— Я скоро вернусь, дочка, — крикнул он Ильсеяр. — А ты ступай, дедушку пора будить.
В лодке воцарилась тишина. Слышался лишь легкий плеск воды под веслами. Когда лодка немного отплыла от берега, офицер запел, сначала тихо, потом во весь голос.
Мэрдан с деланной улыбкой сказал старосте:
— Не с пустыми руками, с гостинчиком едете. — Он кивнул на пулемет.
— Как же, — промолвил тот самодовольно. — Без него никак нельзя. Мой он, собственный. Я его, как красные отступали, у пулеметчика отнял. Понимаешь, ихние все давным-давно ушли из деревни, а этот, окаянный, чувашин был, кажись, забрался с пулеметом на соседний чердак и знай сыплет по нашим. Не стерпел я, влез тихонько и р-раз его по темени шкворнем, он тут же и повалился… А теперь…
Сердце Мэрдана бешено заколотилось, лицо исказилось от гнева.
— Да-а… — протянул он глухо и спросил: — А вы откуда будете?
— Мы не здешние. С самого Киектау идем.
При слове Киектау Мэрдан выпустил из рук весла и, подавшись к старосте, впился в него глазами. Староста удивился:
— Что, или признал?
— Ты не староста Худояр?
— Он самый.
Староста осветил зажженной для цигарки спичкой лицо Мэрдана.
— Погоди, погоди… Не Мэрдан ли ты?
— Допустим, он.
— Гм-м…
Офицер перестал петь. Он тоже стал вглядываться в Мэрдана. Староста — тот самый староста, который тринадцать лет назад грозил уничтожить Мэрдана, подпалил его избушку, чтобы живыми сжечь Варвару и Ильсеяр, сейчас растерялся, словно вор, пойманный на месте преступления. Помолчав, он сказал офицеру:
— Помнишь, был у нас в деревне один, «урусом-Мэрданом» его прозвали? Это он и есть.
— Да, да! Помню, был такой. Ах, мерзавец. Ну, греби, греби! Как только тебе доверяют бакены?!
— Уж тебя об этом не спросили! — проговорил Мэрдан, не скрывая злобы, но все еше сдержанно.
— Молчать, мерзавец!
— Не кричи, брат, не в отцовском доме.
— Вот как? Мы там, на фронте, кровь проливаем, а вы здесь разговаривать?!
Офицер вскочил на ноги. Лодка закачалась. Офицер потерял равновесие и шлепнулся на скамью, продолжая осыпать Мэрдана бранью.
Мэрдан едва сдерживал себя. «Нельзя связываться с собакой, надо перевезти и отделаться от них скорее», — думал он, но повел несколько раз веслами и бросил грести. Ненависть к этим людям, вошедшая в плоть его и кровь, вспыхнула с новой силой, душила его. Вынув из кармана кисет с табаком, Мэрдан набил трубку и начал шарить в карманах, чтобы найти спички.
Офицер не унимался.
— Слушай, бакенщик! Не шути со мной. Я тебе приказываю: сию минуту вези нас на тот берег!
— Замолчи! — резко выкрикнул Мэрдан и с силой вырвал из уключины весло.
— А-а-а, — истошно завизжал офицер. — Бунтовать? Подыхай, красная собака!
Он выхватил из кобуры наган, однако не успел выстрелить. Мэрдан ударил его по голове веслом, и тот, как сноп, повалился на дно лодки. Староста закричал:
— Кара-у-ул! Убивают!
— Вот где мы встретились с тобой, царская ищейка! — плюнул ему в лицо Мэрдан.
— Не смей! Не трогай меня! Офицера убил и меня хочешь?
— А ты кого убил? Кого убивать собрался с пулеметом своим, а?
Мэрдан схватил его за горло и изо всех сил ударил о край лодки:
— За Варвару. За пулеметчика, паразит…
Дед Бикмуш, который выбежал из будки на крики, видел, как качало лодку из стороны в сторону. Потом он услышал лязг цепи, всплеск воды от падения чего-то очень тяжелого. Старик спросил у внучки:
— Ильсеяр, у этих людей был груз какой?
Ильсеяр живо подбежала к старику. Поискала глазами лодку. Лодка уже повернула от бакена назад, к берегу.
— А что, дедушка?
— Там, за бакеном, что-то тяжелое сбросили с лодки, — промолвил старик.
Ильсеяр все вглядывалась в окутанную сероватой мглой реку.
— Наверное, пулемет, дедушка… А люди куда девались?
Дед Бикмуш сообразил, в чем дело, и поспешил к реке, навстречу Мэрдану.
— Ну, сынок, не подумавши поступаешь ты все-таки…
Лодка пристала к берегу. Мэрдан легко выпрыгнул из нее.
— Не беспокойся, отец. Все продумано. На, спрячь это подальше, — сказал он, протягивая деду Бикмушу пулеметные ленты и наган.
Старик взял их дрожащими руками и молча пошел к будке.
Ильсеяр, недоумевая, спросила у отца:
— Папа… а куда ты тех людей подевал?
Мэрдан погладил дочь по щеке:
— Тех?.. Про них я тебе потом расскажу. Иди, вынеси мне котомку.
— Чайку бы попил, папа. Чай вскипел.
— Чай? Что ж, пойдем, выпьем по чашке.
Мэрдан, не заходя в будку, взял через окно из рук Ильсеяр чашку и, обжигаясь, выпил горячего чаю. Потом поднял свою котомку.
— До свиданья, доченька, пожалуй, часа через четыре буду дома, — сказал он и быстро зашагал к берегу, окликнув на ходу старика: — Пойдем, отец. Перевези меня на тот берег.
