– Ужасно! – воскликнула Арриэтта, взглянув наверх, когда добралась до последней ячейки сетки.
Она увидела, как отец показывает матери, куда поставить ногу, увидела Спиллера, который залез на самый верх ограды – а как же иначе? – и деловито изучает последствия крушения. Арриэтта сошла с сетки на землю, сорвала лист подорожника и, бросившись навзничь на это пружинистое ложе и заложив руки за голову, уставилась в небо.
Когда Хомили при помощи Пода спустилась наконец вниз, у неё тоже был расстроенный вид.
– Это не мы: мы всё делали правильно, – просто ветер переменился.
– Я знаю, знаю, – стал утешать её Под. – Забудь об этом… Шар сослужил свою службу, а дома тебя ждёт сюрприз. Вы с Арриэттой идите вперёд, пока мы со Спиллером соберём здесь что можно.
Едва войдя в дом и увидев все новшества, Хомили сразу преобразилась до неузнаваемости. «Как будто, – подумала Арриэтта, глядя на мать, – в рай попала». Сначала, не веря своим глазам, она застыла на месте, затем, дав волю радости и волнению, забегала как безумная по комнатам, рассматривая одно, трогая другое, переставляя третье и сопровождая свои действия восторженными восклицаниями.
– Они разделили верхнее помещение, и теперь там есть комнатка для тебя, Арриэтта. Ты только взгляни на раковину! Вода из крана, и всё что надо! А что это за штука на потолке?
– Лампочка от ручного фонарика, – сказала Арриэтта, успев как следует её разглядеть.
А когда за чёрным ходом под навесом они нашли большую квадратную батарейку, Хомили прошептала с благоговейным страхом:
– Значит, у нас теперь есть электричество. Лучше здесь ничего не трогать, пока не придёт отец. И помоги мне собрать барахло, которое разбросал здесь Спиллер. Да, мне жаль то несчастное создание, которому придётся вести хозяйство в его доме…
Глаза её сияли. Она повесила своё новое платье перед огнём сушиться и, радуясь, что снова видит старые вещи, переоделась в них. Арриэтта – всё ещё почему-то в плохом настроении – обнаружила, что старое платье ей мало, недовольно сказала, пытаясь одёрнуть вязаный жакет:
– У меня в этом одеянии дурацкий вид.
– Да кто тебя здесь увидит, – возразила мать, – кроме отца и Спиллера?
Всё это время, не жалея сил и не покладая рук, Хомили чистила, мыла, перекладывала, переставляла. Скоро ни одна вещь не стояла на прежнем месте и комната приняла довольно странный вид.
– Да, трудно что-нибудь сделать, когда и кухня, и столовая, и гостиная – всё вместе, – с трудом переводя дыхание, заметила Хомили, обозревая плоды своего труда. – И я всё ещё не уверена насчёт этого шкафчика.
– А что с ним не так? – буркнула Арриэтта, мечтая лишь об одном – сесть и отдохнуть.
– Пожалуй, когда он стоял на старом месте, было лучше.
– Неужели нельзя оставить всё это мужчинам? – недовольно заметила Арриэтта. – Они же к ужину вернутся…
– В том-то и дело, – сказала Хомили. – Если двигать, то двигать сейчас, пока я не принялась за стряпню… На этом месте он выглядит ужасно: портит всю комнату. Ну-ка, Арриэтта, берись… на это уйдёт всего пара минут.
Как только кухонный шкафчик занял своё прежнее место, сделалось видно, что вся остальная мебель стоит вкривь и вкось.
– Стол хорошо уместится вон там, – сказала Хомили, – если мы немного подвинем комод, так что берись за тот конец…
Потом они сделали ещё несколько перестановок, пока наконец Хомили, довольная результатом, не воскликнула, обводя глазами комнату:
– Хлопотно, конечно, но вполне оправдывает себя. Сейчас здесь куда уютней, правда, Арриэтта? Чувствуешь, что всё стоит как надо.
– Да, – сухо проговорила та, – потому что всё вернулось на свои места.
– Что ты имеешь в виду? – удивилась Хомили.
– Что всё теперь находится там, где было с самого начала.
– Глупости! – сердито буркнула Хомили, но когда повнимательнее осмотрелась, в её взгляде не было уверенности. – Ну, пожалуй, табурет и правда стоял под окном. Ну да нам некогда тратить время на споры: мужчины вот-вот вернутся, а я ещё не бралась за ужин. Будь хорошей девочкой, сбегай к ручью и принеси несколько листочков кресс-салата.
