Гранин лишь улыбнулся в ответ, ничуть не огорченный столь нелестной оценкой.
На ужин в тот день собралось непривычно много народу.
Изабелла Наумовна казалась еще более нервной, чем обычно, Ани — испуганной.
Александр Васильевич и Саша Александровна вышли из конторки с красными глазами и совершенно примирившимися.
Гранин легко мог представить себе их долгий разговор, полный горьких воспоминаний атамана и сожалений его дочери. О девочке, которая умерла так обидно, так рано, что не успела стать ни женою, ни матерью. Только возлюбленной.
Катенька Краузе, какой ее помнил Гранин, даже перед самой смертью была преисполнена светом. И молодой Лядов прожил более двадцати лет, сохраняя внутри себя этот свет. А несчастный пленник, превратившийся в черного колдуна Драго Ружа, — остался благодарным этой девочке до самого конца.
— Ну-с, — Александр Васильевич обвел воспаленным взглядом собравшихся, быстро отвернулся от Гранина, будто видеть его не желал, и остановился на Ани.
Бедняжка вздрогнула и съежилась.
Однако Лядов заговорил с необычайной ласковостью:
— Что же, моя маленькая посланница, с нашей прошлой встречи вы, кажется, изрядно настрадались? Мне жаль, что я невольно стал одной из причин, изгнавших вас из столицы. И я рад, что моя Саша приютила вас в нашем доме.
Чем дольше он говорил, тем более розовела Ани и тем более белела Изабелла Наумовна.
— Так как вы знакомы? — повторила гувернантка свой вопрос, оставшийся прежде без ответа.
— С Ани связаны мои самые светлые и самые темные воспоминания, — сказал Александр Васильевич. — О временах, когда я был молод, счастлив и безрассудно влюблен.
— Влюблены? — Изабелла Наумовна совсем потерялась.
— В мою маму, — пояснила Саша Александровна со вздохом. — Только она сначала пропала, а потом умерла. И мы с папой совершенно не понимаем, почему она решила исчезнуть, вместо того чтобы бежать вместе с ним.
— Господи, — спохватился Гранин, — я ведь знаю разгадку. Мне рассказал Драго Ружа.
И он коротко передал все, что услышал от колдуна, — про то, что Катенька пряталась в Грозовой башне, а валах подпитывал ребенка внутри нее силой своей.
Александр Васильевич выслушав его, не проронив ни слова. У него было жалкое лицо страдающего человека. Человека, который много лет сердился понапрасну на женщину, пожертвовавшую собой ради дитяти.
— Да уж, — тяжело вздохнул Василий Никифорович, — не свезло девице с папашей. Вот, Сашка, тебе урок: до чего отцовское самодурство доводит!
Александр Васильевич не сразу расслышал и понял обращенные к нему слова, а потом устало кивнул:
— Быть по сему, Саша. Ступай за своего управляющего, раз тебе так уж приспичило. Я же не канцлер, не стану зверствовать. Но помни, дочь моя: не прибегай потом ко мне с жалобами на свою несчастную жизнь!
— Отчего же ей быть несчастной? — удивилась Саша Александровна, расцветая.
— Я думаю, на Масленицу как раз будет, — объявил Василий Никифорович удовлетворенно. — Нечего жениха и невесту в черном теле держать и во искушение вводить. Свежий воздух, уединенность деревенской жизни не способствуют добродетелям.
— Ах, как можно, — воскликнула Изабелла Наумовна, смутившись. — Не лучше ли нам с Сашей вернуться покамест в столицу? Неприлично все же им теперь в одной усадьбе.
— Ничего подобного, — возразила Саша Александровна, — мы отправляемся в вояж по коннозаводчикам. Посмотрим лошадок, подберем себе подходящих, а там, глядишь, уже и Масленица. Это вы хорошо, дед, придумали.
— Саша, ты поедешь с Шишкиным и Гришкой моим, — отрезал Александр Васильевич. — А нам еще надобно представить твоего… Михаила Алексеевича матушке-государыне. Все же ты не абы кто, ты наследница вольных атаманов, опоры престола. Тут политика, понимать надобно!
От таких известий Гранин изрядно переполошился.
Никогда в жизни он не ожидал быть представленным императрице.
Не слишком ли большая честь для скромного сына деревенской травницы?
— Не трясись, лекарь, — подмигнул ему старый атаман, — матушка наша страдает падучей, да конвульсии ее все чаще бьют. А ты вон мальчишку канцлерова выходил, теперь быть тебе придворным чудотворцем!
— Мне и деревенской лечебницы довольно, — еще больше перепугался Гранин.
— Говорю ж: блаженный! Как есть дурнина в рванине!
— А и правильно, — неожиданно поддержал его Александр Васильевич, — чем дальше от двора — тем длиньше жизнь. Я вот тоже по весне уеду из столицы до самых холодов. Пусть теперь о том, как бы Саша чего не натворила, муж ее переживает! — и он вдруг захохотал.
Уж на что Гранин привык к перепадам лядовского настроения, а все равно удивился.
А ночью он проснулся от легчайших быстрых шагов и теплой ладони, накрывшей ему губы.
— Молчите, — шепнула Саша Александровна, — как славно, что моя надсмотрщица занята Андре!
Было совершенно неразумно с ее стороны пробираться к нему во флигель, когда в усадьбе столько людей.
Да и не только потому.
Однако Гранин устал быть разумным и переживать из-за всего на свете.
