«Эх, подняться бы сейчас высоко-высоко… И чтобы увидеть оттуда всех: и папу, и дедушку, и заключенных. Посмотреть бы на дядю Костина и еще на башкирского парня Уметбаева, который умеет соловьем свистеть…»
Погревшись на солнышке, Ильсеяр снова прыгнула в реку и, сильно шлепая по воде ногами, поплыла к противоположному берегу. Она плавала долго. Когда уставала — отдыхала, держась за бакены. И, лишь почувствовав дрожь в теле, вылезла из воды.
Вот Ильсеяр опять прибежала к будке и стала разводить костер. Найдя старый жестяной чайник, она наполнила его чистой водой из своего любимого родника под обрывом и повесила на таганок. Засыпала в чайник травяного чаю, собранного и высушенного дедом. А покушать? Пошарив в будке по полкам, Ильсеяр нашла горбушку черствого хлеба и три-четыре слипшихся ландрина. После бесчинства казаков во время обыска каким-то образом оказалась уцелевшей одна чашка с отбитой ручкой. Ильсеяр прихватила и ее к костру.
«Эх, были бы здесь папа и дедушка! — думала она про себя. — Папу бы посадила вот тут, а дедушка сел бы там…»
Ильсеяр постелила салфетку на траве и с удовольствием принялась пить чай, до которого всегда была охотница. Актуш по своей привычке уселся подальше, а балованная Фатима устроилась прямо на коленях Ильсеяр. Отрезав себе один ломоть от горбушки, Ильсеяр намочила оставшийся хлеб в горячем чае и поделила его между друзьями. Те вмиг проглотили угощение. Ильсеяр призадумалась немного и положила перед Актушем и Фатимой оставленный для себя кусок хлеба. Однако его тоже хватило ненадолго. А может, в вершах или подпуске есть какая-нибудь рыбешка? Ильсеяр бросила пить чай и побежала к берегу.
Подпуск порвался, но зато в верше лежали три рыбы, одна из них — довольно крупная красноперка. Вот Ильсеяр посолит ее и пожарит над огнем! Но куда там… Красноперка только в верше лежала бедненькой, не двигалась; попав в руки, она тут же вывернулась и выскользнула в воду. На ладошках Ильсеяр остались лишь несколько скользящих чешуек да запах рыбы. Ах, ты!.. Остальные рыбки были совсем маленькие. Одну Ильсеяр бросила Фатиме, прибежавшей за ней и чинно поджидавшей добычу, а другую, которая так жалобно глядела на нее зеленоватыми глазками и разевала крохотный свой рот, Ильсеяр пустила обратно в реку. Пустила, но, заметив Актуша, стала раскаиваться. Вытащила бы обратно, да поздно.
— А тебе я потом удочкой поймаю, мой умненький… Первая же рыбка будет твоя, какая бы ни попалась, — большая или маленькая, ладно?
Глава 10Ишь как разговаривает…
После чая Ильсеяр пошла искать лодку, в которой чуть не погиб отец, когда его преследовали казаки. Конечно, Актуша было невозможно уговорить остаться дома. А запереть его у Ильсеяр рука не поднялась. Уж очень он стосковался по ней. Вон как ластится! Пришлось взять его с собой. Но бедный пес вскоре начал уставать. Пройдет немного и усядется, высунет язык. Ильсеяр приходилось приноравливаться к его шагу, поджидать его.
Пройдя по берегу порядочное расстояние, Ильсеяр наткнулась на весла, выброшенные волнами на берег. Лодки же нигде не было видно.
— Значит, отнесло еще дальше, — решила Ильсеяр и, прихватив весла, продолжала свой путь.
Актуш медленно плелся позади.
— Тебе бы остаться надо, Актуш… Может, посидишь здесь?
Пес тявкнул ей в ответ. И тут Ильсеяр услышала, что ее зовут:
— Ильсея-ар!
