В 1918 году Де Бур записался добровольцем в американский экспедиционный корпус на европейском фронте и принял участие в битве на Марне, не получив ни единой царапины.
Обо всех своих приключениях Арьен Де Бур писал подробные отчеты в газеты, которые доходили даже до Лос-Анджелеса. Ходили разговоры о том, что он договорился с издателями о выходе книги и даже ведет переговоры с голливудскими студиями об экранизации.
Однако неожиданно удача капитально изменила Арьену. Будучи в гостях у своего кузена в его поместье, однажды ночью молодой человек пустил себе пулю в висок, оставив прощальную записку. Вскрытие показало, что в мозгу у него была неоперабельная опухоль размером с мяч для гольфа, которая в ближайшее время должна была привести к неминуемой смерти, что и подтвердил лечащий врач Де Бура, сообщивший ему диагноз незадолго до самоубийства.
Вим Роббен постарался увековечить память неутомимого кузена. В его честь была учреждена исследовательская стипендия, кроме того, его именем была названа новая коллекция экипировки для охоты и сафари, включавшая солнечные очки, бинокли и оптические прицелы.
О третьем поколении семьи Нэд смог мне сообщить совсем мало. Кристиан-младший посвятил жизнь юриспруденции, но в академическом смысле: после окончания Гарвардской школы права, он некоторое время преподавал «где-то на востоке», в 1938 году женился на Беттани Миллер, ничем себя на светском поприще не проявившей. В 1944 году у пары появился сын Алан (может, Кристиан с женой ничего и не скрывали в своем университетском кругу, но Нэд не знал, что мальчик усыновлен), ныне студент колледжа Роббена, ни в чем предосудительном не замеченный.
С Тиной дела обстояли интереснее. В свое время она отказалась участвовать в балах дебютанток, поступила в колледж, активно увлекалась левыми идеями и даже вроде бы состояла в Компартии. Все это могло очень сильно подпортить политическое положение Вима, ставшего к тому времени сенатором, но потом началась война, Тина умерла, и об этой истории больше не вспоминали, тем более, что в конце 40-х Вим на этот раз окончательно ушел из большой политики и сосредоточился на бизнесе.
Внучка Вима, Пиппа, по словам Нэда, была «боже, как хороша», к тому же ее частые появления вместе с дедом принесли последнему огромную популярность среди цветных, хотя для демократа он всегда был излишне консервативен. Камински выразил сомнения по поводу успеха кампании за избрание Кристиана в Конгресс, хотя признал, что его поддержат многие, рассчитывающие на благодарность клана Роббенов, кроме того, в Калифорнии традиционно любят богатых и красивых.
Глава 16
То, что я оказался в настоящем поместье, а не просто на загородной вилле, я понял сразу, едва заехал в монументальные ворота из камня и витого чугуна. Дома от ворот видно не было. Точнее один дом все-таки был виден, симпатичное одноэтажное бунгало с каминной трубой и террасой, в котором я бы сам с удовольствием поселился, и оно оказалось коттеджем смотрителя.
Неспешно катя по мощеной дорожке, я решил, что размерами имение не уступает территории колледжа, растянувшись на сотню акров, если не больше. Где-то вдалеке я заметил маленькие фигурки пасущихся лошадей. Я не сомневался, что, кроме конюшен у Роббенов есть собственное поле для гольфа, теннисные корты и бассейн настоящих олимпийских размеров. Как оказалось, я ни в чем не ошибся, упустив только вертолетную площадку, на которой скучал «Хьюз-269», напоминавший глаз стрекозы. Как я позже выяснил, именно этот транспорт предпочитал мистер Роббен, чтобы добираться до аэропорта, где его ждал собственный самолет.
Наконец я сам добрался до хозяйского дома, хотя, честно признаюсь, в этом поместье не хватало указателей. Один раз я чуть было не уехал в сторону гостевого коттеджа или каких-то хозяйственных построек, к счастью, меня тут же поправили садовники, подрезающие розовые кусты и пропалывающие цветущие клумбы.
В отличие от величественного ансамбля колледжа Роббена, для собственного жилища Вим выбрал нейтральный колониальный стиль. То есть архитектор очевидно не утруждал себя чем-то изысканно-историческим или модернистским – прямоугольный фасад с широкой террасой и арочной колоннадой на двух первых этажах тянулся, куда хватало глаз, и терялся в зарослях бурно цветущих деревьев. Камински сказал мне, что в особняке Роббенов вроде бы пятнадцать ванных комнат. При этом на территории поместья находилось еще несколько гостевых коттеджей, так что даже непредвиденным визитерам было где разместиться, чтобы не устраивать с утра очередь в туалет или экономить горячую воду для душа.
Я также знал, что это была далеко не единственная недвижимость Роббенов. Вим владел пентхаусом в Вашингтоне, зимним домом в Аспене, поместьем на Гавайях, шале в Швейцарии и еще десятком чуть более скромных жилищ в разных частях света.
Надо сказать, я удивился, не увидев фахверки и прочие атрибуты голландских корней Роббенов в их жилище, и зашел в дом, так и пребывая в недоумении, как именно Вим и его супруга распоряжаются всеми пятнадцатью ванными комнатами, если только они не пускают в них мыться одновременно всех слуг и садовников.
