этим заняться. Многим тут нравится. Живут месяцами. Беру я недорого, как раз достаточно, чтобы содержать это место, закупать продукты в Бангоре, ну и все прочее, платить зарплату персоналу. Круглый год тут есть, чем заняться, так что мне в радость проводить время с ребятами.
– Да, Курт Лунгстрем рассказывал, что вы всегда были компанейским парнем.
– Ого, вы даже беседовали с Куртом. И как он? Все еще в Талсе?
– Он теперь начальник цеха в «Роббен Пластикс». Скоро выходит на пенсию, и думает заехать к вам в гости. Правда, мне кажется, у него сложилось превратное представление о вашем месте. Мистер Лунгстрем рассказал, что вы дружили с Лероем Свитом и были единственным, кто поддерживал с ним связь после того, как он получил травму и уволился с завода.
– Да, тогда много ребят пострадало. Двое сгорели заживо, еще трое обгорели так, что умерли через несколько недель. Пока пытались остановить конвейер, многие обожгли кожу, мясо до костей и потеряли пальцы, их просто резало, как секатором. Лерой был одним из них. Я уж не говорю о том, что в цеху совсем не было вентиляции. Когда пластик загорелся, мы все надышались этим чертовым черным дымом, – Майк закашлялся. – И о какой компенсации шла речь? Эти сволочи оплатили только базовое лечение, а потом – поступай, как хочешь. Я еще сам еле дышал, когда снова вернулся на завод, потому что выбора не было. А Лерой не смог. Руки его почти не слушались, какой от него толк? А компания не предоставила никакого отпуска для реабилитации. Из больницы выписали, не хочешь работать – катись на все четыре стороны. Тем более, что он был негром. Да за него вообще никто не вступился.
– Я был единственным, кто навещал Лероя в больнице, – продолжил Майк, наливая себе еще в стакан жидкости на палец и убирая бутылку. – Все, это последняя. Иначе ребята не поймут. Потом он сидел дома, весь в бинтах, и жаловался на жизнь. Даже мне как-то стало невмоготу с ним общаться. А затем я узнал, что он съехал из квартиры. Подумал, вернулся на ферму к родителям. Несколько лет ничего не слышал о парне, но потом лет пять спустя получил от него письмо. Мол, все нормально, жив-здоров, привет из солнечной Калифорнии. Я написал ему в ответ. Так с ним и переписывались, ну раз в полгода что-то черкали друг другу. Я заметил, что адреса у него постоянно менялись, парень жил перекати-полем. А потом у меня наметилось дело с фермой брата, и я послал Лерою открытку, раз мы теперь в одном штате живем, подумал, вдруг заедет в гости. Но он так и не ответил. Это был наш последний контакт. То есть до прошлого года.
– А что случилось в прошлом году?
– Мы случайно столкнулись в Лос-Анджелесе. Кто бы мог подумать, представляете? В этом адском муравейнике. Я приехал в город буквально на три дня, мой доктор из Сакраменто направил меня в какую-то специализированную клинику на обследование. Ничего особенного мне там не сказали, умру в свое время, как и все. Может, чуть раньше. И вот я вышел от врача, искал, где поймать такси до отеля, и вдруг вижу, что по улице, шатаясь, бредет Лерой. Я его сразу узнал, говорил вам, что у меня хорошая память на лица? Еще не было полудня, а он был уже в слизь. Ну я его затолкал в такси, отвез в свою гостиницу, отправил в душ, напоил кофе, дал проспаться на диване. Причем он даже пьяным мертвой хваткой вцепился в свой футляр со скрипкой. Так и заснул с ним в обнимку.
– У Лероя была с собой скрипка?
– Он рассказал, что хозяин какой-то подавальни разрешал ему иногда там играть. Но его и оттуда выперли накануне, потому что Лерой на ногах не держался.
– И что было дальше?
– Ну он проспался, а я сказал, что был рад его повидать и все такое, но у меня вечером поезд. Не могу летать самолетами. Рассказал, где живу, чем занимаюсь, предложил помощь. Я думал, Лерой откажется, если честно. Он не выглядел человеком, готовым изменить свою жизнь. Но он почему-то вдруг загорелся. Сказал, что готов уехать вместе со мной немедленно. Я спросил про его вещи, а он сказал, что за комнату заплачено вперед, так что вернется за ними потом. Честно говоря, я удивился, но почему бы не помочь старому другу? Ему вполне подошли несколько моих старых вещей, жил он тут на всем готовом. Вначале парню, конечно, худо пришлось, но потом он втянулся. Помогал по хозяйству, занимался мелким ремонтом. Лерой сказал, что был разнорабочим, поэтому многое умел. Ну и гостей развлекал игрой на скрипке. За прошедшие годы он хорошо продвинулся, хотя так и остался самоучкой.
– Когда Лерой рассказал вам правду?
– Месяца через три, когда окончательно прочистил мозги. Он совсем не раскаивался, что тянул из Роббенов деньги, говорил, что они те еще сволочи, и могли бы дать ему гораздо больше. Но вот перед девчонкой ему было стыдно. Она его искренне любила, по его словам. Незаслуженно. Даже скрипку эту ему купила.
– Он рассказал, что случилось с настоящим Абрахамом Рэйми?
– Нет. Когда я спросил, замкнулся в себе. Но я и не давил. Может, он не хотел, чтобы я… разделил его грех? Понимаете?