Она оглянулась вокруг. Зов повторился. На этот раз Ильсеяр увидела на противоположном берегу махавшую платком жену бакенщика соседнего участка и радостно вскрикнула:
— Гюльбану-апа!
Гюльбану легко сбежала к воде, села в лодку и начала грести к Ильсеяр. Еще не доезжая до берега, она закричала:
— Ой, Ильсеяр, милая!.. Мы уже думали, что вас обоих сгубили там. Дедушка-то тоже вернулся? Жив, здоров?
Лодка врезалась носом в песок. Из нее выпрыгнула молодая башкирка в выцветшем ситцевом платье и таком же фартуке, повязанная белым платком. Ильсеяр поняла, что женщина что-то слышала о них, но тем не менее не стала откровенничать. Можно было подумать, что они с дедом сходили только в лес за орехами, так спокоен был ее ответ:
— Здоров, велел кланяться тебе.
Жена бакенщика как будто даже обиделась:
— Ишь ты, как разговаривает… Вся в отца, слова из нее не вытянешь. Давай садись… Ежели сумеем наладить, лодку свою заберешь.
— Разве наша лодка у вас, Гюльбану-апа?
— Где же ей быть!.. Давай лезь.
— Вот спасибо, Гюльбану-апа. — Ильсеяр уселась на носу лодки.
Около нее примостился и Актуш. Бакенщица стала грести, ловко направляя лодку наискось против течения.
— Наутро, как поутихло малость, выехала я бакены гасить, — рассказывала женщина, — а тут плывет что-то. Гляжу — лодка. Опрокинутая. Вытащила ее, оказалась ваша. Ну, думаю, унесло небось в бурю-то. Решила подъехать, сказать, чтобы зря не искали, а у вас даже бакены не потушены и самих нету нигде… Вижу, в кустах внук дяди Егора из Голодовки бродит, будто ягоды шиповника собирает. Узнал меня и все как есть рассказал... Его, оказывается, мать послала передать: пусть, мол, не беспокоятся об отце...
Чтобы Ильсеяр почувствовала, что она тоже кое в чем разбирается, Гюльбану поведала ей новость:
— Ты знала лесника Андрея?
— Знала.
— Его ведь раньше вас забрали. Ой-ой… Смотри ни-кому не передавай, ведь Андрей-то, говорят, большевик… У них в городе комитет или что-то еще там другое было. То-то, думаю, когда к ним ни зайдешь, дома его не застанешь. Выходит, в комитете своем и сидел все. Только смотри не проболтайся кому. И мост на Ике определенно он сжег.
Несмотря на то что Гюльбану рассказывала Ильсеяр неизвестные ей вещи о леснике, для Ильсеяр сейчас было слишком тяжело слушать о нем. Ведь ее дяди Андрея уже нет в живых, и никогда уже больше она его не увидит…
Бакенщица, которая была уверена, что теперь-то у девочки непременно развяжется язык, заметила, что та стала еще бледней и серьезней.
И, видя, что Ильсеяр продолжает хранить молчание, не обиделась, а покачала головой, восхищаясь выдержкой девочки. Потом добавила:
— Теперь уж сами будете зажигать бакены. Да, керосин у вас кончился. На сегодня только и хватит.
Ильсеяр даже вскочила со своего места.
— Так ты все дни зажигала наши бакены? — спросила она.
— А как же иначе? Попробуй не зажигай, в момент дойдет до пристани. А на пристани, как узнают, тут же на ваше место другого человека пришлют.
Ильсеяр перешагнула через Актуша, лежавшего у ее ног, и, присев возле Гюльбану, крепко обняла ее. Потом без утайки рассказала обо всем, что с ними случилось.
— Да-а… — протянула Гюльбану. — Малое еще ты дитя, а чего только не сделала, чего не пережила…
Такое признание наполнило радостью сердце Ильсеяр и в то же время смутило. Она поспешила перевести разговор на другое:
— А что, лодку сильно потрепало, Гюльбану-апа?
