Только я возился и ворочался в своем кресле, пил содовую и колу, ходил в туалет, аккуратно протискиваясь мимо соседа, наконец читал «Потерянный рай» Мильтона. Из предисловия я узнал, что поэт написал свой монументальный труд в конце жизни, когда практически ослеп, а буквы он выводил по памяти. Я представил себе, как, сидя в кромешной тьме, Мильтон рождал в голове красочные образы адского Пандемониума. С раем у него получилось несколько хуже, хотя тоже живописно.
Интересно, что на фоне достаточно однобоких персонажей: истекающего злобой Сатаны, занудного Бога и туповатого Адама самой реалистичной и человечной получилась Ева. И, правда, удивительно, что еще в райских кущах ей одной пришла в голову разумная и по-женски практичная идея – разделить с мужем фронт работ по саду, чтобы больше успеть до наступления ночи. Ай, да молодец. Мужа послала подпирать кусты жимолости, а сама пошла подрезать розы. Я вспомнил Беттани с лейкой и в рабочих перчатках, закопавшуюся в своем саду, и Кристиана, спешащего в кабинет с кипой бумаг.
Не удивительно, что даже Сатана, увидев работящую женщину, «стал на время добр», но ад в его груди все-таки взял верх. Дальнейшая сцена соблазнения, хорошо известная всему человечеству, теперь мне показалась надуманной. Я решил, что настоящая Ева даже Сатане немедленно дала бы полезные задания.
Пролистнув несколько глав и заглянув в конец, я убедился, что люди были изгнаны из рая, но ушли вполне довольные друг другом. Тогда я начал смотреть в ночь за стеклом иллюминатора, чувствуя себя почти что дьяволом, преодолевшим Хаос и достигнувшим Земли:
Все меньшие усилья Сатане
Потребны для полета, он теперь
В мерцанье сумерек, совсем легко
Скользит по успокоенным волнам,
Так радостно заходит в порт корабль,
Рангоут потеряв и такелаж,
В борьбе со штормом.
Я попросил у стюардессы свежих оклахомских газет и читал их почти до самого приземления.
В аэропорту купил дорожный атлас, взял на круглосуточной стоянке в аренду автомобиль и отправился в Талсу.
Честно говоря, до сих пор не могу рассказать, что из себя представляет Талса. Велик этот город или мал, какая в нем главенствует архитектура, насколько хороши рестораны, красивы ли девушки.
Потому что, чувствуя огромную усталость, я остановился в первом же мотеле со свободными номерами на подъезде к городу, где и проспал почти до половины десятого. Наутро регистратор мотеля любезно поделился со мной телефонным справочником, где я быстро обнаружил номер и адрес завода «Роббен Пластикс». Если бы предприятие закрылось или сменило название, мне пришлось бы искать какие-то другие варианты, но так я просто позвонил и договорился о встрече с неким мистером Зирингом, директором по кадрам, представившись доверенным лицом Вима Роббена.
Остановившись в придорожной закусочной, чтобы позавтракать яйцами и бифштексом, уже через полтора часа я подъехал к заводу, расположенном к западу от Талсы на берегу реки Арканзас.
– Вы говорите, что работаете на лос-анджелесский офис «Роббен Лензес»? – непонимающе спросил меня мистер Зиринг, оказавшийся вертлявым молодым человеком лет тридцати пяти, который даже в сапогах на высоких каблуках едва доставал мне до плеча. Его замшевый пиджак был украшен бахромой и заклепками. Ковбойского «стетсона» я нигде в кабинете не заметил, но, возможно, шляпу он оставил в приемной или в своей машине.
– Я работаю лично на мистера Уиллема Роббена, – уточнил я. – Выполняю его конфиденциальное поручение. Если хотите, мы можем прямо сейчас позвонить мистеру Роббену в его резиденцию. Или мистеру Мортону Джасперсу, консультанту мистера Роббена. С Джасперсом мы партнеры.
Несколько минут Зиринг колебался, глядя на телефон, но, похоже, что мой новый костюм еще пока выполнял свою службу.
– И все равно я не понимаю сути вашей просьбы. Зачем вам знать подробности несчастного случая, произошедшего более двадцати лет назад?
Очевидно, что сам Зиринг в силу возраста не мог быть участником этого инцидента. Возможно, он вообще был не в курсе давнего происшествия.
– Потому что у одного человека, которого я разыскиваю по заданию мистера Роббена, была найдена вот эта газетная заметка, – я показал листок Зирингу и ткнул пальцем в сообщение о пожаре. – Подозреваю, что он имел к этому какое-то отношение или знал кого-то, кто имел.
– Ничего не понимаю, – Зиринг пожал плечами. – Производство пластика было весьма опасным в то время и не очень развитым. Несчастные случаи происходили.
Он поднял трубку и связался с секретаршей.
– Мисс Доддс, пригласите, пожалуйста, ко мне в кабинет мистера Лунгстрема. Это начальник цеха «Си», он работает на заводе уже тридцать лет с момента его открытия. Надеюсь, он сможет ответить на ваши вопросы.
Через пятнадцать минут в кабинет вошел мужчина лет пятидесяти в джинсах, ковбойских сапогах и самой чистой спецовке, которую я когда-либо видел в жизни.
– Курт, это мистер Стин из Лос-Анджелеса. Он работает на мистера Роббена.
– Частный детектив? – подозрительно посмотрел на меня Курт Лунгстрем, изучая визитную карточку.