Я кивнул. Если Лерой был причастен к смерти Рэйми, то Майк, узнав об этом, становился его моральным соучастником.
– Зато он рассказал, почему так быстро убрался из Лос-Анджелеса. Там была одна женщина, которую он повстречал с своей правозащитной организации. Призрак из прошлого.
– Каллиопа Пьюфрой?
– Не помню, как ее звали. Лет десять назад Лероя зачем-то понесло в комитет защиты гражданских свобод. Или защиты черных братьев, черт ногу сломит теперь в этих комитетах. Был с похмелья, сходил на митинг, и тут в нем что-то торкнуло, решил хоть немного быть похожим на этого Рэйми. Тем более, что девчонка тут еще больше его зауважала, а Лерою хотелось ей сделать что-то приятное. Так он вообще не рисковал – тот парень больше промышлял в Сан-Диего. К тому же Лерой не слишком боялся встретить кого-то из прошлого Рэйми. Говорил, что так уже бывало: люди видели только шрамы и пьянство и думали: «о, как же бедолага изменился». Но с этой мэм получилось по-другому. Она оказывается выхаживала Рэйми в госпитале и вроде как неровно к нему дышала. Может, у них там что-то и наклевывалось. Так вот дамочка поначалу с трудом могла поверить, что перед ней «ее» Абрахам. Но главная проблема заключалась в том, что он ее не узнал. Не узнал, потому что в жизни ее не встречал и слыхом о ней не слыхивал, понимаете? Вот тут она его и раскусила. Раскричалась, что перед ней самозванец, что она всем расскажет. Хорошо, что хоть в полицию не обратилась, потому что, насколько я понял, у мэм были не лучшие отношения с органами власти. Лерой ей со страху что-то наплел, что, мол, это недоразумение, обещал, что все уладит. Ну и когда он меня встретил на улице, то в пьяном угаре не придумал ничего лучше, чем просто сбежать. Решил, что вряд ли настырная мэм будет его разыскивать в округе Юба.
– Он оказался прав. Каллиопа Пьюфрой промолчала. И когда Лерой уехал и даже когда его убили.
– Лероя убили? Скажите, так все-таки это было ограбление или он снова вляпался в какие-то неприятности.
– Подождите. Вначале я хотел бы услышать финал истории.
– Да уже больше нечего рассказывать. Как я сказал, Лерою здесь понравилось. Он встретил Рождество на ранчо, подумывал совсем переехать. И после Нового года засобирался в Лос-Анджелес. Сказал, что хочет уладить последние дела. Забрать вещи у хозяйки, как я думаю. Здесь всего знали как Лероя Свита, и он думал дальше опять жить под своим именем. Сказал, что больше не хочет получать пенсионные чеки, распорядится, чтобы они поступали в фонд помощи ветеранам. В общем, парень обрел мир, как мне казалось.
– А когда он так и не вернулся в течение трех с половиной месяцев, вы не обеспокоились?
– Решил, что он опять запил, – пожал плечами Майк. – Соблазны большого города, что поделаешь. Я же не его персональный сторож, у меня тут своих дел хватает. К тому же в ту клинику в Лос-Анджелесе я больше не ездил.
– Лерой держался. Он посещал собрания Анонимных Алкоголиков.
– Знаю таких. Я же изучал вопрос, помните. Не могу сказать, что мне нравятся их методы. Сам ходил на собрания, там тоска смертная. Очень они религиозны и печальны, как будто злого духа изгоняют. Их послушать, так чтобы оставаться трезвым, надо все время молиться и каяться во всех грехах. Мой девиз – в трезвости тоже есть много веселого. А эти в АА не предлагают никакой альтернативы, только болтовню.
– Вы же не алкоголик, откуда вам знать?
– Эй, парень, я тут умираю вообще-то. И ничего, живу так, как мне нравится. Так почему я не могу поделиться своим удовольствием с другими? В этой жизни каждый что-то делает прежде всего для себя. Хочешь бросить пить, потому что упускаешь что-то важное. А не потому, что, видите ли это причиняет боль твоим близким. Они там в этой ассоциации АА все время что-то такое проповедуют. Мол, ты не властен над своей жизнью, ты полное ничтожество, раз дошел до ручки, извинись перед всеми, кому причинил боль и бла-бла-бла. По мне так чушь свинячья. Все то же нытье, только вид сбоку. Каждый человек отвечает за свою жизнь от коротких штанишек до могилы. А близкие пусть катятся к черту, если чувствуют себя обиженными. Выпивка – не самая гигантская проблема этого мира, чтобы за нее постоянно извиняться.
– Когда вы говорите, что надо извиниться перед теми, кому причинили боль, что имеете в виду?
– Вот, – Майк пошарил в ящике стола и извлек уже знакомую мне брошюру АА. – Это их так называемые «Двенадцать шагов». Шаг восьмой: составить список всех тех людей, кому мы причинили зло, и преисполниться готовностью загладить свою вину перед ними. Шаг девятый: лично возместить причиненный этим людям ущерб, где только возможно, кроме тех случаев, когда это могло повредить им или кому-либо другому. Почему бы это не посоветовать чертовым политикам, которые посылают несмышленых ребят на войну, или жадным капиталистам, которым наплевать на условия труда и компенсации при производственной травме? Черт, вы меня расстроили, Дуглас. Я все еще надеялся, что Лерой очухается от очередного загула и вернется сюда. И что теперь делать с его скрипкой?