— Очень. Не знаю даже, как ты на ней поедешь.
Хотя лодка оказалась потрепанной не так уж сильно, как говорила Гюльбану, увести ее в таком виде было невозможно. На дне зияла пробоина величиной с медный пятак, а сбоку еще одна, поменьше. С этой возились недолго. Гюльбану застрогала бутылочную пробку и плотно заткнула дыру. А с той, которая была на днище, все-таки помучились. Пробовали заткнуть тряпкой — просачивалась вода. Хотели забить деревянной пробкой, да побоялись, что не выдержат, треснут доски. Пришлось разыскать паклю и, заделав ею пробоину, залить заплатку смолой.
Спустив лодку в воду, Гюльбану сначала сама проехала на ней вдоль берега и лишь после этого разрешила Ильсеяр.
— Должно, выдержит… — сказала она. — А все же будь осторожней.
— Спасибо тебе, Гюльбану-апа. Я уж поеду.
— Куда торопишься? Хоть чашку чаю выпей, самовар у меня там кипит.
— Нет, Гюльбану-апа, спасибо, приеду в другой раз.
— Ну хорошо, когда вернется дедушка, с ночевкой приезжай. В лес за орехами сходим. Нынче их тьма. Погоди, может, проголодаешься в дороге-то, возьми с собой.
— Не проголодаюсь.
— Бери, бери. Где уж там не проголодаешься.
Гюльбану завернула в лопух большую жареную рыбу и сунула в руки Ильсеяр.
— Спасибо тебе.
— Смотри приезжай, ладно?
— Ладно, Гюльбану-апа.
Ильсеяр уселась в лодку и быстро заработала веслами.
— Забирай ближе к тому берегу, здесь течение быстрое.
— Хорошо. До свидания.
— До свидания, миленькая, до свидания!
Нелегко было Ильсеяр грести против течения. Она часто останавливала лодку у берега и отдыхала. С сере-дины пути ухудшились и дела Актуша. Он было сидел спокойно на корме, но Ильсеяр, надеясь, что без Актуша лодка станет легче, как ни жалела, спустила его на берег. Так и пришлось Актушу плестись, прихрамывая, по мокрой отмели.
Ильсеяр с состраданием посматривала на него.
— Тяжело тебе, бедненький?
Актуш поводил ушами, будто пытался понять слова, и опять ковылял по берегу. В другое время он бы прыгал из стороны в сторону, взбирался бы по обрыву и снова сбегал, а теперь шел прямо, рассчитывая каждый свой шаг. И все же Актуш очень устал.
Ильсеяр тоже устала… Лодка подвигалась медленно, взмахи весел становились все реже. А пока Ильсеяр, вынув из воды весла, вновь погружала их, лодка почти совсем останавливалась.
Ильсеяр не выдержала, повернула лодку носом к берегу и выпрыгнула на песок. Расстелив свой бешмет под растущими немного выше на берегу соснами, Ильсеяр прилегла отдохнуть. Актуш, как всегда, устроился у ее изголовья. Наступившую тишину первым нарушил Актуш.
«Гав!»
Ильсеяр молчала. Пес гавкнул еще раз. Видно, он просил есть.
Рыбу, полученную от Гюльбану, они моментально проглотили, как только добрая женщина скрылась в своей будке. Да, именно проглотили. И не так уж много оказалось ее для двух голодных желудков. Аппетит лишь раздразнили.
Ильсеяр поднялась и погладила Актуша по голове.
— Нет ведь ничего, Актушка. Когда еще вернется папа да достанет муки? — вздохнула Ильсеяр. — Может, день, а то и неделю и много недель проведем без хлеба. Ну да ничего, будем ловить рыбу. А не поймаем, так поголодать тоже можно. Зато мы на воле сейчас, Актуш, не в тюрьме. На воле, понимаешь?