— Ой, как быстро!
Костин натянул поводья, поднял вверх руку. Конники придержали лошадей и вскоре остановились на опушке.
Застоявшиеся в лесу, отдохнувшие лошади, видно, не были довольны. Они фыркали, беспокойно били копытами.
Костин повернул своего коня, подъехал ближе к отряду и, снова подняв руку, тихо, будто боялся разбудить кого, произнес:
— Тсс…
Не только партизаны, но и лошади как-то сразу затихли.
— Спешиться!
Партизаны безмолвно, словно тени, сползли с лошадей и так же безмолвно отвели их поглубже в лес, привязали к деревьям.
Командир вынул часы, взглянул на них, поднеся близко к глазам.
— Через пять — десять минут отряд нагонит нас. Пока отдыхайте, — сказал он и тут же добавил: — Только не курить. — Он легко спрыгнул с коня, подошел к Ильсеяр: — Ну, Ильсеяр, не устала?
— Нет, дядя Костин.
Но она лишь говорила так. На самом деле у нее с непривычки болели ноги, ломило поясницу. Она особенно остро почувствовала боль, когда Костин, сняв ее с седла, поставил на землю. Однако Ильсеяр крепилась изо всех сил и так же, как партизаны, деловито оглядела Юлбарса, погладила, похлопала его по бокам и привязала на опушке к небольшому, как и она сама, деревцу.
Костин ласково провёл рукой по золотистым волосам Ильсеяр, спадавшим ей на плечи, и усадил на толстый пенек.
— А теперь мы поговорим с тобой кое о чем, ладно?
— Ладно, дядя Костин.
— Прежде всего скажи, сколько осталось пути отсюда до вашей будки?
— Версты две.
Костин вытащил из полевой сумки маленькую карту и, внимательно вглядываясь, сделал на ней какие-то пометки.
— А от будки до берега?
— Это вымерено: две с половиной сажени.
Костин опять сделал пометки.
— Так… Какая высота у обрыва возле будки?
— И это вымерено: четыре сажени.
— А внизу от обрыва до воды близко?
— Там семь с половиной саженей, дядя Костин, — сказала Ильсеяр, довольная, что может ответить на вопросы командира.
— Спасибо, умница. Не сможешь ли еще вспомнить, далеко ли от берега до парохода?
Ильсеяр смущенно покачала головой:
— Вот этого уж я не знаю.
— Все-таки, приблизительно? — Костин взял ее за подбородок. — Две версты? Три?..
— «Версты»… — протянула Ильсеяр… — Белая, она в самом широком месте не больше ста саженей будет.
— Разве?.. А Сазлы-куль далеко от вас?
— В трех верстах.
— А теперь скажи мне, где стоят дозорные белых?
— Когда я уходила, у обрыва стояли четыре солдата да у будки двое. И еще трое — за будкой в кустах.
Командир пометил что-то на карте, и по-прежнему серьезно спросил:
— А зубов сколько у твоего дедушки?
— Четыре, — ответила Ильсеяр не задумываясь, и, тут же сообразив, что Костин пошутил, смутилась и закрылась рукой. — Ну вас…
Командир ласково засмеялся и похлопал Ильсеяр по спине.
— Спасибо, милая. Ты только не обижайся. Мы ведь с тобой друзья теперь.
У друзей опять завязалась беседа. Ильсеяр с детской непосредственностью начала сама расспрашивать Костина.
— Ты из какого города, дядя?
— Почему ты решила, что из города? Может, я деревенский?
— Нет.
— Отчего же нет?
— Деревенские не такие бывают.
— Какие же они?
— Вон такие... — Ильсеяр показала на партизан в лаптях, в потертых шапках или войлочных широкополых шляпах, в сборчатых бешметах или казакинах, в полосатых домотканых штанах.
Костин промолчал.
— Ну скажи, дядя Костин.
— Дальний я. Слышала про Казань?
— Слыхала.
— Вот я из этого самого города... У меня там есть сестренка, такая же, как ты, Марией зовут.
— А как отца твоего зовут?
— Серафим Петрович.
— Больно длинно… А дедушку?
— Дедушку… у меня нет дедушки.
— Ой… Как же ты рыбачишь, на охоту с кем ходишь?
— Ни с кем не хожу.
— Ой… Рыбу не ловишь, на охоту не ходишь… Что же вы едите тогда?
Костин, который с довольной улыбкой слушал расспросы Ильсеяр, вдруг стал серьезным.
— Эх, сестреночка… Именно потому, что нечего было есть, и поднялись мы. Мы не ели, мы только трудились. Ели богачи… — Костин собрался что-то объяснить ей, но тут в лесу раздался тяжелый топот шагов. Костин поднялся и пошел навстречу приближающемуся отряду. — Стой! Не курить!
Затем он изложил предстоящую задачу.
— Думаю, вам понятно, товарищи, что представляет из себя враг и что от нас требуется. Мы идем на противника, который раз в пять превышает нас численностью, хорошо вооружен и искушен в зверствах до предела. Поэтому каждый партизан должен действовать с умом, с хитростью. Итак, наш план и условные сигналы всем известны. Сейчас тронемся. Уметбаев, ко мне!
Глава 11Сигнал
На расстоянии ста — ста пятидесяти шагов не доходя до будки возвышался ветвистый старый дуб. Полчаса спустя к дубу подползли два человека. Приподняв головы, они сначала осмотрелись вокруг, а потом, словно кошки, крадущиеся к намеченной жертве, начали осторожно карабкаться на дерево. Это были Костин и Ильсеяр.
