Штурманы, видно, не слышали.
Мэрдан крикнул еще раз, те не обратили внимания. А когда выбежавший на сигнал Мэрдана капитан дал команду «Влево!», было уже поздно. Пароход с ходу повалил бакен, с грохотом протащился немного вперед, дрогнул всем корпусом и стал как вкопанный. Капитан в белоснежной своей форме кубарем полетел по лестнице, его белая фуражка покатилась и упала прямо в воду. Часовой на мостике покачнулся и опрокинулся навзничь. Из трубы парохода повалил густой черный дым, и тут же раздался гудок — осипший, тревожный. Он понесся по Белой, ударяясь о крутые берега, и затих где-то очень далеко.
По тревоге в каютах один за другим зажглись огни. На палубу высыпали солдаты, офицеры, — кто в шинели, кто в гимнастерке. Все кричали, ругались.
Суматоха прекратилась быстро. На капитанском мостике показался очень худой, жилистый офицер в белых перчатках, и все, словно обвиняемые в ожидании приговора, тотчас же затихли.
Капитан подошел к офицеру и, отдав честь, обратился к нему:
— Разрешите доложить, господин полковник. Пароход сел на мель, штурманы оказались пьяными, вывели пароход с фарватера. Виновные взяты под арест. Позвольте отправить человека к здешнему бакенщику для наведения справок о местности.
— Привести ко мне его самого!
Мэрдан облегченно вздохнул. Рапорт капитана выручил его из весьма возможной беды. Даже Ильсеяр сообразила это и вылезла из-за спины отца. Не ожидая приказа, Мэрдан спустился вниз, забрался в лодку и, широко взмахивая веслами, отчалил к пароходу.
Все, кто стоял на палубе, повернулись к Мэрдану. Низкорослый офицер с рыжей бородкой коротко спросил у него:
— Ты кто?
— Бакенщик я, ваше благородие, с этого участка.
Офицер хотел сказать что-то еще, но его прервал голос полковника с капитанского мостика:
— Далеко до пристани, бакенщик?
Полковник подошел близко к перилам. Один его глаз был прикрыт черной повязкой, другой, здоровый, в упор смотрел на Мэрдана из-под опухшего века Кожа под глазом тяжело обвисла, покрылась синевой.
Желая выяснить нрав полковника, Мэрдан тянул с ответом, сделал вид, что не расслышал его.
Полковник выплюнул в воду разжеванный окурок папиросы и, заложив руки за спину, повторил:
— До пристани далеко?
Услышав раздражение в голосе полковника, Мэрдан ответил, снимая с головы войлочную шляпу:
— Двадцать три версты, ваше благородие, сухопутком — девятнадцать.
Полковник вытаращил единственный свой глаз.
— Скверно, очень скверно, — процедил он сквозь зубы. — Нам во что бы то ни стало надо сегодня же быть в Белебее. Если задержимся… Нет, нет… Это невозможно… — Полковник повернулся к капитану, который подобострастно пытался ему что-то объяснить, и отчеканил: — А вас — под суд! В трибунал! Взять его!
Лицо капитана как-то сразу посерело. Он подался всем корпусом к полковнику, точно желая просить пощады, но тот брезгливо отмахнулся от него и повторил:
— Взять!
Несколько солдат схватили капитана и потащили вниз. Взгляд полковника остановился на вытянувшемся в струнку первом помощнике капитана.
— Обязанности капитана возлагаю на вас.
Уж так повелось: мышке — слезы, кошке — смех. Одетый с ног до головы в белое, новый капитан, силясь скрыть свою радость, молодцевато шагнул вперед, отдал честь:
— Рад стараться, ваше благородие!
Полковник небрежно взмахнул двумя пальцами и приказал:
— Надо послать людей на пристань за буксиром!
Капитан натянуто улыбнулся:
— Слушаюсь, ваше благородие. Только будет ли от этого польза? Нынче на пристанях пусто, как в желудке отощавшего волка. Там, пожалуй, не только буксира, но и разбитой лодки не сыщешь.
Полковник, покусывая губу, вопрошающе смотрел на Мэрдана. Мэрдан, как бы говоря: «Да, капитан прав», — кивнул головой. Полковник опять обернулся к капитану:
— Все-таки необходимо отправить на пристань. Оттуда по телефону сообщить в штаб о создавшемся положении. Думаю, что буксир найдется. — Полковник поманил пальцем одного из офицеров — Возьмите отделение солдат и немедленно отправляйтесь на ближайшую пристань. Сообщите о несчастье в штаб по телефону и потребуйте буксир!
— Будет исполнено, ваше благородие.
Офицер отступил на несколько шагов назад и, как рыба, сорвавшаяся с крючка, скрылся с глаз.
— А вы — за мной, — приказал полковник рыжебородому офицеру. — Пойдемте!
Тот взглянул на Мэрдана, словно хотел в чем-то уличить его, но, не сказав ни слова, пошел за полковником.
— Тьфу, собака! — сказал Мэрдан про себя и спустился по трапу вниз.
Там его встретил солдат-башкир и стал о чем-то расспрашивать.
Следившая за отцом Ильсеяр нетерпеливо крикнула:
— Папа!
— Сейчас, дочка…
Мэрдан спрыгнул в лодку и начал грести к берегу.
— Ловкий молодец, — проговорил солдат, глядя ему вслед.
Глава 7Такие же люди
Сегодня с утра все шло по-необычному, не как в другие дни. Началось с того, что пришлось увести Актуша.