Когда дворецкий – тот самый недоверчивый Перкинс, чьи подозрения еще больше усилились, когда он взглянул на мое лицо – впустил меня в дом и проводил через анфиладу в гостиную, мое недоумение только усугубилось. Дом был обставлен ровно таким образом, как представляют себе жилища богачей в Голливуде: дубовые полы, ковры, гобелены, старинная мебель, медные люстры, колонны дорического ордера, со вкусом развешанные картины на стенах и вазы с охапками свежих цветов. Но я не почувствовал здесь ни капли личного присутствия владельцев. Как будто я и правда оказался в тщательно выстроенных декорациях, которые поддерживали в идеальном порядке.
Может, хозяевам было просто наплевать, где они живут, потому что у них были заботы поважнее? Например, копить миллионы или рваться к вершинам власти. Просто в какой-то момент Вим собрал архитекторов, дизайнеров, специалистов по интерьеру и представителей художественных галерей и сказал им – а постройте-ка мне жилище, соответствующее моему статусу.
В небольшой гостиной меня уже поджидало семейное сборище. Кроме Пиппы, прямо сидевшей на антикварном стуле красного дерева, я узнал самого бывшего сенатора, его супругу и сына.
– Мистер Стин? Позвольте представиться, я Вим Роббен, – сенатор встал из кресла и подчеркнуто демократическим жестом протянул руку.
– Господи, что у вас с лицом? – спросил он, подойдя поближе.
Пока я объяснял обстоятельства вчерашней переделки, то сам сумел внимательно изучить присутствующих. Сенатор Роббен был именно таким, каким его запечатлели газетные фотографии и описала Аманда. Ширококостное волевое лицо и массивная фигура человека, уже начавшего грузнеть, но еще пытающегося поддерживать себя в форме. Седые волосы чуть длиннее положенного действительно напоминали гриву, особенно в сочетании с небольшими бакенбардами. Серые глаза внимательно следили за мной, словно их обладатель взвешивал каждое слово моего рассказа. В них не было ни капли сочувствия.
– Вы не хотите присесть, мистер Стин? Может, попросить принести вам что-то выпить? Или мы можем позвонить нашему домашнему врачу, чтобы он вас осмотрел, – подала голос Эллен Роббен, которая в отличие от внучки не сидела, а стояла совершенно прямо, лишь слегка облокотившись на каминную полку.
Аманда не преувеличила – это была почти идеально красивая женщина, достойная сравнений с Еленой Прекрасной, если бы та не была бессмертной дочерью Зевса, а старела, как обычная полубогиня. Несмотря на то, что миссис Вим Роббен было уже за шестьдесят, выглядела она на сорок. Густые волосы пепельно-русого оттенка были уложены в высокую прическу. Если этот цвет и был результатом работы парикмахера, то она была безупречной. О возрасте свидетельствовали лишь небольшие морщинки вокруг глаз и у рта и вертикальная складка, отчетливо проявившаяся между тонкими бровями, когда Эллен выразила участие к моей скромной персоне. На лице сияли ярко-синие глаза, даже более глубокого и насыщенного цвета, чем у Пиппы. Женщина была высокой, возможно, излишне сухощавой, однако ее фигуре могли позавидовать миллионы юных девушек, несмотря на то, что одета она была в простую бежевую блузку и твидовую юбку. Твид облегал также могучие плечи сенатора, вообще все присутствующие мужчины были облачены в твидовые пиджаки, а женщины одеты подчеркнуто скромно, словно они собрались позировать на журнального фото о прелестях простой сельской жизни.
Я порадовался, что меня не пригласили на обед, поскольку Роббены были явно из тех, кто переодевается к вечерней трапезе, а мне не хотелось брать в прокате смокинг.
Еще один мужчина встал и переместился к миссис Роббен у камина, уступив мне свое кресло напротив кресла сенатора.
– Позвольте представить присутствующих, мистер Стин, – продолжил Вим, возвращаясь на свое место. – Моя супруга, Эллен. Пиппу вы уже знаете. Это мой сын Кристиан, а также Мортон Джасперс, моя правая рука и многолетний помощник.
Последняя реплика относилась к мужчине, уступившему мне кресло. Он казался ненамного младше Вима, а выражением лица и повадками напоминал хорошо обученную овчарку.
Что касается Кристиана, то я не мог его толком рассмотреть, поскольку профессор стоял у окна и демонстрировал полное отсутствие интереса к беседе, пуская кольца дыма из трубки. Я мог только заметить, что он был также высок и статен, как и отец, а на солнечном фоне выделялся абрис его точеного профиля и буйных вьющихся волос. Услышав свое имя, Кристиан ненадолго повернул голову в мою сторону, что-то пробормотал, а потом вновь вернулся к трубке и изучению весеннего пейзажа.
– Прискорбное происшествие, – покачал головой Вим Роббен. – Только подтверждает ужасную репутацию парка Санта-Мария. Интересно, городские власти собираются с этим что-то делать?
– Вы заявили в полицию о нападении? – вдруг спросил Кристиан.