Глава двадцать четвёртая
Позднее, когда, поужинав и вымыв посуду, они все четверо собрались у очага, Арриэтта почувствовала, что Спиллер начинает действовать ей на нервы. Он просто помешался на этом воздушном шаре, иначе не скажешь. Прошло каких-то несколько часов, а он уже никого не видит, никого не слышит, ни о ком и ни о чём не думает, кроме этих дурацких лоскутов сморщенной резины, надёжно спрятанных в задней комнате бакалейной лавки вместе с остальными воздухоплавательными принадлежностями. Конечно, когда, чтобы привлечь внимание Спиллера, Арриэтта рассказывала за ужином об их приключениях, он слушал, но стоило ей на миг замолчать, блестящие чёрные глаза тут же обращались к Поду, и он, как всегда сухо и немногословно, засыпал его вопросами: «Промасленный шёлк вместо резины для оболочки в следующий раз? Шёлк добыть не трудно, а масло найдётся у мистера Потта…» Его интересовало всё: скорость ветра, балластные верёвки, швартовка, якоря, как наполнить оболочку газом… Вопросам не было конца, и задавались они по какой-то непонятной ей причине только Поду. Самый скромный вклад в разговор с её стороны Спиллер, казалось, пропускал мимо ушей. «А я знаю обо всём этом не меньше папы, – сердито говорила себе Арриэтта, сжавшись в комочек в тёмном уголке. – Даже больше, если уж на то пошло. Кто его всему научил? Я». Она уныло обвела взглядом освещённую комнату: задёрнутые занавески, поблёскивающая посуда на кухонном столике – покой, комфорт. Даже этим всем они были в некотором смысле обязаны ей: ведь именно она набралась смелости заговорить с мисс Мэнсис, подружиться с ней, рассказать о привычках и потребностях добываек. Сидят тут уютненько у очага, довольные собой. Им-то хорошо, у них ничего нет на душе. И, наклонившись вдруг к самому огню, Арриэтта спросила:
– Папа, ты можешь меня выслушать?
– Само собой, – улыбнулся Под, глядя на её разрумянившееся от пламени лицо.
– Я должна вам кое-что сказать… Раньше не могла, но теперь могу…
Сердце Арриэтты учащённо забилось, когда все взоры – даже Спиллера – обратились на неё.
– Это про наш дом, про то, почему они так здесь всё устроили, про то, откуда узнали, что именно нам нужно…
– Что нам нужно?.. – повторил Под.
– Да, иначе почему они всё это сделали?
Под не торопился с ответом, потом наконец сказал:
– Я не знаю почему, так же как не знаю, зачем они построили церковь или железную дорогу. Возможно, меняют обстановку во всех домах по очереди…
– Нет! – воскликнула Арриэтта, и голос её задрожал. – Ты ошибаешься, папа! Они обставили заново только один дом – этот, наш, потому что всё про нас знают, и любят нас, и хотят, чтобы мы тут остались!
Наступило короткое напряжённое молчание. Затем Хомили пробормотала еле слышно:
– О господи, боже мой!
Спиллер, неподвижный как статуя, уставился на Арриэтту немигающими глазами.
Наконец Под медленно проговорил:
– Объясни, дочка, откуда они о нас узнали…
– Это я ей рассказала.
– Ей? – повторил Под, растягивая «е», как всегда, когда волновался. – Кому?
– Мисс Мэнсис, той, высокой, с длинными пальцами, которая пряталась за чертополохом.
– О боже мой… – снова прошептала Хомили.
– Но ведь не случилось ничего плохого, мама, – стала успокаивать её Арриэтта. – Нам нечего бояться. Ты здесь в безопасности… в гораздо большей, чем где бы то ни было ещё. Они станут о нас заботиться, защищать, никому не дадут в обиду, обеспечат всем необходимым… И так будет всегда, всю жизнь, до конца наших дней. Она мне обещала.
Хомили, хотя её по-прежнему била дрожь, казалось, немного успокоилась и еле слышно спросила, посмотрев на мужа:
– Что об этом думает твой отец?
Арриэтта тоже повернулась к нему.
– Не говори ничего, папа, подожди, прошу тебя. Пожалуйста. Дай мне рассказать всё, чтобы ты мог… ну, всё увидеть своими глазами.
– Что увидеть? – не понял Под.
– Что всё в порядке.
– Ладно, продолжай.
Торопливо, словно оправдываясь, Арриэтта принялась рассказывать о своей дружбе с мисс Мэнсис с самых первых дней и начала с того, какая та добрая, талантливая, храбрая, заботливая. Не забыла упомянуть и о «дорогом Гэдстоне», и об Обри, «лучшем друге» мисс Мэнсис. (В этом месте Хомили покачала головой и, прищёлкнув языком, задумчиво сказала: «Печально, когда случаются такие вещи. История вроде этой произошла с моей сестрой Миллигрэм; Милли тоже так и не вышла замуж. Стала собирать крылья дохлых мух, делать из них веера и всякое такое. Красивые они были при ярком свете, так и переливались всеми цветами радуги…») Поведала Арриэтта и о мистере Потте: какой он добрый, по словам мисс Мэнсис, деликатный и какой искусный изобретатель и мастер.
– Он как мы, – внезапно прервал её Спиллер, причём сказал это с таким чувством, что у Арриэтты возникло в уме какое-то смутное воспоминание.
– Так это он тот добывайка, о котором ты нам как-то рассказывал? – спросила она, взглянув на Спиллера. – Тот, который живёт один?
Спиллер, лукаво улыбнувшись, подтвердил:
– Точно. Я и сам много чему от него научился… Да любому добывайке не повредило бы…
– А зачем, если живёшь на всём готовом? – удивился Под. – Не к чему и руки приложить… Продолжай, Арриэтта.
– Да всё уже… Во всяком случае, сейчас больше ничего не приходит в голову.
– Что ж, вполне достаточно и этого. – Под пристально посмотрел на дочь, сложив на груди руки, и с серьёзным, даже мрачным, выражением медленно произнёс: – Ты не должна была так поступать. И неважно, что мы от этого приобретём.
– Послушай, Под, – быстро вставила Хомили, – должна, не должна, она это сделала, а сделанного не воротишь, сколько бы ты её ни бранил. Я хочу сказать… – Хомили обвела взглядом комнату, посмотрела на сияющую посуду на кухонном столике, на кран над раковиной, на незажжённую лампочку под потолком и закончила: – Мы многим ей обязаны.