Дед Бикмуш, вздыхая, пошел за сыном. Ильсеяр кинулась догонять их.
— Папа!.. Папа!..
Мэрдан не откликнулся. Он стоял у самой воды, и глаза его были устремлены далеко, высматривая что-то на Белой.
— Чу, дочка, — шепнул он, не поворачиваясь к Ильсеяр.
— Что там, папа?
— Вон, смотри прямо туда, на излучину, где красный бакен.
Ильсеяр искала глазами, что же так привлекло внимание отца? И вот глаза ее остановились на какой-то медленно движущейся точке. Ильсеяр всмотрелась и закричала звонко, радостно:
— Пароход!..
Появление сейчас парохода на Белой было так же странно, как странен снег в пору полного цветения яблонь.
— Пароход же, папа!.. Наверное, красивый!
— Значит, не ошибся я! — сказал Мэрдан, хмурясь. — Да, пароход. Только радоваться тут, дочка, нечему. Это белые. Против красных едут воевать… Может, он и красивый, да толку что, когда на нем врагов полно.
Глава 6Пароход
Лето тысяча девятьсот восемнадцатого года на реке Белой было совсем не похоже на прежние, когда пароходы так и сновали по ней вверх и вниз… Бывало, плывут спокойно, словно лебеди, а как поравняются с будкой, коротко загудят. Ильсеяр срывала с головы платок и махала вслед пароходам, провожала их. Пассажиры — все такие нарядные — тоже, бывало, машут ей в ответ платочками с палубы… Капитаны пароходов, привыкшие видеть Ильсеяр на берегу, иногда в шутку приветствовали ее долгим, торжественным гудком. А однажды, когда Ильсеяр с отцом заливала бакены керосином, один капитан бросил ей с парохода огромное яблоко. Не успела Ильсеяр выловить его, как в воду шлепнулось еще одно яблоко. Еще, еще… Потом арбуз… Еще один… Ильсеяр знала, когда этот пароход вернется назад из Уфы, и вышла ему навстречу с большой охапкой самых красивых полевых цветов. Она ждала его на обрыве, там, где пароходы проплывали совсем близко от берега, и бросила цветы капитану.
… Что и говорить, весело было раньше на Белой. Встречаешь пароходы, провожаешь… Сначала показывается золотисто-желтый свет на мачте, потом выплывают огни, зажженные по бокам, — синие, красные. Еще красивее, чем сами огни, их отражения на воде. Вот доносится шум колес, всплески. Пароход плывет, прорезая и вспенивая воду острым своим носом, а к берегу медленно перекатываются волны, волны!..
Нынче же пароходы, можно сказать, и не показывались. Редко-редко когда появится какой. Да и тот проплывет быстро и голоса не подаст. Нет на них и пассажиров, всё солдаты, и ходят они по палубе с ружьями наперевес. Наверху, на капитанском мостике, обязательно стоит пулемет, а возле него офицер и несколько часовых. На крыше тоже полно солдат. Кто сидит, кто лежит… Курят, а некоторые чинят свои гимнастерки.
И этот, наверное, тако-ой же… — протянула Ильсеяр, но тут же весело добавила: — А все-таки пароход! — И, сорвав с головы платок, замахала им, закричала: — Ур-ра, пароход!..
— Пароход-то пароход, дочка, да больно чудно идет он…
— И впрямь…
Вот мелькнул красный огонек и тут же — зеленый. Опять показался красный. И опять зеленый… Значит, пароход заносило из стороны в сторону. Он поворачивал то вправо, то влево, точно искал что-то на воде.
Ильсеяр была удивлена этими странными поворотами. Ничего подобного на ее памяти еще не происходило. Да и Мэрдану, который уже тринадцать лет сторожил эти берега, не случалось видеть такого. Пароход шел зигзагами, не обращая никакого внимания на бакены.
— Папа, зачем он так? — спросила она.
Мэрдан пожал плечами.
— Не пойму, дочка. Ежели сказать, что руль у него не в порядке…
Пароход приближался. И чем ближе, тем яснее выступал его большой белый корпус. Это был хоть и однопалубный, но вместительный пассажирский пароход.
Возле его низкой закопченной трубы вытянулся высокий солдат — часовой. Он стоял, как пригвожденный, потом, видно желая согреться или стряхнуть сон, потопывал ногами и снова застывал. У его ног, подобно псу, готовому кинуться на человека, ощерился пулемет. А рядом с пулеметом, перед штурманской будкой, стояла мелкокалиберная пушка. Внутри будки два человека в потрепанных белых фуражках держались за штурвал и, крутя его во все стороны, пели какую-то песню. Внизу сквозь иллюминаторы, почти касавшиеся воды, на реку падали снопы бледного света. В одной из кают виднелся огонь, но с наступлением зари он стал тускнеть. У окна этой самой каюты стоял еще один часовой.
Заметив солдат, Ильсеяр юркнула за спину отца. Потягивая его за рукав, она зашептала:
— Как бы не выстрелил, папа!
— Стрелять-то не будут… Только вот на бакен могут наскочить, — сказал Мэрдан с тревогой.
А пароход, точно козел, собравшийся пронзить рогами котенка, несся прямо на красный бакен. Это уже было действительно опасно! Пароход сядет на мель, а Мэрдана обвинят в том, что он неправильно расставил бакены, и расстреляют без всякого.
— Папа, дай скорее сигнал, а то на мель сядут! — потянула Ильсеяр отца за рубаху.
Мэрдан и сам видел, что нельзя медлить, и, подняв к губам поржавевший рупор, крикнул:
— Эй! Влево! На мель лезете!..