В одной версте от будки, если идти вниз по течению реки, была вырытая глубоко под обрывом пещера. Рассказывали, что давным-давно, когда шел Пугачев на Москву, прятались там башкирские крестьяне, которые шли на соединение с войском атамана. Ильсеяр это не было доподлинно известно. Но она знала другое: несколько лет назад в этой пещере с самого ледохода до поздней осени жил рыбак. Только, ой, был ли он рыбаком-то! По утрам, в самую пору клева, он спал, а вечером вылезал из пещеры, закидывал удочки и сидел, поглядывая на поплавки. А как темнело, уходил бродить по деревням и возвращался только к рассвету. Однажды в полночь заглянул он к ним в будку, простился со всеми и как ушел, так и не вернулся.
— Ну и человек!.. Вот это человек! — восхищался тогда им отец.
Похоже, были у того рыбака дела и поважнее ловли рыбы… Как бы там ни было, сегодня Ильсеяр отвела и заперла Актуша в той самой пещере.
— Подальше от греха, — сказал ей отец. — Еще укусит кого. Поди, дочка.
Нет, нынче было не так, как в другие дни.
Дедушка, который каждый день еще до чая ставил снасти, проверял верши и подпуск, поставленные с вечера, куда-то исчез. А отец забрался с удочками и засел в мелководье, где рыба и не водилась вовсе. Он все курил свои цигарки и следил не столько за поплавками, сколько за пароходом. Для Ильсеяр, которая привыкла по утрам после купанья убегать по ягоды или собирать хворост для очага, тоже нашли странное занятие. Ее заставили забраться в кусты шагах в ста — ста пятидесяти от будки возле тропинки, что вела к деревне, примостившейся за горкой. Когда на той тропинке покажется каенсарский кузнец Гаяз, Ильсеяр тихонечко подойдет к нему и скажет, что напротив будки на мели застрял пароход белых, и еще шепнет, как велел ей отец, три слова:
«Остуди железки землей». После того, как Гаяз уйдет обратно, Ильсеяр подбежит к отцу и крикнет: «Папа, чай вскипел…» Интересно, что вчера отец сам посылал ее к Гаязу звать его с товарищами на рыбалку. Нет, тут, несомненно, крылась тайна. А Ильсеяр, что и говорить, любила все таинственное. Лишь бы увидеть, услышать необычайное, укрываться же в кустах она согласна день и ночь, и еще день, и еще ночь…
Однако сидеть в своем зеленом укрытии ей пришлось недолго, можно сказать, и вовсе не пришлось. Едва успела Ильсеяр повторить про себя заветные три слова, как раздались шаги. Ильсеяр струсила. Вот на тропинке показались люди. Три человека. И один из трех — тот, кто и был нужен Ильсеяр, — кузнец Гаяз. При виде его страх и сомнения Ильсеяр вмиг улетучились. Она осторожно, как учил отец, вылезла из-за кустов и пошла навстречу кузнецу. Он тоже приметил Ильсеяр и, отделившись от товарищей, поспешил к ней.
— Дядя Гаяз…
— Что, моя умница?
Ильсеяр потянулась к уху кузнеца и шепнула ему слова, переданные отцом. Кузнец удивленно, будто не верил своим ушам, поглядывал на Ильсеяр и махнул рукой спутникам. Те остановились. Кузнец, пригнувшись, подбежал к ним и что-то сказал. Его товарищи взволновались и, прячась в кустах, быстро пошли обратно. Кузнец Гаяз, также хоронясь, поспешил за ними.
«Вот оно что, — решила про себя Ильсеяр, — дяде Гаязу и его товарищам нельзя попадаться на глаза белым. Потому, значит, и понадобилось мне встречать их здесь…»
Радуясь, что сумела выполнить поручение отца, Ильсеяр вприпрыжку побежала обратно.
А отец все еще сидел у реки, закинув свои удочки. Возле него два солдата разложили на песке несколько ракушек и, передвигая их с места на место, о чем-то оживленно рассказывали. Мэрдан, покачивая головой, внимательно их слушал.
Нарушилась обычная для Белой тишина: человек десять — пятнадцать солдат в защитных гимнастерках плыли в шлюпке к берегу, другие с шумом и криком купались у самого парохода; одни плавали, другие, стоя по грудь в воде, в шутку, наверное, толкали пароход назад.
Скоро между берегом и пароходом стало полно купающихся. Солдаты вылезали из трюма парохода и, раздеваясь на ходу, кидались в воду. Пожалуй, на пароходе остались лишь часовой на крыше возле пулемета и недалеко от него, на капитанском мостике, рыжебородый офицер.
Лицо у офицера было сердитое. Кажется, не нравилось ему, что солдаты шутили и смеялись
Ильсеяр следила за солдатами и думала: «Такие же люди, как и все, а вот оденутся в шинели с погонами да фуражки с кокардами наденут и опять страшными сделаются».
Ильсеяр взглянула на пароход.
По трапу на капитанский мостик поднимался полковник. Рыжебородый офицер вытянулся, как свеча, поднял руку к фуражке. Полковник что-то сказал ему и сошел с мостика. Офицер подошел к перилам и, криво усмехнувшись, крикнул:
— Смирно-о!
«Скажи пожалуйста, какой щуплый, а голос громкий!» — подумала Ильсеяр.
Густые звуки офицерского голоса словно всколыхнули воздух над водой. Солдаты сразу повернулись к пароходу и, доплыв до мелкого места, стали во фронт. Только один, ростом ли он был маловат или под ним была яма, никак не мог стать на ноги, то погружался, то всплывал. Наконец и он успокоился и, плавая на одном месте, вытянул голову в сторону офицера.