Не зная, куда идти дальше, я поднялся на крыльцо и постучал в дверной молоток. Дверь мне открыла горничная в накрахмаленной форме.
– Простите, я заблудился. Я ищу конюшни.
– Конюшни в том направлении, – девушка деловито объяснила мне дорогу, очевидно приняв за одного из новых рабочих.
– А это что за дом?
– Это резиденция мистера и миссис Кристиан Роббен.
– Как интересно. Ваши хозяева сейчас дома? Вы не могли бы передать мистеру Роббену, что его хочет видеть Дуглас Стин.
Я подумал, что неплохо бы поболтать в спокойной обстановке с Кристианом о его шурине, раз уж представилась такая возможность. Вчера он стремительно покинул общее сборище, не произнеся и десяти слов.
Проследовав за горничной в квадратную гостиную, я подумал, что, если не принимать во внимание тот факт, что в этом доме покончил с собой человек, то вполне можно понять, почему Кристиан предпочел поселиться в гостевом коттедже. Может, его спроектировал совсем другой архитектор, не тот, что строил главное здание, а, может, он экспериментировал с разными стилями. Потому что этот особняк, как снаружи, так и внутри, напоминал типичное профессорское жилище со стенами, оклеенными старыми оливковыми обоями с цветочным рисунком, шкафами, полными книг, большим дровяным камином и ситцевой мебелью. Такие дома я видел в Бостоне во время своей недолгой учебы.
– Простите, муж сейчас занят, – услышал я женский голос. – Ему нужно дописать отзыв на статью, а потом он спустится к вам минут через десять. Я миссис Роббен. Или называйте меня просто Беттани, чтобы не путать со свекровью.
Я вспомнил, что Аманда называла жену Кристиана «милой» или «симпатичной», и безмерно удивился, увидев, что Беттани Роббен поразительно некрасива. Лицо ее было непропорционально полным и круглым с тяжелой нижней челюстью. Между двумя мясистыми щеками был зажат пуговичный нос, а маленькие глазки терялись под преждевременно набрякшими веками.
Между тем Беттани улыбнулась, показала жестом на софу и спросила, не хочу ли я каких-то напитков. И я сразу почувствовал стыд, что так предвзято отнесся к внешности женщины.
Конечно же, миссис Кристиан Роббен не была какой-то несусветной уродиной. Хоть ее лицо и правда напоминало плохо пропеченный блин, глаза глядели ясно и приветливо, а улыбка казалась искренней. Беттани почти не пользовалась косметикой, но если бы она подвела глаза, слегка накрасила губы и уложила бы волосы в модную прическу, то сразу стала бы обычной и по своему симпатичной женщиной – похожей на компетентную секретаршу, помнящую наизусть все расписание своего босса, официантку в закусочной, готовую предложить лишний кусок бесплатного пирога, учительницу, библиотекаршу или даже помощницу окружного прокурора.
Я легко мог вообразить Беттани Роббен практически в любом месте и так же легко стереть ее лицо из памяти. Типичная американская соседка, охотно соглашающаяся кормить кота, забирать почту, и которую любая жена без колебаний попросит приглядеть за мужем, пока сама будет навещать свою заболевшую мать в Финиксе. Именно эта обычность Беттани и показалась мне столь неуместной – на фоне царственного великолепия ее свекрови и экзотической красоты племянницы.
– Вы же Дуглас Стин, частный детектив? Крис мне вчера про вас рассказал. Я правда, не знаю, чем мы можем помочь в расследовании, мы же почти не знали отца Пиппы. Господи, вы хорошо себя чувствуете? Выглядите так, будто подцепили лихорадку. Может, вам предложить горячего чаю или вызвать доктора?
– Спасибо, я уже был у доктора. Всего лишь небольшой удар по голове. Пожалуй, я не откажусь от стаканчика содовой, пока буду ждать вашего мужа.