Ильсеяр раздвинула густые ветви и шепнула на ухо командиру:
— Отсюда гляди, дядя Костин, отсюда все видно. Видишь, наша будка? А там вон часовые. В сторонке еще трое. Видишь? Двое на корточках, что ли, сидят. А один все расхаживает…
Костин взглянул и снова взялся за карту.
— Хорошо. Все хорошо, — сказал он, засовывая карту обратно в сумку. — Ты оставайся здесь, следи за окрестностью, что увидишь, расскажешь мне. Я скоро вернусь, — добавил он и, перебираясь с ветки на ветку, быстро спустился вниз, распластался тенью на земле и пополз обратно.
Ильсеяр, не отрываясь, до боли в глазах следила за часовыми. Потом спустилась на ветку ниже и прислонилась грудью к стволу. Тут она почувствовала страшную усталость. Ее клонило ко сну, глаза невольно закрывались. Она через силу раскрыла глаза и вспомнила, что нынче совсем не ела и не пила.
В эту минуту до уха Ильсеяр донеслось нежное журчание воды. То, конечно, был ее любимый родник. Ильсеяр постоянно следила за ним. Чтобы тварь какая не замутила воду — обнесла его оградой из березовых жердочек. Чтобы не было голо вокруг — обложила родник дерном. А дорожку к нему всегда посыпала песком. Ильсеяр вспомнила, как, наигравшись с Актушем, прибегала к роднику и тянула губами прохладную воду. Она даже облизнулась: эх, до чего же вкусна и студена родниковая вода…
Из трубы будки вился дымок. У Ильсеяр от усталости и дремоты щипало в глазах, но она упорно и долго смотрела в ту сторону.
«Дед с вечера хлеб ставил, видно, печет уже», — подумала она.
От мысли о пышных горячих караваях, о крупной рассыпчатой картошке, дымящейся в большом чугуне, у нее защекотало в горле. Вот дедушка отрезает Ильсеяр мягкий ломоть хлеба. А картошку она сама достает из чугуна… Ильсеяр зачмокала губами, глотнула слюну. Она уже с трудом раскрывала глаза. Чтобы не заснуть до возвращения Костина, она приседала и снова поднималась. Ведь надо было следить: вдруг случится что-нибудь, и она не заметит, а потом дядя Костин еще будет недоволен ею. Но все равно сон сморил ее. Он всячески подступал к Ильсеяр: то вызывал зевоту, то вовсе смыкал ей глаза и, наконец, победил.
И тут вокруг Ильсеяр стали происходить непонятные вещи. Невесть откуда появились двуглавые люди и еще какие-то чудища… Оскалившись в смехе, уставился на нее рыжебородый офицер с парохода и вдруг нахмурился и кольнул Ильсеяр штыком прямо в лоб. Она схватилась за штык и… чуть не сорвалась с дерева. Одна ее нога уже соскользнула с толстого сука, а лоб зудел от укуса комара.
Под дубом что-то зашуршало. Ильсеяр потерла кулачками глаза, глянула вниз. Оттуда на дерево взбирались Костин и еще кто-то, кажется Уметбаев.
— Ну, о чем будет рапортовать наблюдатель? — спросил Костин.
Ильсеяр не поняла ни к кому относится вопрос, ни самого вопроса. Костин, довольный, смотрел на заслонившие полнеба черные тучи.
— Замечательно, замечательно, — повторял он. — Тучи-то черные, что деготь. Хоть под самый нос к врагу ползи, не заметит. Здорово, черт возьми! Ну, Ильсеяр, мир тут не перевернулся еще?
— Ты все разговариваешь как-то…
— Ох, сразу и обиделась… Ничего не случилось тут?
— Нет, дядя Костин.
— Ладно. Ну-ка, взгляни под тот телеграфный столб…
— Гляжу…
— Видишь?
— Что?
— Посмотри внимательней.
— Да не видно ничего, дядя Костин!
— Хорошо… Теперь посмотри вон на тот холм.
— Ну.
— Что там есть?
— Тоже ничего нет, дядя Костин.
— Хорошо… А как под тем кустарником на берегу?
— Ой, что ты все спрашиваешь? И там нет ничего.
— В том-то и дело, что есть, Ильсеяр, голубушка! Там люди, наши люди. Они ползут, как мы с тобой давеча ползли. Поняла? Только они закутались в зеленые холсты, замаскировались, понимаешь?
— Ой, дядя Костин! — От восхищения Ильсеяр даже притопнула ногой.
— То-то…
— Что они там будут делать?
— Скоро увидишь.
— А как скоро?
— Потерпи немного. Что там за огни, Ильсеяр?
— Это в Ташкисаре, в ограбленной деревне.
Костин промолчал. Протянул бинокль Уметбаеву.
— Наблюдай как следует, товарищ Уметбаев!
— Есть наблюдать как следует!
Черные, немного узкие в разрезе глаза Уметбаева сосредоточенно смотрели вперед.
Через несколько минут он шепнул:
— Четвертый и седьмой номера у цели, товарищ командир.
— Хорошо. А отряд?
— Отряд еще в сорока — сорока пяти саженях позади нас.
— Это тоже хорошо.
— Солдат возле будки осматривается, почуял, видно…
— Вот это плохо.
— Взялся за винтовку.
— Ах, черт…
— Третий номер добрался.
— А как второй?
— Замер, товарищ командир. Его, кажется, заметили.
— Очень плохо.
— Нет, ползет.
— Дай! — Командир взял в руки бинокль и весь отдался наблюдению.
— Ага, ага… Готовься, джигит.
Уметбаев откашлялся, перелез на толстый сук с более открытой стороны дуба. Вытянул голову вперед.