– Здесь всё пахнет человеками, – заметил Под.
– Запах выветрится, – возразила Хомили.
– Ты уверена?
Потеряв терпение, Арриэтта внезапно вскочила с табурета перед огнём и в негодовании воскликнула:
– Ну что вам ещё надо?! Я думала, вы будете довольны… будете гордиться мной… Мама всегда мечтала о таком доме, как этот!
И, нащупав задвижку, она распахнула дверь и выбежала в лунную ночь, а в комнате повисла тишина. Все молчали, но вот раздался тихий скрип стула – это встал Спиллер.
– Куда ты? – небрежно спросил Под.
– Посмотрю, как там на причале.
– Но ты же вернёшься сюда? – всполошилась Хомили: вновь обретённый уютный дом просто обязывал к гостеприимству.
– Постараюсь, – ответил Спиллер.
– Я с тобой, – сказал Под.
– Ваше дело.
– Хочу подышать свежим воздухом, – добавил Под, обернувшись к Хомили.
Стоя в тени дома, Арриэтта видела, как они прошли, освещённые луной, а когда уже скрылись в темноте, услышала, как отец сказал: «…Зависит от того, как на это смотреть», – и спросила себя: «На что – на это?» Неожиданно Арриэтта почувствовала себя очень неуютно: у отца с матерью есть дом, у Спиллера – барка, у мисс Мэнсис – мистер Потт и игрушечный городок, у мистера Потта – мисс Мэнсис и игрушечная железная дорога, а у неё – никого и ничего. Протянув руку, она схватилась за стебель одуванчика высотой с фонарный столб, который вытянулся до окна её спальни, и, поддавшись внезапному порыву, сломала его пополам. Серебряные парашютики разлетелись во все стороны, а сок залил ей руки. С минуту она смотрела, как светящиеся копья, распрямившись, плывут в темноту, а затем, почувствовав, что озябла, направилась в дом.
Хомили по-прежнему сидела у огня, там, где они оставили её, и мечтала. Перед очагом было уже тщательно подметено, а на столе стояла зажжённая свеча. Она явно чувствовала себя счастливой в своём новом доме. Сердце Арриэтты внезапно пронзила острая боль, и она, подвигая к огню табурет, спросила:
– Ты бы хотела всегда здесь жить?
– Да, – сказала Хомили, – тут теперь так уютно… Но почему ты об этом спрашиваешь? А ты разве не хотела бы?
– Не знаю, – пожала плечами Арриэтта. – Все эти человеки летом… Вся эта пыль… Весь этот шум…
– Да, – согласилась Хомили, – убирать придётся часто. Но нет худа без добра – зато теперь у нас проточная вода и кран.
– Придётся сидеть взаперти, пока не уйдут посетители…
– Ничего не имею против: работы в доме невпроворот, а взаперти я сидела почти всю свою жизнь. Уж такова наша доля, коли родились добывайками.
С минуту Арриэтта молчала, потом заметила:
– У Спиллера же другая доля…
– Сроду ничего не знала об этих диких добывайках! – воскликнула Хомили. – Особая раса, как говорил мой отец, а может, одичавшие домашние добывайки.
– Куда они подевались?
– Разбрелись кто куда, наверно. Попрятались в кроличьих норах и кустах.
– Я имею в виду – отец и Спиллер.
– А… Спустились к ручью посмотреть на причал. И на твоём месте, Арриэтта, я бы легла спать до того, как вернётся отец. Постель уже приготовлена: новые простыни, всё прочее и даже шёлковое пуховое одеяло под покрывалом! – Хомили едва не задохнулась от гордости.
– Они уже идут, – сказала Арриэтта, – я их слышу.
– Скажи им «спокойной ночи» и беги наверх. – Услышав, как щёлкнула задвижка, Хомили понизила голос до шёпота: – Боюсь, ты немного расстроила отца этим своим рассказом о мисс… мисс…
– …Мэнсис, – закончила Арриэтта.
Глава двадцать пятая
Когда Под вместе со Спиллером вошёл в комнату, его лицо как-то странно светилось, и причиной тому были не ночные ароматы листьев и трав и холодная, как луна, вода в ручье. «В нём чувствуется сила и спокойствие, – подумала Арриэтта, подойдя к отцу, чтобы поцеловать на ночь, – но он где-то очень далеко от нас». Ничего не сказав, Под механически клюнул дочь в ухо, но когда она повернулась, чтобы уйти, позвал обратно.
– Минутку, Арриэтта. Садись, Спиллер.
Он подтащил к себе стул, и они опять сели у очага.
– В чём дело, Под? – встревожилась Хомили и, протянув дрожащую руку, привлекла Арриэтту к себе. – Ты что-то там увидел?
– Нет, только луну, воду, двух летучих мышей да предательский дым из нашей трубы.
– Тогда пусть ребёнок ложится спать: у нас был долгий трудный день…
– Я всё это время думал…
– …такой долгий, что кажется, будто прошло целых два, – продолжала Хомили, будто не слышала его. – Я хочу сказать, если оглянуться назад.
Неужели они действительно ещё только сегодня утром проснулись узниками, а сейчас здесь, у себя дома, сидят все вместе у очага?! Этому трудно было поверить. И очаг не такой, как прежде, а куда лучше, а уж о доме таком, как этот, можно только мечтать.
– Возьми свечку, – сказала она Арриэтте, – и иди к себе. Спиллер может спать здесь, внизу. Если хочешь умыться, захвати с собой воду: её здесь теперь хоть отбавляй.
– Это нам не подходит, – внезапно заявил Под.
Все обернулись и посмотрели на него.
– Что именно? – испуганно спросила Хомили.
