Под кинул на неё серьёзный взгляд и промолвил так же серьёзно:
– Может быть, но всё равно я вот о чём думал: родичи или не родичи они нам, но добывайки. Верно? А кто из человеков, к примеру, видел добываек?
И он с вызовом огляделся.
– Кто? Да мальчик, – начала Арриэтта. – И…
– То-то же! А всё почему? Потому что ты ещё не была добывайкой… не начала даже учиться добывать… Сама подошла и заговорила с ним – как только не стыдно?! – сама разыскала его, ничего лучше не придумав. И я тебе сказал тогда, к чему это приведёт: за нами станут охотиться и кошки, и крысоловы, и полисмены – все, кому не лень. Так и вышло, я был прав.
– Да, ты был прав, – согласилась Арриэтта, – но…
– Никаких «но»! – отрезал Под. – Я был прав тогда, прав и сейчас. Ясно? Я всё это продумал и знаю, о чём говорю. И на этот раз я никаких глупостей не потерплю. Ни от тебя, ни от твоей матери.
– От меня ты никаких глупостей не услышишь, – буркнула Хомили.
– Ну так вот как всё это понимаю я: человеки высокие и ходят быстро, а когда ты высокий, тебе дальше видно… так? Я хочу сказать вот что: если при всём при этом человеки не видят добываек… мало того, утверждают, будто мы и вовсе не существуем на свете, как можем мы, добывайки – мы ведь и меньше человеков, и ходим медленнее, – надеяться их увидеть? Конечно, когда живёшь в одном доме с другими семействами, знаешь друг друга: оно и понятно, мы ведь выросли под одной крышей, – но в новом месте, вроде такого, как здесь, в чистом поле, если так можно сказать, добывайки прячутся от других добываек… Так мне кажется.
– Вот тебе на! – грустно вздохнула Хомили.
– Но мы вовсе не медленно двигаемся, – возразила Арриэтта.
– По сравнению с человеками, сказал я. Наши ноги передвигаются скоро, но их ноги длинней: посмотри только, какой они успевают пройти путь. – Под обернулся к Хомили: – Ты не расстраивайся. Я же не говорю, что мы никогда не найдём Хендрири, – может быть, и найдём, и даже скоро: во всяком случае, до зимы…
– Зимы! – прошептала Хомили с ужасом в голосе.
– Но мы должны строить планы и действовать так, словно на свете не существует никаких барсучьих нор. Вы понимаете меня?
– Да, Под, – хрипло проговорила Хомили.
– Я всё это продумал, – повторил Под. – Что у нас есть: три мешка с пожитками, две шляпные булавки и старый ботинок. Нам надо смотреть правде в глаза и быть готовыми ко всему. Более того: следует изменить свой образ жизни.
– Как это – изменить? – не поняла Хомили.
– Ну, например, отвыкнуть от горячей еды. Никаких чаёв, никаких кофеёв. Мы должны оставить свечу и спички на зиму, а пропитание добывать из того, что вокруг нас.
– Только не гусеницы, Под! – взмолилась Хомили. – Ты ведь мне обещал! Я и кусочка не смогу проглотить!
– Тебе и не придётся – уж об этом я позабочусь. В такое время года полно другой еды. Ну а теперь вставайте: надо посмотреть, удастся ли нам сдвинуть ботинок с места.
– Что это ты задумал? – озадаченно спросила Хомили, однако они обе послушно поднялись на ноги.
– Видите, какой тут шнурок у этого ботинка? Крепкий и прочный. А почему? Да потому, что хорошо промаслен или даже просмолён. Перекиньте по концу шнурка через плечо, станьте спиной к ботинку и тащите… Верно, вот так… а теперь – вперёд.
Хомили и Арриэтта налегли на постромки, и ботинок, подпрыгивая на кочках, заскользил вперёд по траве, да так быстро, что они споткнулись и упали. Кто мог ожидать, что он окажется таким лёгким!
– Осторожно! – предупредил Под, труся рысцой рядом с ними. – Поднимайтесь, только постарайтесь не дёргать… Вот-вот, правильно… Ровнее, ровнее… Прекрасно.
Когда, подтащив ботинок туда, где кончался островок высокой травы, они остановились перевести дух, Под, довольный, заметил:
– Видите, как он летит? Как птица!
Хомили и Арриэтта потерли плечи, но ничего не сказали: лишь кисло улыбнулись в отличие от Пода, который почему-то с гордой и торжествующей улыбкой произнёс:
– Садитесь отдохните. Вы молодцы. Вот увидите: теперь всё будет хорошо.
Они послушно сели в траву, а Под, улыбаясь во весь рот, начал:
– Вот, значит, какое дело. Я говорил вам об опасности… Тебе говорил, Арриэтта… Почему? Да потому, что мы должны быть не только храбрыми – и я не знаю никого храбрее твоей матери, когда у неё нет другого выхода, – но и благоразумными: думать о том, что нас ждёт, и не терять головы. Мы не можем позволить себе зря тратить силы – лазать по кустам просто для потехи и всё такое прочее, – а также не можем позволить себе рисковать. Нам следует составить план на будущее и не отступать от него. Ясно?
– Да, – сказала Арриэтта, а Хомили кивнула:
– Отец прав.
