Взяв свой бешмет, Ильсеяр уже бодрее прыгнула в лодку и схватилась за весла. Актуш, высунув язык, вопрошающе посмотрел на нее и встряхнулся всем туловищем. Оно и лучше, что он ничего не понял. Ведь сейчас, наверное, у него в мыслях была вкусная болтушка, которую он привык получать от Ильсеяр каждый вечер.
Когда Ильсеяр с Актушем добрались, наконец, до своей будки, солнце уже почти закатилось, а небо над ним было красное, будто огнем полыхало. Ничего хорошего это, как говаривал дед Бикмуш, не предвещало. Бывало, увидит дед багровый закат и скажет: «Помяни мое слово, внучка, с ночи или к утру погода испортится».
Поэтому Ильсеяр поспешила закончить все свои дела: в камышах на излучине приладила две верши, налила керосину в фонари, зажгла бакены. Вытянула лодку как могла выше на берег и крепко привязала ее.
А потом, закутавшись в старый отцовский бешмет, легла спать. Чтобы не думать о еде, Ильсеяр ушла в мечтания о тех добрых днях, которые, она надеялась, скоро наступят. Так и уснула в мечтах. Пока хозяйка не спала, Актуш сидел, ожидая своего привычного ужина, но тут и он вытянулся у порога, положив голову на лапы, и закрыл глаза.
Глава 11Портрет Ленина
Долго спать не пришлось. Кто-то осторожно с перерывами стучал в окошко. Актуш, вскочивший после первого же стука, подошел к постели Ильсеяр и, схватив зубами рукав бешмета, которым она была укрыта, с силой потянул его. От этого или от стука Ильсеяр проснулась и, подбежав к окошку, приподняла край занавески.
— Дедушка! — вскричала она и побежала отпирать дверь. — Дедушка! Вернулся! Здоров ли ты?
— Да уже ничего, внучка. Сама-то как?
— Я очень хорошо! Как же тебя выпустили, дедушка?
— Ежели скажу, что выпустили, не совсем будет верно, внученька.
Ильсеяр, ничего не понимая, смотрела на него.
— Есть у меня подозрение, что и ты еще не вольна.
Ильсеяр смотрела на деда широко раскрытыми глазами: «Неужто бредит?»
Старик продолжал:
— По-моему, это — ловушка… Не понимаешь? Сейчас поймешь. До них, видать, дошла весть, что отец твой остался живым… Вот и надеются: дескать, услышит Мэрдан про нас и вернется домой, а тут соберутся и те, кого ищет полиция. И в этот момент — стоп машина!
— Дедушка, тогда давай в лес…
— Нельзя. Нельзя показывать, что мы догадались. От будки никуда не отходи. А ежели придут, станут спрашивать, ты ничего не знаешь!
— А вдруг придет папа и они его схватят?
— Съездишь к Гюльбану… Нет, не сейчас… Гюльбану передаст Гаязу. А тот знает, где хоронится отец.
— Что же это, так и будет папа прятаться всю жизнь?
— Нет, зачем?.. У белых там голова кругом пошла. Будто волки почуяли охотника — не знают, куда и кинуться. А в городе что делается нынче… Прямо столпотворение.
— Ну-у…
— Вот именно. Еще два-три дня, и каюк им. Советская власть придет, наша власть, — сказал дед Бикмуш и подошел к полке, где обычно лежал хлеб. Не найдя там ничего, пошарил в очаге, выбрал несколько окурков и, высыпав оставшийся в них табак в трубку, закурил. Потом, как есть, одетый, улегся и стал рассказывать Ильсеяр о тюрьме, о событиях в городе, о том, как простые люди в городе ждут не дождутся красных. Но так и не договорил, заснул…
Ильсеяр уже не спалось. Она приподняла голову с подушки и смотрела на дедушку. А он спал крепко и спокойно, даже улыбался во сне. Видно, смешались у деда сон с явью, он тихо сказал: «Ленин», — и опять улыбнулся.
Ленин! Какое красивое имя! Его Ильсеяр впервые услышала в тюрьме. Старый матрос, дядя Егор, даже нарисовал ей обуглившейся спичкой его портрет на стене.
Ильсеяр все время смотрела на этот портрет. А добрая женщина, которая ухаживала за ней, тоже про Ленина рассказывала.
«Какой большой человек, оказывается, Ленин!..»
Утром на поверке надзиратели озлились и стерли портрет мокрой тряпкой. Только дядя Егор снова на-рисовал его, еще больше и лучше прежнего.
«Ты счастливая, увидишь Ленина. Вот кончится война, и ты всегда будешь видеть его дела, слышать его слова», — сказал ей тогда матрос. Если бы так… Ильсеяр сразу узнала бы его. Узнала бы и…
Мечтая о том, как она встретится с Лениным, Ильсеяр не обратила внимания, что дед открыл глаза.
— Ты что не спишь? — спросил дед Бикмуш.
Ильсеяр забралась к нему на лежанку и, взглянув на затворенное окошко, прошептала:
— Ты во сне крикнул «Ленин», дедушка!
— Его имя скоро по всей Белой будет греметь. Не во сне, а наяву! Не шепотком вроде тебя, громко, во весь голос его назовут! Завтра или послезавтра проснемся мы с тобой, а красноармейцы и партизаны с красным знаменем пройдут по Белой со словами «Ленин» и «Советы».
Дед Бикмуш замолчал. Но Ильсеяр хотела все слушать и слушать о Ленине и, чтобы втянуть деда в разговор, спросила:
— Дедушка, старый матрос сам видел Ленина, а ты тоже видал?
