Спиллер?
Тот утвердительно пробормотал что-то в ответ, и мальчик спросил:
– Которая из них Хомили?
– Та, шумная, – ответил Спиллер. – Я же говорил.
– У тебя всё в порядке, Хомили? – спросил мальчик.
Хомили испуганно молчала, и большие пальцы снова проскользнули в карман.
Спиллер, уже поднявшийся со дна кармана и стоявший, расставив ноги и прислонившись спиной к вертикальному шву, коротко крикнул:
– Оставь их!
Пальцы замерли.
– Я только хотел посмотреть, всё ли у них в порядке.
– Всё, – сказал Спиллер.
– Мне бы хотелось их вынуть, взглянуть на них. – Мальчик пристально посмотрел в открытый карман и встревоженно спросил: – Вы там не умерли, нет? Все живы?
– Оставь их, – повторил Спиллер. – Здесь, внутри, тепло: ни к чему вытаскивать их на холод. Ты их ещё увидишь, и не раз, когда будешь дома.
Пальцы исчезли, добывайки снова очутились в темноте. Карман закачался – мальчик поднялся на ноги, – а Под, Хомили и Арриэтта покатились в противоположный угол, где оказалось полно чёрствых хлебных крошек, твёрдых как камень.
– Ox! – жалобно воскликнула Хомили.
Арриэтта заметила, что Спиллеру удаётся держаться на ногах, хотя его и шатает из стороны в сторону, и догадалась, что он не впервые путешествует в кармане. Мальчик снова шёл, и карман раскачивался в более ровном ритме. «Подожду чуть-чуть, – подумала Арриэтта, – и тоже попытаюсь встать».
Под решил попробовать разломать крошку хлеба и сунуть в рот. Оказалось, что, если её долго рассасывать, она постепенно делается мягкой и вполне съедобной.
– Дай и мне, – попросила Хомили, протягивая руку.
От пережитого у неё с новой силой разгорелся аппетит. А немного погодя она спросила Спиллера:
– Куда он нас несёт?
– На холм по ту сторону леса.
– Туда, где он живёт со своим дедушкой?
– Ага, – промычал Спиллер.
– Я мало что слышала о лесниках, – сказала Хомили, – и не знаю, что они могут сделать с… скажем, с добывайкой. Да и об этом мальчишке… Что он собой представляет? Я вот о чём хочу сказать: у моей свекрови был когда-то дядя, так его держали в жестянке. Проделали в крышке дырки для воздуха и два раза в день кормили через пипетку…
– Нет, этот мальчик не такой, – сказал Спиллер.
– А что такое «пипетка»? – Под решил, что это какой-то неизвестный ему инструмент.
– А ты помнишь Оггина, двоюродного брата Люпи? – продолжила Хомили. – Ему устроили целое поместье в цинковой ванне, что стояла во флигеле. Трава там была, и пруд, и всё прочее. И сделали ему повозку, чтобы он катался, и дали ящерицу для компании. Но края ванны были высокие и скользкие: они знали, что ему оттуда не выбраться…