Беттани продолжала хлопотать вокруг меня, предложив кресло, в котором я мог бы откинуться, и послав служанку за тележкой с напитками. Казалось, ее участие было искренним.
– Я пойду потороплю Криса. Он мог закончить статью, а потом схватиться за какую-то книгу, забыв о времени. Сильвия вас проводит в курительный кабинет, там вам будет удобно разговаривать. К тому же, я не слишком люблю запах трубки мужа.
Просто типичная домохозяйка из пригорода. Я не мог понять, почему красавец Крис остановил свой выбор на этой женщине.
Глава 22
Прошло четверть часа, и, видимо, безжалостно понукаемый женой, в курительную комнату зашел Кристиан Роббен.
– Мистер Стин? – спросил он своим четким механическим голосом. – Боюсь, я не понимаю, чем обязан вашему визиту.
– Я пытаюсь больше разузнать о характере и прошлом вашего шурина, Абрахама Рэйми. Было ли что-то, приведшее его к гибели. Или вы тоже считаете, как и ваш отец, что мистера Рэйми зарезали во время пьяной ссоры в парке?
– Я не думал об этом. Вы считаете, что у любого деяния должна быть причина?
– Такова концепция правосудия. Баланс побудительных мотивов и их последствий. Не могу сказать, что я полностью разделяю представления американской морали о проступках и воздаянии. Хотите поговорить о seculus и nefas?
Кристиан впервые посмотрел на меня с интересом.
– Вы можете объяснить разницу?
– Более-менее. Seculus – это мелкий проступок, который может быть прощен, тогда как nefas является покушением на божественный порядок вещей. За него обязательно наступит воздаяние, даже если нарушитель и не будет публично осужден. Я почерпнул это у Сенеки. Вообще-то я тоже учился на юриста в Гарварде. Правда, провел там всего год.
– И что же случилось?
– Перл-Харбор. Может, я был глуп, но мне тогда казалось, что нельзя прятаться за стенами университетов, когда враг нападает на твою страну.
– Понимаю. К сожалению, я никогда не отличался подобным бесстрашием. Мне казалось, что от меня на войне будет больше вреда, чем пользы. Я даже боялся получить мячом по лицу, поэтому ни в школе, ни в колледже не занимался спортом.
Кристиан раскурил свою трубку и удобно устроился в кресле. Я заметил, что речь его стала более плавной, словно ему было действительно спокойнее говорить с одним собеседником, который затронул понятные ему темы. Правда, он так и не смотрел мне в глаза, обращаясь к какой-то книге за моим плечом.
– Зато ваш шурин и сестра были достаточно бесстрашными. Абрахам Рэйми рассказывал дочери, что женился на Тине в военном угаре. Мол, подействовало предчувствие, что жизнь может оборваться в любой момент, так почему бы не провести время с симпатичной девушкой, к тому же получив увольнительную.
– Вполне в его духе. Я плохо знал Эйба, впервые увидел его, когда он уже выписался из госпиталя и приезжал навещать Пиппу. Мы с женой тогда жили в Кэмбридже, только что усыновили Алана и как-то приехали на каникулах к родителям показать внука. Тогда же пришел и Эйб. Он еще не был таким запойным алкоголиком, но уже, по-моему, был слегка навеселе. Несмотря на шрамы на лице, он мне даже понравился. У парня было грубоватое чувство юмора и он не капли не благоговел перед моим отцом. Думаю, я догадываюсь, чем он мог привлечь Тину.
– Настолько, что она влюбилась без памяти? Или тоже поддалась военной лихорадке? Все-таки для белой девушки решиться на брак с негром – это очень серьезный шаг. Тут недостаточно просто «встретить симпатичного парня» даже с хорошим чувством юмора.