Поэтому он молча — как и было велено — привлек ее в свои объятия, прижал к себе нежно и мягко, не позволяя бушевавшему внутри огню вырваться на свободу.
Саша Александровна притихла, лишь беспокойными и тревожными пальцами разглаживала рубаху на его груди.
— Я не спрошу вас, — проговорила она тихонько, — что же именно произошло с колдуном и отчего ваша спина так изранена. Не спрошу, как вы исцелили Андре. Не спрошу, почему умер канцлер. И даже не спрошу, что было в том письме на столе в конторке. Пусть все пройдет, пусть все останется в прошлом. Давайте не будем смотреть назад.
— Да, — откликнулся он с облегчением, — давайте не будем. Мое прошлое сгинуло на пыльных дорогах, а мое будущее я отдаю в ваши руки. Я не знаю, каким чудом вы полюбили меня…
Она негромко засмеялась:
— Вот так откровение! Да ведь и я теряюсь в догадках, что вы во мне разглядели. Дикая девица, у которой то шпага в руке, то кнут. За свою жизнь я прочитала лишь пару книжек и не сильна во всяких заумностях.
— Вы пылкая и искренняя, — он легко поцеловал ее волосы, — грозная порой, но и добрая тоже. Вы умеете держать свое слово, способны на глубокую привязанность и умеете быть благодарной.
— Ну а вы… просто вы. У меня сердце болит от ваших страданий, а когда я вас вижу — то так тепло становится в груди, я сразу не знаю, куда себя девать. Вот представляю себе, что мы с вами разлучимся на целых два месяца, — и слезы сами на глазах. Потрогайте, вот хоть сейчас!
Он провел рукой по ее мокрым ресницам, невольно засмеялся этой детской чувствительности и прижал к себе Сашу Александровну посильнее.
Глава 31
Утром Саша едва распахнула глаза, все еще согретая ночными признаниями, объятиями и поцелуями, а Изабелла Наумовна уже стояла в ногах ее кровати.
— Батюшки, — удивилась Саша, — стряслось разве что-то?
— Стряслось, — мрачно сообщила гувернантка, — венец безбрачия со мной случился! Ты обещала поехать со мной к цыганам, милая моя!
— А я думала, что мы не верим в предрассудки, — она села в кровати и потянулась. Широко зевнула. Прислушалась: — А что за шум с утра пораньше?
— Прибыла вдова канцлера Краузе, — равнодушно ответила Изабелла Наумовна. — Анастасия Дмитриевна вроде. Потребовала вернуть ей тело сына.
— Почему же тело? — Саша резво спрыгнула с перин и нырнула ногами в короткие валенки, натянула через голову цветастый крестьянский сарафан.
— Потому что вдова совершенно не верила в то, что ее сына можно было спасти! Собиралась похоронить мальчика вместе с мужем. Теперь вот рыдает в три ручья, а Михаил Алексеевич поит ее какими-то каплями.
Саша, наспех заплетавшая растрепавшуюся косу, засмеялась.
— К счастью, к счастью, — воскликнула она.
— Ах, тебе сейчас все к счастью! — слегка раздраженно заметила гувернантка.
— Беллочка Наумовна, да не переживайте вы так. Сегодня же съездим к этим цыганам. Наворожим вам суженого-ряженого. Отчего вы такая кислая с раннего утра?
— Александр Васильевич повел Ани на прогулку, — выпалила та гневно, — спозаранку по саду шастают! Предаются общим воспоминаниям! Саша, это просто выше моих сил!
— Да, папа расчувствованный ныне, — согласилась Саша. — Впрочем, и это к счастью! Воспоминания о маме пробудили в нем сентиментальность, иначе он бы еще с неделю буянил и на мое венчание не соглашался. А тут размяк, перепугался, что и я тоже от него сбегу.
— Ты же отречься от него грозилась, Саша! Кто же от родителя отрекается? Сколько глупостей в твоей голове. Впрочем, поторопись, Анастасия Дмитриевна не намерена здесь задерживаться.
— Нам-то что за дело до этого?
— Такое дело, что я хочу успеть к цыганам до отъезда.
Тут Саша обернулась от зеркала, изумленно глядя на Изабеллу Наумовну.
— До какого еще отъезда? — спросила она с заминкой.
Гувернантка стиснула руки, сглотнула и отвела глаза:
— Если ты думаешь, что я останусь здесь и далее, чтобы наблюдать за тем, как Александр Васильевич предается воспоминаниям с модисткой…
— Какой вздор, — Саша даже руками всплеснула, — вы так много надумали себе, невероятно просто. Она просто напоминает ему о маме!
— Ну вот пусть и напоминает дальше. Я не желаю больше оставаться пустым местом при воспитаннице, которая без пяти минут замужняя барыня! Это же нелепо, Саша. А Андре — тихий, послушный мальчик. Я к нему, если хочешь знать, привязалась даже.
— Изабелла Наумовна, — пролепетала Саша жалобно, — и сердце у вас не дрогнет оставить меня?
— Может, и дрогнет. Подрожит-подрожит и бросит. Мне и о себе думать надобно, Саша! У отца твоего то вдовы, то модистки, то балы, то карты, то заставы, то война какая-нибудь. Нет уж, довольно с меня бесплодных мечтаний.
Тут Саша разревелась, уже не сдерживаясь,
Анастасия Дмитриевна казалась бесплотной изможденной тенью. Канцлер заставлял ее снова и снова производить на свет новых детей, но, кроме Андре, из них не выжил ни один.