Под жестом обвёл комнату.
– Всё это. Ничего нам здесь не подходит. Ровным счётом ничего. И Спиллер со мной согласен.
Арриэтта кинула взгляд на Спиллера. И хотя по его лицу было трудно что-то прочесть, заметила упрямый огонёк в глазах и короткий, без улыбки кивок.
– Что ты имеешь в виду, Под? – Хомили облизала вмиг пересохшие губы. – Неужели наш дом?
– Да, именно его.
– Но ведь ты его даже по-настоящему не видел, – возмутилась Хомили. – Ты не пробовал зажигать свет, не включал воду, а наверх даже не поднимался. Ты бы только посмотрел, что они сделали на лестничной площадке, какой там вход к Арриэтте в спальню…
– Это ничего бы не изменило, – упрямо заявил Под.
– Но тебе же здесь нравилось, – напомнила мужу Хомили, – раньше, до того как эта парочка похитила нас. Ты даже свистел и напевал во время работы, как в старые времена в Фэрбанксе. Правда, Арриэтта?
– Тогда мне было неизвестно, – возразил Под, – что эти человеки про нас знали.
– Понимаю… – удручённо проговорила Хомили и уставилась на огонь. Плечи её вмиг сгорбились, кисти вяло повисли.
– Но они не такие, как все, – принялась Арриэтта уговаривать отца. – Не такие, как Мейбл и Сидни. Понимаешь, они ручные: я сама приручила мисс Мэнсис.
– Их нельзя приручить, – не отступал Под. – Рано или поздно они всё равно отбиваются от рук, и, как правило, тогда, когда меньше всего этого ждёшь.
– Только не мисс Мэнсис! – воскликнула Арриэтта.
Под наклонился к дочери и пояснил:
– Это происходит независимо от их желания. Они не виноваты. Здесь они ничем не отличаются от нас: мы тоже никому не хотим причинять зла, однако делаем это.
– Ты никогда никому зла не делал, Под! – запротестовала Хомили.
– Сознательно – нет, – согласился он и посмотрел на дочь. – Арриэтта тоже не хотела причинить нам вред, когда разговаривала с этой мисс, но тем не менее причинала, причём путём обмана. В своём неведении мы строили планы на будущее, трудились, не жалея сил, а Арриэтта всё знала, но скрыла правду. И это не принесло ей радости. Ведь так, девочка?
– Да, – призналась Арриэтта, – но всё равно…
– Ладно-ладно, – прервал её Под спокойно, без укоризны. – Я понимаю, как всё это вышло.
– И она увидела нас раньше, чем мы её.
– Я увидел её сразу, – сказал Под, вздохнув, и посмотрел на свои ладони.
– Но ты не знал, что она видит тебя.
– Ты могла бы мне об этом сказать.
Отец говорил так ласково, что глаза Арриэтты наполнились слезами и она прошептала:
– Прости меня…
Несколько секунд Под молчал, затем сказал:
– Видишь ли, у меня были бы тогда другие планы.
– Мисс Мэнсис не виновата, что Мейбл и Сидни похитили нас.
– Не спорю. Но знай я правду, всё было бы иначе. К тому времени, как они тут появились, нас бы и след простыл. Давно были бы в хорошем, укромном местечке.
– И где же оно? – спросила Хомили.
– Ну, таких мест – пруд пруди, – ответил Под. – Спиллер знает мельницу недалеко отсюда – да, Спиллер? – где живёт всего один человек: старый, к тому же близорукий. У него никого не бывает – ни живой души, – кроме возниц, что приезжают с зерном на помол. Это для нас куда более подходящее место.
Хомили молчала, и видно было, что она усиленно думает: руки, лежавшие на коленях, крепко сжимали одна другую, плечи снова напряглись.
– Она нас любит, папа, – попыталась уговорить отца Арриэтта. – Мисс Мэнсис по-настоящему любит нас.
Под вздохнул.
– Не пойму – за что и почему. Но, возможно, это и так. Любят же они своих домашних животных: кошек, и собак, и птиц, и кого там ещё… Как твоя двоюродная сестра Эглтина любила свою мышку – кормила из рук, учила всяким штукам, протирала ей шкурку бархатной тряпочкой. А чем кончилось? Мышка убежала от неё к сородичам. Или вот ещё: у среднего сына дяди Хендрири жил таракан-прусак. Держал он его в клетке из чайного ситечка. Ну и разжирел он! А всё равно, как говорила твоя мама, вряд ли был счастлив. Ни разу за всю свою жизнь не голодал таракан этот, но из ситечка выбраться всё равно не мог.
– Я, кажется, понимаю, что ты хочешь сказать, – неуверенно проговорила Арриэтта.
– Уж кто точно понимает, так это Спиллер, – сказал Под.
Арриэтта взглянула на Спиллера: узкое лицо оставалось непроницаемым, но глаза горели неукротимым огнём, причём таким, что ей пришлось быстро отвести взгляд в сторону.
– Ты можешь представить себе Спиллера в этом вот доме, – продолжил Под, – где можно жить на всём готовом, а всякие леди будут заглядывать в окна?
– Она не заглядывала! – встала на защиту мисс Мэнсис Арриэтта. – И никогда не будет!
– Кто знает, – усомнился Под. – А уж если одному из человеков станет известно, где и когда нас можно увидеть, рано или поздно об этом прослышат все. Кому-нибудь шепнут на ушко по секрету, а тот расскажет всем остальным. А эти Мейбл и Сидни… Куда они кинутся, когда увидят, что мы убежали? Сюда, конечно. И скажу почему: меряя всех на свой аршин, они подумают, что здешние человеки нас украли.