— Давайте сохраним это в тайне, — предложила Саша Александровна мирно. Щепка и есть. Быстро вспыхивает, быстро гаснет. — Ну, поняли теперь? — спросила она важно. — Вот чем оборачивается добро, направленное на дурного человека. Ну что с вами такое, Михаил Алексеевич.
— Я представил… что Александр Васильевич его пороть станет. И так противно стало.
— Ну и выпороли бы, — пожала плечами Саша Александровна, — а раньше и вовсе бы рук лишили. А вы как думали? Это называется справедливость, милый мой. А теперь засыпайте скорее, доктор раньше утра вряд ли прибудет. А к вечеру и отец всенепременно явится, правосудие вершить будет. Правосудие! — она назидательно подняла палец. — А не истязание невинного. Впрочем, может, и без порки обойдется, раз уж вам так это неприятно. Отвезут Мелехова в полицейскую канцелярию, и всех делов. А там уж или каторга, или виселица. Зато — никакой порки!
— Вы нарочно меня колете словами, как иголками?
— Может, и нарочно, — ответила она довольно холодно. — Порка ведь получше виселицы будет? Так что вы уж потерпите как-нибудь, а я уговорю отца разобраться по-свойски, без суда.
— Никогда в жизни, — отозвался Гранин, изумленный происходящим, — меня не отчитывала столь юная барышня.
— Барышня ваша бабушка, — привычно отозвалась Саша Александровна, вставая, — а я дочь атамана, и уж будьте уверены, характер имею.
— Да ведь крапива, а не характер.
— Смотрите-ка, битый небитого попрекает, — засмеялась она и вышла из комнаты.
Утром и правда приехал доктор — усталый и закутанный в сто одежек. Зевая, ощупал шишку на голове Гранина, прописал постельный режим на неделю, а потом с удовольствием остался на завтрак.
Саша Александровна, кажется, отлично выспалась и сменила гнев на милость. Лично заглянула, чтобы поблагодарить за новую кухарку:
— Она, конечно, крайне необщительная особа, но в готовке понимает куда лучше Семеновича. Так что жизнь наша стала гораздо приятнее. А что же вы, так и будете неделю лежать?
Если бы он мог — наварил бы себе, нашептал нужных настоев, но ни трав нужных нет, ни объяснить домашним никак, с чего этого управляющий вдруг знахарством занялся.
— А что, вам не терпится вытряхнуть меня из кровати?
Она лишь посмотрела туманно, и Гранин усмехнулся:
— Так спешите увидеть цыганских лошадей? Дайте мне несколько дней, Саша Александровна, и мы непременно съездим в табор.
— Несколько дней я смогу подождать, — повеселела она и упорхнула, предоставив его заботам Груни.
Груня была безжалостна.
Она то приносила чай с плюшками, то без всякой надобности поправляла подушки, то порывалась принести какую-нибудь книгу, а то и вовсе предлагала уговорить Изабеллу Наумовну почитать ему. Потом она села за вышивку, затянув унылую народную песню, и Гранин подумал, что вот-вот помрет со скуки.
Но тут, к его счастью, Груню позвала Марфа Марьяновна, и он выдохнул с облегчением.
Снова забежала Саша Александровна, на этот раз одетая в нарядное голубое платье и тщательно причесаная — все-таки Изабелла Наумовна сорвала с нее расписные крестьянские наряды. Может, и сожгла на заднем дворе.
— Любите ли вы, Михаил Алексеевич, — озабоченно спросила она, — красный сафьян?
— Что? — переспросил он с недоумением.
— Хорошо, если любите. Потому что ваша спальня обшита им сверху донизу.
— Моя спальня?
— Ну вы же теперь переезжаете во флигель Мелехова, а там все сплошь резное да позолоченное.
— Ах вот что, — Гранин поморщился, — да, я успел вчера немного оценить это великолепие. Надо узнать, кто ему такую красоту сотворил, не заказывал же он мебель из города. Нешто, Саша Александровна, это в вашей деревне такой чудный умелец живет. Спросить бы у Шишкина…
Он еще не успел договорить, а она уже сорвалась с места и помчалась исполнять это пожелание с такой проворностью, будто была услужливой посыльной, а не хозяйкой усадьбы.
Гранин посмотрел ей вслед и поднялся с кровати, чтобы одеться. Стало понятно, что покою ему все равно не видать.
Он уже застегивал кафтан, когда появилась Марфа Марьяновна.
— Встал, голубчик? Вот и правильно! Кому польза от безделья? — с этими словами она схватила в охапку его перину вместе с подушкой и понесла прочь.
Следом за ней два мужика подняли небольшой сундук с одеждой и книгами и тоже уперли.
Гранин почувствовал себя так, будто его обокрали средь бела дня.
Накинув на плечи камзол, оставшийся на спинке стула, он вышел на улицу и направился к флигелю, решив, что пора освоиться в новом жилище.
Открыл дверь и тут же оказался щедро окроплен полынной водой.
— Ой, — испугалась кухарка Аннушка с банным веником в руках.
— Нечистый дух гоняете, — кивнул Гранин, — а велите и правда истопить сегодня баню. Вдруг Александр Васильевич изволит…
— Истопим, — степенно согласилась Марфа Марьяновна, с недоумением вертя в руках атласный пуфик, — экая ерунда, а?
