– Но почему тебе нужна было именно помощь кузины?
– А кого? Мать ничего сложнее реплик из телевизора не может осилить. Отец… заикается, ненавидит художественную литературу, театр, не знаю, может быть, ненавидит меня. К тому же они заперлись с дедом в его кабинете. А Эллен уже надела свои конные сапоги. Она и попросила Пиппу не упрямиться и почитать со мной хотя бы пару сцен. В своем царственном стиле, «дети, дорогие, не ссорьтесь». Потому что Пиппа не хотела мне говорить, куда это она так срочно собралась, когда мы и договаривались с ней заранее, что будем прогонять текст.
– Это очередной платоновский диалог? – зачем-то брякнул я. – Я подобрал страницу, которая выпала из вашей машины. Весьма неплохо.
– Спасибо, – удивленно ответил Алан. – А я ее обыскался. На самом деле, это уже старая вещь, так, эксперимент. Новая пьеса представляет собой вариацию на тему Мильтона, как будто продолжение его «Потерянного рая». Там действуют Адам, Ева, их две дочери и Люцифер. Но одновременно это и пьеса-маска31, навеянная мотивами его «Комуса». Там будут музыкальные номера, а в конце все актеры спускаются в зал и танцуют вместе со зрителями. Музыку пишет один из однокурсников, это будет частично современный мюзикл. А с меня либретто и диалоги. Вам не кажется, что мы можем многому поучиться у старых английских поэтов?
Мне жутко хотелось расспросить Алана о сюжете его пьесы, примерно также, как ему хотелось поговорить о своем творчестве. Но я решил не отвлекаться.
– Твоя мама сказала, что ты предлагал Пиппе помощь в поисках убийцы ее отца.
– Был такой порыв. На самом деле я даже ездил в Анахайм и прогулялся по этому парку. Днем, конечно. Ничего толком не разузнал, но встретил нескольких интересных типажей. Там была девица, по-моему, она хотела, чтобы я заплатил ей за секс. При этом смеялась, как сумасшедшая. Называла себя Присциллой. Она утверждала, что видела ночью в парке настоящего белого ангела с черными крыльями. Я где-нибудь использую этот образ.
Я поблагодарил Алана, вернул ему страницу пьесы, которую он небрежно взял правой рукой, облизнув пальцы от арахисового масла.
Глава 35
На обратном пути в город я остановился позвонить Вэлу. Судебный врач уже закончил вскрытие, которое не принесло никаких сюрпризов. Выстрел был произведен правшой с близкого расстояния, извлеченная из сердца пуля оказалась 32-го калибра без каких-либо особых характеристик.
Я рассказал Креддоку, что девушку, с которой я беседовал ночью в парке, когда меня оглушили, скорее всего зовут Присциллой. Он обещал передать информацию ребятам из Анахайма, но выразил сомнения в ее полезности.
– Даже если они устроят рейд по парку и найдут твою Присциллу или Прис, какой смысл в ее показаниях? Ты говоришь, девке мерещатся ангелы. Так она скажет, что на тебя напал сам Везельвул и унес твой пистолет в ад.
– А маленькая машина? Которую видел один из ее приятелей.
– Ни марки, ни описания. Может, какому-то идиоту понадобилось отлить. Или парочка припарковалась у парка, пообжималась немного и двинулась дальше.
Я решил проверить еще один след, для чего вновь отправился на Лорел-стрит. Миссис Браунсвик совершенно не обрадовалась моему визиту.
– Почему вы не можете оставить в покое честную женщину, мистер как-вас-там? Никто не докажет, что я обобрала беднягу Эйба, пусть его родственники хоть удавятся. Я сейчас же звоню своему адвокату, чтобы заявить о преследовании. Врываетесь ко мне в дом, надоедаете, как назойливая муха.
– Вы не сказали, что мистер Рэйми возвращался в ваш пансион в начале года и имел с вами конфликт.
– Что вы сказали? Конфликт! Я не видела Эйба с тех пор как он дал деру в начале лета, не заплатив за комнату. Или вы хотите сказать, что я лгунья?! Никто не называл Эдну Браунсвик лгуньей, лопни мои глаза, мистер. Если я говорю, что не видела Эйба с прошлого лета, мой покойный муж Херб, мои родители и мой сынок, погибший на войне и смотрящий на меня с небес, будут свидетельствовать перед Господом, что ноги его здесь не было.
– Однако есть вполне живой свидетель, который слышал слова Рэйми, что тот вернулся в ваш пансион и обнаружил, что его комната сдана, а от вещей вы избавились.
– Кто этот свидетель?! Очередной пьяница, с которым Эйб водил компанию?! Вы поверите ему, а не честной женщине, которая всю жизнь убирала и мыла за вот такими пьяницами, чтобы заработать себе на пропитание?!
– Этот человек добропорядочный гражданин. Честный прихожанин, примерный семьянин. Он работает волонтером в столовой для бедных. И прекрасно помнит разговор с мистером Рэйми. Думаю, полицейские вполне серьезно отнесутся к его словам, когда он придет делать заявление.
Конечно, я немного приврал о высоких моральных качествах Койота и его социальном статусе. Я понятия не имел, ходит ли он в церковь, и есть ли у него семья. К тому же детективы уже слышали мою историю и не проявили к ней никакого интереса. Однако Эдну Браунсвик мои слова заставили понервничать.