– Нужно иметь главную цель, – продолжил Под. – А у нас она есть, прямо под рукой – поиски барсучьей норы. Только вот проблема: пастбище такое огромное, что чуть не весь день уйдёт на то, чтобы пройти вдоль одной его стороны, не говоря уж о времени, которое понадобится для нор, и к вечеру мы будем валиться с ног от усталости, это уж как пить дать. Ну а если я пойду на поиски один, у матери не будет и минуты покоя, она места себе не найдёт, пока не вернусь: станет придумывать всякие страхи. И тебе житья не даст, Арриэтта. Мы не можем позволить себе так выбиваться из сил. Когда волнуешься да суетишься по пустякам, перестаёшь соображать – понимаете, о чём я говорю? И вот тут-то и случаются несчастья. И вот что я придумал: мы обойдём это поле, как я уже говорил вам вчера, кругом по краю, один участок за другим, проверим все насыпи и живые изгороди, а стоянку будем устраивать день здесь, два там – как придётся. Ведь норы здесь не всюду: наверняка попадутся такие места, где не встретишь ни одной. Вот мы их и проскочим, если можно так выразиться. Но из этого ничего не выйдет, если быть привязанным к дому. Понимаешь, Хомили?
– Ты что же хочешь сказать, – едва ли не взвизгнула та, – что нам придётся таскать за собой этот ботинок?
– А что, разве было тяжело?
– Станет тяжело, когда мы занесём внутрь все наши пожитки.
– По траве – нет, – возразил Под.
– А в гору?
– Но здесь, внизу, всё ровно, – терпеливо пояснил Под, – и так до камышей. Затем совсем немного вверх вдоль ручья, а потом через поле – опять ровно, и последний кусок, который приведёт нас обратно к перелазу, всё время вниз!
Хомили в ответ лишь хмыкнула: её так и не удалось убедить.
– Ну, что там у тебя на уме? Выкладывай, не стесняйся: готов выслушать любые предложения.
– Ax, мама… – взмолилась было Арриэтта, но предпочла замолчать.
– А тащить всё время только нам? – уточнила Хомили.
– Ну как тебе это могло прийти в голову? – возмутился Под. – Тащить, ясное дело, будем по очереди.
– Ну что ж, – вздохнула Хомили, – плетью обуха не перешибёшь!
– Вот и молодец! Я знал, что ты не струсишь, – заключил Под, а заметив на лице Хомили недоумение, добавил: – Что касается провианта… еды, лучше нам всем сразу стать вегетарианцами до мозга костей.
– Ни о каких костях и речи не будет, – угрюмо заметила Хомили, – если мы станем этими… вегетарианцами.
– Скоро созреют орехи, – успокоил её Под. – Вон там, в затишке, они уже и сейчас почти поспели – по крайней мере внутри что-то вроде молока. Сколько угодно ягод… ежевика, лесная земляника. Можно делать салаты – скажем, из одуванчика и щавеля. А на поле по ту сторону перелаза наверняка найдутся колосья пшеницы. Мы справимся. Главное – привыкнуть к новой жизни, не мечтать о ветчине, жареных пирожках с курятиной и подобных излишествах. Арриэтта, а раз уж тебе так нравится лазать по кустам, пойдите-ка сейчас с мамой к изгороди – там есть лещина – и наберите орехов. Как ты, не против? А я займусь ботинком: надо его немного подлатать.
– А где эта лещина? – уточнила Арриэтта.
– Вон там, на полпути до конца, – указал на густую светлую зелень в середине изгороди Под, – не доходя до воды. Ты заберёшься наверх, будешь рвать орехи и кидать вниз, а мама – подбирать. Попозже я к вам приду: надо вырыть яму.
– Яму? Для чего? – удивилась Арриэтта.
– Не можем же мы таскать все орехи – этакую тяжесть – с собой, – объяснил Под. – Да они и не поместятся в ботинке. Всюду, где найдём провиант, мы будем устраивать хранилище, так сказать, на зиму.
– На зиму… – чуть слышно вздохнула Хомили.
Однако, помогая матери перебраться через колдобины во рве, который вполне мог служить им столбовой дорогой: мелкий, сухой и почти скрытый от чужих глаз, – Арриэтта чувствовала себя куда ближе к ней, чем всегда: скорее сестрой, чем дочерью, как она сказала сама себе.
– Ой, посмотри! – воскликнула Хомили, увидев тёмно-розовый цветок лесной гвоздики, наклонилась и сорвала. – Какая прелесть!
Нежно погладив хрупкие лепестки загрубелым от работы пальцем, она осторожно засунула тонкий, как волос, стебель в вырез блузки. Арриэтта нашла ему в пару светло-голубой первоцвет и воткнула себе в волосы. Будний день вдруг превратился в праздник, и девочка подумала: «Цветы словно созданы для добываек».
Наконец они подошли к тому месту живой изгороди, где росла лещина.
– Ах, Арриэтта! – воскликнула Хомили, глядя на высоко раскинувшиеся ветки со смешанным чувством гордости и страха. – Тебе ни за что туда не забраться!
– Не забраться? Это мы ещё посмотрим!
Арриэтта – в восторге от того, что может наконец-то похвастаться своим умением лазать по деревьям, – деловито, как настоящий мастер своего дела, скинула фуфайку, повесила на серо-зелёный шип чертополоха, потёрла ладони (плевать на них на глазах у матери не решилась) и поднялась по насыпи.
Стиснув и прижав к груди руки, Хомили смотрела снизу, как дрожат и качаются листья там, где, невидимая ей, взбирается наверх Арриэтта, и без устали повторяла:
– У тебя всё в порядке? Будь осторожна, дочка. Не ровён час, упадёшь и сломаешь ногу.
И вот уже сверху, словно пушечные ядра, посыпались один за другим орехи, и бедная Хомили принялась, задыхаясь, метаться под этим обстрелом туда и сюда, пытаясь найти их и собрать в одном месте.