— Вы идите, — торопливо сказал Гранин Шишкину, — я вас нагоню. Это… суеверия просто местные.
— Да как же мы вас тут бросим, — воскликнула Саша Александровна с запалом.
Семенович неуверенно закрутил головой, видно было, что такая нежданная встреча его развеселила, но и барышне он противоречить не хочет. Гранин похлопал его по плечу, негромко приговаривая специально для нее:
— Ступайте, голубчик, ступайте. Я скоро. Это же не нападение лиходеев, всего лишь вздорная кликуша.
Снова заговорили разом все цыгане, указывая на Гранина.
Старуха была уже совсем близко, седые лохмы развевались, длинная юбка путалась под ногами, платок сбился.
— Идите же, — нетерпеливо взмолился Гранин и даже подтолкнул Семеновича.
Саша Александровна неохотно последовала за Шишкиным, то и дело оглядываясь, кусая губы, тревожась.
Что же, она его совсем немощным считает? Думает, даже от старушки Гранин отбиться не сможет?
— Тебе не рады у нас, — повторила меж тем древняя цыганка, остановившись в нескольких шагах от него.
Остальные обитатели хутора держались подальше, будто у Гранина была проказа.
— Я же не нарочно, — мягко ответил он, — я не хотел этого.
— Все готовы на что угодно, чтобы вернуть себе молодость, — недоверчиво произнесла старуха.
Он молчал, осененный пониманием, что нежданное и непрошеное проклятие обернулось чудным даром. И снова можно было дышать полной грудью, и не болела спина, и не ныли суставы. У Гранина даже появились планы — построить каменную конюшню и мастерскую. Он хотел увидеть весну и посеять горох и капусту. Хорошо было и в усадьбе, где все относились по-доброму и обращались с ним свободно, будто он был давним знакомым.
В тишине флигеля так легко было забыть о проклятии, а в беседах с живой и веселой Сашей Александровной — о канцлере и страшном Драго Ружа.
Но покой был всего лишь иллюзией, а истиной — то, что Гранин оставался стариком без надежды, а канцлер желал выдать Сашу Александровну за графа Плахова, и вряд ли это принесет ей хоть сколько-то счастья.
Цыганка, про которую он совсем забыл, вдруг протянула морщинистую ладонь.
Гранин растерялся, принялся шарить в карманах в поисках медяков.
— Руку покажи, — хмыкнула цыганка насмешливо.
А потом долго разглядывала переплетения линий, что-то шептала на своем языке, плевалась через плечо.
— Вот бесовщина, — наконец сказала она, — две линии жизни — и обе длиннющие.
— Так ведь проклятие…
— А проклятие-то наше, цыганское, — перебила его старуха, враз подобрев. Ее лицо стало таким радостным и гордым, будто ей было приятно увидеть работу мастера-собрата. — Стало быть, и черт наш, цыганский. Мы зовем его бэнгом. Смекаешь, барин, что к чему?
— Нет, — честно ответил Гранин.
— Цыганский черт мену любит, — расхохоталась она. — Ты с ним поторгуйся хорошенько да поставь на кон что поинтересней, чтобы алчность его обуяла. Азартен бэнг и готов проиграться до исподнего.
— Да где же его взять-то, вашего черта?
— Тю! — и старуха снова покатилась со смеху. — Это бога искать надо, а черт всегда за плечом, только позови!
— И что же ему предложить?
— А вот тут осторожнее, барин, не продешеви, — она погрозила Гранину скрюченным пальцем, отпустила его руку, — позолоти теперь, яхонтовый, да не скупись!
Он и не стал скупиться.
Сменившая гнев на милость цыганка махнула рукой, позволяя ему войти на хутор, и Гранин отправился искать своих.
Саша Александровна, раскрасневшаяся, взъерошенная, немедленно попалась навстречу.
— Сами, — закричала она, — сами решайте! Меня больше не спрашивайте! Я теперь тут фигура бессловесная!
— Батюшки, — изумился Гранин, — кто это вас этак подхлестнул?
В ответ она только рукой махнула, сноровисто слепила снежок и запустила им в цыганского постреленка, сидевшего на плетеном заборе. В ответ раздался залихватский свист, и началось серьезное снежковое сражение.
Гранин же поспешил на поиски Шишкина. Мужики подсказали ему, провели в просторный сарай, где тепло пахло лошадьми, сеном, навозом.
— Красавица, — счастливый Шишкин указал на коренастую, невзрачную на первый взгляд лошадку неопределенной пегой масти.
Теперь стало понятно, отчего Сашу Александровну так всколыхнуло.
— Да неужто, — не поверил Гранин, а когда услышал, какую цену заломили за эту «красавицу» цыгане, и вовсе решил, что это не сделка, а сплошное надувательство.
Шишкин, однако, выглядел уверенным и в торг вступил с небрежностью истинного менялы.
Глядя на то, как они с цыганом-продавцом препираются — весело, с явным удовольствием и пониманием важности дела, Гранин подумал, что куда ему. Он не то что черту, младенцу с легкостью проспорит.
Обратно ехали неспешно. Саша Александровна, вспыльчивая и отходчивая, слушала шишкинские уговоры внимательно.
А тот соловьем разливался: мол, тонконогих породистых коней обязательно надо вязать с выносливыми труженицами, привыкшими к местным морозам.
— Вам же порода нужна не только для красоты, — говорил он, — а чтобы она сутки без продыху могла с повозкой нестись!