– Думаю, моя сестра всегда была склонна к некой романтической жертвенной экзальтации. Ее постоянно терзало чувство неудовлетворенности мироустройством. Отец воплощал все пороки капитализма и американской системы подавления слабых. Мать символизировала то угнетенную роль женщины, то лживость пуританских устоев. Когда Тина училась в колледже, она ходила на коммунистические собрания, но быстро в них разочаровалась. В коммунистах, я имею в виду. Видимо, они были для нее недостаточно революционными. Потом она бросила и колледж, вбив себе в голову, что не должна жить на деньги отца, а собирается сама себя обеспечивать. Я не удивился, что, когда началась война, она на сто восемьдесят градусов развернула пушки и записалась в женский добровольческий корпус, чтобы защищать американскую демократию, которую еще пару лет назад мешала с грязью, как лицемерный фасад капитализма и плутократии. В этом отношении ее брак с Рэйми был вполне закономерен. Он был не просто каким-то очередным активистом, но еще и чернокожим. Став женой негра, Тина автоматически превращала свою жизнь в трагическую борьбу. Даже если бы все сложилось хорошо и Рэйми вернулся с войны невредимым, а Тина не заболела, вряд ли они зажили бы обычной спокойной семейной жизнью.
– Тина хотела стать мученицей?
– Что-то вроде этого. Но боевой публичной мученицей вроде Жанны Д’Арк. Которая несет свой крест с гордо поднятой головой. К сожалению, она совсем не думала о ребенке.
– А что не так с Пиппой?
– Я считаю, что Тина поступила очень безответственно, – серьезно сказал Кристиан. Во-первых, родить ребенка-мулата в наше время означает обречь его на изоляцию. Его не примут ни черные, ни белые. И я не знаю, что стало бы с Пиппой, если бы не наши родители. Как Тина представляла себе ее дальнейшую жизнь? Что девочка будет расти в трущобах, ходить в муниципальную школу, а в пятнадцать лет ее обрюхатит какой-то местный подонок с мозгами устрицы?
– Кажется, вы даже рады, что Тина умерла.
Кристиан помолчал.
– Я был очень привязан к сестре. Она была веселой, жизнелюбивой, обаятельной. Словом, имела все качества, которых не хватало мне. Мне еще с детства больше всего нравилось сидеть с книгой в своей комнате, а Тина всегда была душой компании. И она не была пустоголовой, у сестры был живой мятущийся ум. Она постоянно спорила с отцом и часто побеждала в спорах. За что он ее уважал. Но эмоционально Тина была… нестабильна. И не слишком заботилась о чувствах окружающих. Понимаете, она не хотела по-настоящему становиться ни женой, ни матерью, для нее брак с Рэйми и рождение дочери стали очередной формой протеста перед обществом. Разве можно так к этому относиться?
– Сестра была очень ветреной с самого детства, – продолжил Кристиан, погрузившись в воспоминания. – Она мгновенно чем-то «загоралась», но также быстро и перегорала. Например, когда отец баллотировался в Сенат, мама и Тина его сопровождали в предвыборной поездке. Ему стало плохо во время одной из встреч, оказалось, острый аппендицит. К счастью, папу немедленно отвезли в больницу и прооперировали, так что его жизни ничего не угрожало. Но мама ужасно переволновалась. Она даже звонила мне в колледж, чтобы я прилетел. Зато на Тину эта история произвела совсем другой эффект – она немедленно захотела учиться на врача. Изводила докторов и медсестер вопросами, читала папину карту, как будто хоть слово в ней понимала. Потом заставила родителей накупить ей справочников по медицине и даже настоящий докторский саквояж. Мама боялась, что она будет ходить в школу со стетоскопом. Но прошло пару месяцев, и это ее увлечение прошло, будто ничего и не было. Справочники были отправлены в библиотеку колледжа, чемоданчик на чердак, а сестра увлеклась чем-то другим, кажется фортепьяно. Хотя поскольку явного таланта в ней сразу не открылось, она и к этому занятию скоро охладела. Помню, одно время Тина хотела также стать юристом. Знаете, почему? Она утверждала, что создана для этой профессии, потому что обожает спорить.