— Не приходилось, милая. Но увижу. Думается мне, что увижу. — Он лег поудобнее и стал рассказывать все, что слышал о Ленине. — Товарищи с нашей шахты видели его. Он тогда в ссылке был, Ленин. На востоке есть земля — Сибирь называется, вот там как раз…
Глава 12Джумагул Уметбаев
Подозрения деда Бикмуша оправдались. На следующий же день в будку стали захаживать странные «рыбаки». Ведро попросят уху сварить, чайник. А сами такие щедрые: угощали Ильсеяр конфетами, пряниками. Один назвался дезертиром, от белых, мол, скрывается. «Не знаете ли, — говорит, — где партизаны, к ним бы подался». — «Ах, вот ты кто!» — закричал дед на него и живо прогнал.
Еще какой-то человек встретился им, когда они бакены отправлялись зажигать. Подошел и прямо упал, задыхаясь: «Меня, — сказал он, — послал товарищ Костин. Нас было двое. Одного поймали в дороге и убили. Скорее! Мне нужен Мэрдан. Костин велел ему людей созвать…»
Этому дед Бикмуш пригрозил, что заявит о нем в штаб белых. «Ежели встречу вашего Костина, вот этим топором его зарублю…» — шумел он.
Увидев, что тут не клюет ни на какую приманку, «рыбаки» перестали показываться. Но это еще не значило, что будку оставили в покое. Как-то Ильсеяр возвращалась с пристани, несла керосин для бакенов. По пути к ней пристал незнакомый человек:
— Ты кто?
— Ильсеяр, дочь бакенщика.
— Где твой отец?
— Нет у меня отца.
— Куда же он делся?
— Убили.
— За что?
— Не знаю. Казаки убили.
— Партизаном, что ли, был?
— Не знаю.
— В лесу скрывался?
— Зачем? У нас же дом есть.
— А с кем сейчас ты живешь?
— С дедушкой.
— Тогда я у вас переночую сегодня.
— Нам не велено пускать посторонних. Давно еще какой-то прохожий заходил чай пить, так сколько ругали отца за него…
— А ведь отец твой жив.
— Нет, помер. Я сама видела.
— Как же ты видела, хоронили, что ли, вы его?
— Да нет… Видела, как утонул.
— Что ж друзья отца не поискали его тела, чтобы захоронить?
— У него и не было друзей. Мы ведь на отшибе живем…
И на эту приманку не попалась «рыбка».
А тут еще дочка Галляма-хаджи, которая раньше почти и не показывалась в их краях, стала устраивать прогулки на Белую.
Собирала с подругами ягоды шиповника да все возле будки вертелась, пыталась задобрить Ильсеяр, угощала ее ландрином, даже целый каравай хлеба принесла им как-то из дома. А у самой глаза так и шныряли, искали чего-то.
И лошади Галляма-хаджи, несмотря на осень, стали больно потливыми. Работник лавочника, что ни день, водил их купать в Белой. И никак не уходил, не посидев с дедом Бикмушем да не покурив с ним табаку.
Так один за другим проходили дни, полные напряжения и даже увлекательных опасностей. Ильсеяр и дед Бикмуш каждый час, каждую минуту ожидали прихода красных.
А их все не было.
Белые не ушли ни завтра, ни послезавтра, как это предполагал дед Бикмуш. Не хотели они так быстро оставить берега Белой, богатые ее земли и леса. Ногтями и зубами цеплялись они за эти места. Сегодня отступали на одну пядь, а назавтра старались продвинуться на версту. Они всеми силами стремились вытеснить, выбить Красную Армию, вернуть царскую, помещичью власть…
Однажды утром, когда заря едва обозначилась на горизонте, Ильсеяр и дед Бикмуш проснулись от яростного лая Актуша.
— Ильсеяр!
— Дедушка!
Ильсеяр прислушалась.
— Дедушка... Может, опять шпионы ходят?! — с тревогой в голосе спросила она.
— Не знаю, — так же тревожно ответил дед Бикмуш.
Он осторожно подошел к окну и, присев на корточки, глянул из-под занавески. Ильсеяр тоже подкралась за ним.
Недалеко от будки виднелся какой-то мужчина. Актуш с лаем наступал на него, норовя половчее схватить его. А человек все вертелся, отбивался от пса.
Кто бы он ни был, деду пришлось подать голос. Он распахнул окно и, высунув голову, позвал Актуша. Пес неохотно отошел от пришельца. Тот бросился к окну:
— Мэрдан-абы!
— Нет его.
— Это ты, дед Бикмуш?
— Я… А ты кто будешь?
Вдруг Ильсеяр потянула деда за рукав.
— Это ж партизан! Тот самый, который соловьем свистит! Он, он, дедушка! — взволнованно проговорила девочка и побежала отворять дверь. — Заходи, заходи, Джумагул-абы!
Уметбаев был крайне изможден. Это было видно уже по тому, как он вошел и, сразу повалившись на сундук, попросил пить.
Ильсеяр обрадовалась ему совсем как маленькая. Еще бы не радоваться, она научится у него свистеть по-соловьиному!..
А для деда Бикмуша его появление здесь было страшнее, чем приход «рыбаков». Даже не порасспросив Уметбаева о здоровье, он сообщил ему, как опасно для него оставаться у них в доме.
Уметбаев поспешил успокоить:
— Им не до твоей будки теперь, дед. Дня через два…
— Э, нет, сынок. Отдохни малость и перебирайся в нашу нижнюю горницу.
— Неужели вы под таким подозрением?