— Что же вы вскочили, барин, — всполошилась Груня, бросила охапку чужой, видимо мелеховской, одежды и руками всплеснула.
— Я буду в кабинете, — сказал им Гранин, — где он у Мелехова?
Груня молча указала на одну из дверей.
Здесь было просторно и чисто убрано. Тяжелые амбарные книги и гроссбухи, пронумерованные по годам, стояли на полках, как в приличной канцелярии. Гранин прошелся вдоль них, пробежался пальцами по корешкам и огляделся по сторонам, пытаясь понять, где бы он прятал здесь настоящие доходные книги. Подцепил башмаком расшитый невиданными птицами ковер на полу, откинул его край и хмыкнул, увидев в полу крышку дверцы, которая обыкновенно вела в подпол.
Наклонился было, чтобы потянуть за утопленное в дерево кольцо, но тут снова прибежала Саша Александровна.
— Замрите! — воскликнула она. — Это еще что? Сию же минуту ложитесь вот на этот диван, сию же минуту! Я сама достану.
— Ну, это уж ни в какие ворота не лезет, — Гранина отчего-то так возмутила собственная беспомощность, что он дернул за кольцо, в глазах потемнело, голова закружилась, но он только выдохнул упрямо и откинул дверцу.
В аккуратной нише лежали совсем другие тетради — без торжественных переплетов, завернутые в обыкновенную холстину. Гранин дотянулся и схватил сразу две, выпрямился, обрадовался, что устоял на ногах, и только потом, со всем возможным достоинством, опустился на диван.
— Ну-ну, — явно забавляясь, прокомментировала Саша Александровна, — Шишкин вашего умельца из деревни привел. Звать?
— Зовите, — согласился Гранин, уже не удивляясь тому, что она носится у него на побегушках.
Саша Александровна была натурой деятельной и не чванливой.
Пришли Шишкин с могучим, явно робевшим детиной, который однако кланялся степенно и без всякой суетности.
Гранин едва не силой усадил его в кресло и долго расспрашивал, как же он, без всяких картинок и образования, такую красоту научился мастерить.
— Так сначала свистульки были… ложки да плошки, — отвечал Степан Архипов обстоятельно, — потом я птиц, да зверей, да цветы научился вырезать. А потом узоры сами собой стали вместе складываться. Одно начнешь, а другое само тянется.
Саша Александровна вертелась тут же, прислушивалась с интересом, однако в разговор не вмешивалась, только переставляла безделушки на столе Мелехова.
Стол тоже был удивительным — резным, расписным, с ажурным деревянным подстольем, похожим на легкое кружево.
— И мастерскую откроешь? — спросил Гранин. — И учеников возьмешь?
— И открою, барин, и возьму, — охотно согласился Архипов, — только ведь семья у меня, кормить надобно.
— Это само собой, — согласился Гранин и отпустил Архипова, очень довольный таким приятным знакомством.
— Денежную оплату у отца выправим, — тут же сказала Саша Александровна. — Пусть спокойно работает, — и нежно погладила завитушки на кресле. — А хорошо тут Мелехов устроился. Только что же он думал — мы никогда в усадьбу носа не сунем?
— Всякая тварь к хорошему быстро привыкает, — вздохнул Гранин и потер шишку на голове.
Потом он начал читать доходные тетради, да так и заснул над ними, а пробудился от лошадиного ржания на улице, громких голосов и смеха.
Уже стемнело. Кто-то заботливо зажег во флигеле свечи, а Гранина укрыл овчинным тулупом. Трещали дрова в печи. Хлопнула дверь, быстрые шаги пролетели по комнатам, и атаман Лядов ворвался в конторку, впустив с улицы запах мороза и банный ароматный дым.
— Вот вы где, — сказал он оживленно, сбросил с плеч лохматую лисью шубу и оседлал стул задом наперед. — Ну, Михаил Алексеевич, трещит голова?
— Трещит, — согласился Гранин.
— Оно всегда так, если по темечку схлопотать. А ведь Мелехов был вашим испытанием. Очень мне было любопытно, как быстро вы его на чистую воду выведете и как поступите после.
— А как я мог поступить после?
— Вступить с ним в долю, к примеру, — весело ответил Лядов.
Гранин посмотрел на него с таким изумлением, что атаман и вовсе расхохотался.
— Ну же, не надо так глазами-то лупать, — взмолился он, — всякое ведь и случается. Не такое уж и редкое явление.
— Я к деньгам совершенно равнодушен, — честно признался Гранин.
— Равнодушны, стало быть? К чему же вы стремитесь, Михаил Алексеевич?
— К покою, Александр Васильевич.
— Вот уж бесполезное желание!
— Значит, вы знали, что Мелехов вас обманывает?
— Давно догадывался, но никак руки до него не доходили. А тут Саша собралась в деревню, и я подумал — как же я ее этакому прохвосту отправлю? Без артиллерийской поддержки?
— Незавидная из меня артиллерия, — с неловкостью заметил Гранин, — попался как лопух.
— Попались, — согласился Лядов, — вы зачем к Мелехову-то ходили?
Гранин помолчал, не зная, что ответить.
Врать было неприятно, а правду говорить — страшно.
— Поговорить хотел, — наконец произнес он скупо.
Лядов, опасно раскачиваясь на стуле, некоторое время пристально на него смотрел, а потом улыбнулся: