Только Арриэтта переживала напрасно: Хомили, которая дома всегда боялась предстать перед посторонними в грязном фартуке, не растерялась. Вспомнив роль женщины-измученной-до-предела, она добавила к ней образ страдающей-но-не-будем-сейчас-об-этом и сопроводила всё это новой улыбкой, бледной, но отважной, и – с той же благой целью – вытащила из пыльных волос две последние шпильки.
– Люпи, бедняжка, сколько здесь мебели! Кто помогает тебе вытирать пыль? – картинно закатив глаза, произнесла Хомили и, чуть покачнувшись, рухнула на стул.
Все бросились к ней, как она и ожидала, принесли воды, помогли умыться и ополоснуть руки. Хендрири, глядя на неё полными слёз глазами, пробормотал:
– Бедняжка! Уму непостижимо, как столь хрупкое существо смогло столько вынести…
Потом, когда гости немного привели себя в порядок, все уселись ужинать. Ели в кухне, которая хоть и разочаровала Хомили, зато там горел настоящий огонь. Плитой служил большой чёрный дверной замок. Угли помешивали через замочную скважину, а дым, как объяснила Люпи, уходил через систему труб в дымоход коттеджа.
Много места занимал длинный белый стол, роль которого выполнял наличник двери гостиной, покрытый белой эмалью и разрисованный незабудками, который крепко держался на четырёх огрызках карандашей, поставленных так, что грифели попадали в отверстия для шурупов и их кончики чуть возвышались над поверхностью.
Один из карандашей оказался чернильным, и гостей предупредили, чтобы до него не дотрагивались, иначе испачкают руки.
На столе было множество разнообразных блюд, как настоящих, так и муляжей. Пироги, пудинги и консервированные фрукты Люпи приготовила сама, а гипсовую баранью ногу и блюдо с такими же пирожными позаимствовала в кукольном домике. Между тарелками нашли своё место два графина зелёного стекла, три настоящих широких стакана и чашки из желудей.
Разговоры, разговоры, разговоры… Арриэтта ошеломлённо слушала, пока наконец-то не поняла, почему их ждали. Похоже, Спиллер, обнаружив, что пещера опустела, обитатели ботинка исчезли, как и сам ботинок, собрал их пожитки, побежал к юному Тому и всё ему рассказал. Люпи стало нехорошо, когда они упомянули имя мальчика, и ей пришлось выйти из-за стола. Она немного посидела в другой комнате на хрупком позолоченном стуле, поставленном в дверном проеме – «на сквозняке», как она сама сказала, – обмахивая свое круглое красное лицо пером жаворонка.
– Мама всегда так – стоит упомянуть человеков, – объяснил старший сын Люпи. – Бесполезно говорить, что он и мухи не обидит!
– Этого нельзя знать наверняка, – мрачно возразила Люпи со своего стула в дверном проеме. – Он уже почти взрослый, а они, говорят, именно в этот момент становятся опасными…
– Совершенно верно, – поддержал Люпи Под. – Я и сам им никогда не доверяю.
– О, как вы можете такое говорить! – воскликнула Арриэтта. – Вспомните, как Том буквально вырвал нас из лап смерти!
– Как это вырвал? – взвизгнула Люпи. – Ты хочешь сказать, что он брал вас руками?
– Разумеется, – пожала плечами Хомили и хохотнула, без остановки гоняя шарик малины по своей скользкой тарелке. – Ничего особенного.
– Даже представить страшно! – слабым голосом произнесла Люпи. – Надеюсь, вы меня извините, но мне надо пойти и прилечь… ненадолго.
Когда она подняла своё пышное тело с крошечного стульчика, тот покачнулся, и Хомили, которой сразу стало лучше, как только Люпи ушла, спросила совершенно нормальным голосом:
– Кто-то из большого дома в обычной белой наволочке принес её сюда?
– Из нашего дома? – уточнил Под.
– Судя по всему, – кивнул Хендрири, – вся эта мебель из того кукольного домика, который стоял в комнате для занятий, помнишь? На верхней полке шкафа с игрушками, справа от двери.
– Разумеется, помню: ведь кое-что из этой мебели принадлежит мне, – проворчала Хомили и, повернувшись к Арриэтте и понизив голос, добавила: – Жаль, что мы не сохранили ту опись, ту самую, которую ты составила на промокашке. Помнишь?
Арриэтта, уже догадавшись, что без ссор в будущем не обойдётся, кивнула и вдруг почувствовала страшную усталость. Разговоров оказалось слишком много, да и жарко было в переполненной комнате.
– И кто всё это принёс? – поинтересовался Под. – Кто-то из человеков?
– Наверняка, – подтвердил Хендрири. – Наволочка лежала на другой стороне насыпи. Это случилось вскоре после того, как нам пришлось уйти из барсучьей норы и устроиться в плите…
– А что это была за плита? Не та ли, что валялась возле табора?
– Она самая, – подтвердил Хендрири. – Мы прожили в ней целых два года.
– На мой взгляд, слишком близко к цыганам, – заметил Под, отрезал себе добрый кусок горячего варёного каштана и густо намазал его сливочным маслом.
– А что делать? Нравится тебе или нет, приходится селиться поближе к человекам, если ты добывайка, – объяснил Хендрири.
Под так удивился, что даже забыл про каштан, и воскликнул:
– Ты добывал в таборе? В твоём-то возрасте!