– Не знаю, что наплел этому бедолаге Эйб. От беспробудного пьянства он путал день с ночью, лето с зимой.
– Мистер Рэйми был совершенно трезв в тот период. Это может подтвердить пастор церкви Милосердной Библии, куда он приходил на собрания.
– Да что ж вы вцепились в меня, как гремучник, мистер! Теперь еще и пастора какого-то на свет вытащили. В чем вы хотите меня обвинить? В том, что я обокрала Эйба? Там там нечего было красть, вот что я вам скажу. Чемодан с барахлом, который ничего не стоил, и пара чеков, которых едва хватило на оплату счетов. И ведь он так и не позвонил за все полгода, не дал знать о себе. Может, он умер, подумала я, зачем мне хранить вещи покойника, скажите?
– Значит, вы все-таки видели Рэйми зимой?
– А если и так? – угрюмо спросила миссис Браунсвик.
– Послушайте, расскажите мне правду. Обещаю, я не буду заявлять в полицию, это останется между нами. Он пришел потребовать назад свои вещи?
Мысли миссис Браунсвик отчаянно метались в ее черепушке. Похоже, понятие «говорить правду» давно стерлось из ее лексикона, теперь она отчаянно выбирала ложь, которую считала наиболее подходящей для данного момента.
– Заявился он ко мне сразу после Нового года, – наконец выдавила она. – Хотел свой чемодан. Про чеки даже не вспомнил, клянусь прахом Херба.
Я был уверен, что Эдна Браунсвик и тут соврала: на самом деле Рэйми хотел забрать скопившуюся почту, да только домовладелица сочинила очередную сказку.
– Он не говорил, где провел все это время?
– Да я и не спрашивала! Какое мне дело, где эти отбросы шляются, пока я тут горбачусь.
– И он просто ушел?
– Да. Разорался по поводу своего вшивого чемодана. Я сказала, что выбросила его, но он мне не поверил. Кричал, что обратится в полицию, прямо как вы тут. Да в какую полицию? Он сбежал, не заплатив, я так прямо ему и сказала. Но мне скандалы не нужны, мистер, у меня тут приличное заведение, слышите. Так что я призналась ему, что чемодан забрал Джерри Данбар, наш местный старьевщик. Сказала, что Эйб может выкупить какие-то вещи, если у него водятся деньжата. Мне-то он ничего не заплатил за те месяцы, что я стерегла его комнату.
– Где мне найти этого Джерри Данбара?
– Да у него лавка тут в двух кварталах. Эй, мистер, не смейте ему ничего на меня наговаривать! Эдна Браунсвик всегда продавала только то, на что имела законное право. Я ничего в жизни не украла, Джерри всегда забирал только то барахло, что гнило в кладовке, потому что там развернуться негде, понимаете, мистер.
Магазинчик Джерри Данбара, гордо называемый ломбардом, представлял собой хлипкую постройку во дворе трехэтажного здания, доверху забитую всяким барахлом. Как я понял, владелец не брезговал никакими предметами, прилипшими к его рукам: грубые деревянные полки были завалены разношерстым товаром от старых умывальников до сломанных игрушек.
– Эдна Браунсвик из пансиона на Лорел-стрит сказала, что продала вам чемодан своего постояльца, Абрахама Рэйми. Парня с огромным шрамом на щеке.
– И что?
В отличие от Эдны, Данбар излучал полное безразличие и невозмутимость. Это был старый негр с лицом, напоминающим печеную сливу, одетый в теплый джемпер и пальто, несмотря на жару.
– Там были личные вещи Рэйми.
– Возможно. Эдна продает мне иногда какое-то имущество. Честная сделка.
– Куда вы дели чемодан и вещи?
– Я не веду учет, молодой человек. Люди приходят ко мне, выбирают то, что им нравится, и уходят. Честная сделка.
– Однако я знаю, что владелец чемодана, мистер Рэйми, три месяца назад возвращался за своими вещами. Он сказал вам, что Эдна не имела права их продавать?
Данбар пожал худыми плечами и стал набивать трубку.
– Может, и приходил. Ко мне много людей приходят, мистер. Если бы он хотел выкупить обратно свой чемодан, то я бы не возражал. Я работаю честно.
Да, судя по всему, этот квартал был полон честных предпринимателей. Однако, в отличие от Эдны, у Джерри Данбара существовала четкая система ценностей, которую я просчитал сразу. Поэтому я извлек из кармана двадцать долларов. Насколько я помнил, Эдна (если она не врала) утверждала, что старьевщик отдал за имущество Рэйми всего три бакса.
– Если еще что-то осталось от того чемодана, я это куплю. А также информацию.
– Накиньте еще десятку, – невозмутимо ответил Данбар. – С вас не убудет, по глазам вижу. А мне надо делать бизнес.
– А если я вместо этого натравлю на вас полицию?
Данбар только насмешливо уставился на меня. Действительно, на каком основании? Я даже не понимаю, зачем мне самому старые вещи Рэйми, кроме того, что он сам почему-то хотел получить их обратно.
– Хорошо. Дам тридцать долларов после того, как вы покажете мне чемодан с его содержимым и расскажете, что от вас хотел Абрахам Рэйми.
– Так не пойдет. Давайте тридцать сейчас, потом поговорим. Не волнуйтесь, я не обманываю