— Ну посмотрим, посмотрим, — сдалась Саша Александровна. — Придет весна — и все увидим.
— Первое поколение что, ерунда. На внуков смотреть надо!
У Гранина остро и больно заболело сердце.
Ах если бы и ему увидеть внуков! Поди Степка с Ванькой совсем уже взрослые, семьями обзавелись, ребятишек нарожали.
А Гранин все пропустил. Вся жизнь его сыновей — мимо.
И даже если канцлер проявит все же милость и скажет, где искать детей, то прошедших лет уже никак не вернуть.
Ненависть вспенилась посолоневшей слюной, какое там никому не причинять вреда! — убил бы сейчас Гранин канцлера, голыми руками бы придушил.
И тогда показалось ему, что за левым плечом и впрямь кто-то довольно, тихо смеется.
— И чего это вы, Михаил Алексеевич, призадумались? — Саша Александровна подъехала ближе. — Чего хотела от вас та старуха?
— Говорит, проклят я цыганским проклятием, — пожал плечами он, — и теперь следует мне выторговать у черта свободу.
Что же случится после? Если и правда получится — станет ли Гранин стариком, как прежде? Ну, хоть Саша Александровна будет рада найти своего дядюшку-лекаря.
— Кликуша и есть, — снова рассердилась она. — А задумались вы о чем? Только не говорите, что приняли всерьез такую ересь.
— Задумался о том, что завтра нам с Шишкиным надо в город. И вас не хочется оставлять одну — не ровен час, заявится снова граф, а в усадьбе только женщины да челядь.
— Ну так и езжайте спокойно, а я с вами поеду, — и Саша Александровна весело ему улыбнулась.
Хорошенькая она была в это мгновение, глаз не отвести. Румяная, ловко сидевшая в седле, с идеально прямой осанкой и стройная в мужском костюме, своенравная и свободная. Атаман разбаловал дочь, конечно, даже, пожалуй, перебаловал, но очарование Саши Александровны и заключалось не во внешней красоте, а в любви ко всему миру и твердой уверенности, что и мир всенепременно полюбит ее тоже.
И эту уверенность ей подарил атаман Лядов — не самый лучший отец, но, безусловно, бесконечно обожающий свою дочь.
Граф Плахов прибыл с визитом через несколько дней. Гранин находился в этот момент на заднем дворе, где они с Шишкиным размечали место под новую конюшню.
Решено было не откладывать строительство на весну, а работать в зиму — противно, зато не придется крестьян снимать с посевов. Шишкин заверил, что они обойдутся силами местных сельчан и нет нужды никого везти из города.
Конюшня планировалась с размахом — на несколько десятков лошадей, и еще всенепременно требовался ипподром, что вело к некоторой перепланировке парка.
Этим и была забита гранинская голова, когда прибежала Груня и попросила поторопиться в дом, чтобы помочь Изабелле Наумовне принять гостя, пока барышня прихорашивается.
Это сразу насторожило его: с утра Саша Александровна бродила по усадьбе в валенках и телогрейке, надоедала Шишкину, требуя конной прогулки, а когда он согласился, вдруг отдала ему Бисквита, а себе взяла Красавицу. Старый вояка так оробел перед породистым жеребцом, что едва не забыл прочитать длинную лекцию об отказе от кнутов.
Отсутствовали они долго, а когда вернулись, Саша Александра потребовала затопить ей внеурочно баню, потому что промерзла до кости, а пока забралась на старую печь в покоях для прислуги и заснула крепким младенческим сном, как была, в мужском верховом костюме, ибо терпеть не могла дамское седло.
И вот теперь — вздумала прихорашиваться перед графом, которого с первой встречи невзлюбила. Гранин вернее ожидал, что она так и встретит гостя — растрепанной и в штанах.
Изабелла Наумовна, которую графский титул приводил в трепет, взглянула на Гранина едва не с мольбой. Она истерзала кружевной платочек, не смея ни молчать, ни развлекать их сиятельство светской беседой.
Плахов с хозяйским видом прохаживался по передней взад-вперед, высокомерно поглядывая по сторонам.
Гранин скупо представился. Плахов, вопреки ожиданию, одарил его внимательным взглядом — стало быть, великий канцлер предупредил о шпионе в лядовском доме.
За все время в Грозовую башню было отправлено лишь одно письмо — со специальным поверенным, ждавшим в уездном городе. В послании том Гранин подробно писал, что Саша Александровна пила и ела, сколько изволила гулять и как была одета. Половину всего он сочинял на ходу, остальное было истинной правдой.
Конечно, канцлер сразу поймет, что Гранин придуривается, но чего еще он ожидал? Какие события могли случиться в тихой загородной усадьбе?
— Что ж барышня ваша все еще в девицах? — Плахов отвернулся от Гранина и обратился к Изабелле Наумовной с вежливой улыбкой, которая, впрочем, не могла смягчить грубости этого вопроса. — В ее возрасте у моей матери уже четверо было…
— К постригу готовлюсь, — раздался голос Саши Александровны, и в комнату вступила девица, облаченная в тусклое, глухое платье без самого крохотного клочка кружева. Над серым высоким воротничком находилось незнакомое лицо — дряблый рот, пухлые щеки с ярко-красными пятнами, черные глаза блестели насмешливо, но экзотический их разрез сполз кончиками вниз. От этого ли девица выглядела на редкость уныло или из-за длинного носа, Гранину было неведомо, но общее впечатление Саша Александровна производила сокрушительное.