Хендрири еле заметно пожал плечами и скромно промолчал, а Хомили восхищённо выдохнула:
– Вот это да! Какой у меня брат! Ты представляешь, Под?
– А я вот о чём подумал, – поднял голову Под. – Как ты поступал с дымом?
– Не было никакого дыма, – объяснил Хендрири, – ведь плита-то газовая.
– Готовить на газе! – мечтательно воскликнула Хомили.
– Мы заимствовали его из трубы, которую проложила вдоль всей насыпи газовая компания. Печка была опрокинута, ты же помнишь. Мы прорыли туннель через дымоход и провели в нём полтора месяца, но дело того стоило: у нас было три горелки.
– А как же вы их зажигали, потом тушили? – в недоумении полюбопытствовал Под.
– Так мы их не тушили: один раз зажгли – и всё. Они и сейчас горят.
– Ты хочешь сказать, что до сих пор туда ходишь?
Хендрири сдержал зевок (они сытно поужинали, и в комнате было душновато) и покачал головой:
– Там живёт Спиллер.
– О! – воскликнула Хомили. – Так вот на чём он готовил еду! Мог бы и нам об этом сказать или хотя бы к себе пригласить…
– Спиллер не мог этого сделать, – сказал Хендрири. – Обжёгшись на молоке, дуют на воду, как говорится.
– О чём это ты? – не поняла Хомили.
– После того как мы покинули барсучью нору… – начал было Хендрири, но осекся: ему явно было немного стыдно. – В общем, в этой плите он жил сам. Спиллер пригласил нас перекусить и отдохнуть, а мы остались на пару лет…
– Но уже после того, как вы добрались до газа, – заметил Под.
– Верно, – подтвердил Хендрири. – Мы готовили еду, а Спиллер добывал.
– Ага! Спиллер добывал? Теперь понимаю. Нам с тобой придётся признать, что мы уже не так молоды, как когда-то.
– А где сейчас Спиллер? – вдруг спросила Арриэтта.
– О, он ушёл, – неопределённо сказал Хендрири, которому явно было не по себе, судя по тому, что хмурился и постукивал по столу оловянной ложкой.
(Одной из её полудюжины, сердито вспомнила Хомили, гадая, сколько их всего осталось.)
– Куда ушёл? – уточнила Арриэтта.
– Домой, я думаю, – ответил Хендрири.
– Но мы ведь его даже не поблагодарили! – воскликнула Арриэтта. – Спиллер спас нам жизнь!
Хендрири стряхнул мрачное настроение и неожиданно предложил Поду:
– Как насчет черничной наливки? Люпи сама её делает. Это нас немного подбодрит…
– Нет, спасибо, – твердо отказалась Хомили, не дав Поду возможность ответить. – Из этого никогда ничего хорошего не выходило, как мы успели выяснить.
– Но что подумает Спиллер? – не унималась Арриэтта, и в глазах её опять появились слёзы. – Мы даже не сказали ему «спасибо».
– Спиллеру? – удивлённо посмотрел на неё Хендрири. – Он не ждёт благодарности. С ним всё в порядке.
– Почему он не остался на ужин?
– Да он никогда не остаётся, – объяснил Хендрири, – потому что не любит компанию. Еду он готовит себе сам.
– Где?
– В той самой плите.
– Но до неё так долго идти!
– Только не для Спиллера. К тому же часть пути он проплывёт на своей барке.
– Уже, наверное, стемнело, – вздохнула Арриэтта.
– Да не беспокойся ты за Спиллера, – сказал с улыбкой дядя, – ешь лучше свой пирог…
Арриэтта посмотрела на тарелку: розовую, целлулоидную, из чайного сервиза, хорошо ей знакомого, – и поняла, что есть ей совершенно не хочется.
– А когда Спиллер вернётся? – спросила она с тревогой.
– Он редко сюда приходит: два раза в год за новой одеждой или если юный Том позовёт.
Арриэтта задумалась, потом грустно произнесла:
– Должно быть, ему очень одиноко.
– Спиллеру? Нет, я бы не сказал. Среди добываек такие, как он, одиночки встречаются. – Хендрири задумчиво перевёл взгляд на свою дочь, сидевшую в одиночестве у огня. – Вот и Эглтина такая… Жаль, но с этим ничего не поделаешь. У таких добываек особое отношение к человекам: они, как говорится, едят у них с руки…
Когда вернулась отдохнувшая Люпи, беседа продолжилась, и никто не заметил, как Арриэтта выскользнула из-за стола и направилась в сторону соседней комнаты.
До неё ещё долго доносились разговоры взрослых обо всём на свете: о том, как будут жить на новом месте; как обустроить квартиру из нескольких комнат наверху; об опасностях, которые могут подстерегать их на новом месте, и о правилах, соблюдая которые их можно избежать (лестницу обязательно надо втаскивать на ночь наверх, но прежде убедиться, что мужчины вернулись); мальчиков по одному можно отпускать со старшими учиться добывать, но женщины, как принято, должны оставаться дома.
Она услышала, как её матушка отказалась от предложения пользоваться кухней:
– Спасибо, Люпи. Ты очень добра, но нам лучше с самого начала жить так, как будет дальше, то есть отдельно, согласна?
«Опять всё сначала», – вздохнула Арриэтта, усаживаясь в жёсткое кресло в соседней комнате. Разница в том, что теперь они будут жить не под полом, а повыше, между дранкой и штукатуркой, пыльные проходы заменят лестницы, а платформа – колосниковую решётку. Во всяком случае, она очень на это надеялась.