– Я веду расследование по личной просьбе мистера Роббена, – сообщил я. – Изучаю прошлое одного человека, Абрахама Рэйми.
– Никогда не слышал о таком, – решительно заявил Лунгстрем.
– А что вы можете сказать об этой заметке?
Начальник цеха вдумчиво прочитал текст.
– Это было так давно. Ну да, помню, был несчастный случай в одном из помещений. В механизме, приводившем в движение конвейер термопластформ, произошло короткое замыкание. Рядом стоял куб с ацетоновым составом, которым чистили оборудование. Его пары мгновенно вспыхнули, огонь перекинулся на чан с пластиком, лившимся на конвейер. Но все обошлось, пламя удалось быстро потушить, цех почти не пострадал. Тут даже не о чем говорить.
– А люди?
– Ну, это все-таки завод. Мы имеем дело с машинами, с горючими веществами, с бутаном. Тут постоянно случаются травмы. Вот, смотрите, – Лунгстрем поднял левую руку, на которой отсутствовал мизинец и половина безымянного пальца. – Рукой чистил конвейер от излишков, пока был еще подмастерьем. Жизнь за такие штуки быстро наказывает. Сейчас уже намного лучше, конечно. И оборудование другое. И техника безопасности более строгая.
– Тут написано, что были погибшие.
– Да, двое ребят, которые принесли куб. Собственно, его не должно было там быть, когда конвейер работал. Так что они сами виноваты. Вспыхнули мгновенно, мы не успели сбить пламя.
– Не помните, как их звали?
– Вот еще. Я и не знал их толком. Какие-то новички. Тогда много ребят на завод нанималось, хотели таким образом избежать призыва. А многие просто бежали со своих ферм. Я тоже пришел сразу, как школу окончил. И до сих пор не жалею. Уж лучше палец потерять, чем молиться, чтобы насекомые не сожрали твою люцерну. А то теперь жалуются, будто это завод виноват, что у них нет урожаев, что он как-то отравляет почву и воду в реке. Я, честно говоря, вначале подумал, что вы из этих… кто работает на жалобщиков.
Зиринг предупреждающе сдвинул брови. Лунгстрем мгновенно заткнулся.
– В любом случае, я думаю, всем пострадавшим и их семьям выплатили достойную компенсацию, – сухо сказал Зиринг. – Если вы работаете мистера Роббена, то должны знать, что у служащих его предприятий никогда не возникало претензий. Все-таки я не понимаю, причем тут все эти расспросы о давнем случае. Наверное, мне все же стоит позвонить руководству и поставить их в известность о вашем визите.
– Последний вопрос. Вам что-то говорит имя Лерой Грант Свит? – обратился я к Лунгстрему.
– Лерой Свит? Так вы его разыскиваете? – изумился Лунгстрем.
– Вы его знаете?
– Ну как сказать. Он был одним из пострадавших в том пожаре. Парню досталось, хотя не так, как некоторым остальным. Его положили в больницу, там подлечили. За счет компании, самом собой. Но потом он не вернулся на завод. Вот и все, что я знаю. Мы не были большими друзьями. Это не потому что я не общался с такими, как он, просто парень был не моего круга. Не было в нем рабочей косточки, если понимаете. Все время витал в облаках. Мы и подумали с ребятами, что он просто получил компенсацию и подался куда-то искать счастья. Пострадал-то он не так сильно, я уже сказал. Если бы вовремя среагировал, то вообще бы ничего не было. Ну, понятно, мальчишка был совсем молодым, едва за двадцать. Кому понравится, что у тебя облезло лицо. Может, он стеснялся своей рожи, чтобы возвращаться на завод.
– Лицо?
– Ну да. Лерой стоял совсем близко к чану, когда полился горящий пластик. Капли полетели прямо в него. Он закрылся руками, но что-то все-таки попало на лицо, пока он не успел отпрыгнуть. Рукава спецовки выдержали, но ему сожгло пальцы и брызги плеснули прямо на щеку. Или пару пальцев он еще раньше потерял на конвейере, уже не помню. Я же говорю, времена были другие, теперь все намного более безопасно. Мы брызнули огнетушителями, но пластик уже присох к коже. Боль, думаю, была адская, но это же не смертельно. Он, правда, верещал, как резаный, так что наглотался дыма, а там много опасных веществ. В больницу его отвезли без сознания, как и многих ребят.
– Вы его навещали?
– Нет. Мне и некогда было, к тому же, повторю, мы не дружили. Насколько я знаю, он просто выписался из клиники и уволился.
– И вы не знаете его родных? Может, с ним кто-то дружил на заводе?
– Майк, – ответил Лунгстрем после минутного раздумья. – Майк Холл с ним чаще всего общался. Он тоже пострадал от того пожара, потому что бросился тушить огонь одним из первых. Спалил себе легкие, потом еще несколько лет кашлял, как чахоточный. И говорил, что ему напрочь отбило нюх. Совсем не чувствовал запахов, понимаете. Вот Майк был стоящим парнем, хотя и тоже из этих. Но своим в доску. Не таким бездельником, как они все. Вернулся на завод, отработал еще десять лет, пока брат ему не предложил выкупить его ранчо где-то на западе. Отвальную устроил нормальную, всех ребят из цеха пригласил в кегельбан, все честь по чести. Он потом еще открытки присылал откуда-то из