В открытом покое на мягком ложе, покрытом шкурой леопарда, лежал сам царственный владыка, по-прежнему ни живой ни мёртвый, ожидая целебного лотоса из глубокого северного болота. Родственники и слуги окружали ложе.
И вдруг в покой влетели две прекрасные белые лебёдки, прилетевшие вместе с аистами. Они сбросили с себя оперения, и все присутствовавшие увидали двух красавиц, похожих друг на друга как две капли воды. Они приблизились к бледному, увядшему старцу и откинули назад свои длинные волосы. Хельга склонилась к деду, и в ту же минуту щёки его окрасились румянцем, глаза заблистали, жизнь вернулась в окоченевшее тело. Старец встал помолодевшим, здоровым, бодрым! Дочь и внучка взяли его за руки, точно для утреннего приветствия после длинного тяжёлого сна.
Что за радость воцарилась во дворце! В гнезде аистов тоже радовались – главным образом, впрочем, хорошему корму и обилию лягушек. Учёные впопыхах записывали историю обеих принцесс и целебного цветка, принёсшего с собой счастье и радость всей стране и всему царствующему дому, аисты же рассказывали её своим птенцам, но, конечно, по-своему, и не прежде, чем все наелись досыта, – не то у них нашлось бы иное занятие!
– Теперь и тебе перепадёт кое-что! – шепнула аистиха мужу. – Уж не без того!
– А что мне нужно? – сказал аист. – И что я такое сделал? Ничего!
– Ты сделал побольше других! Без тебя и наших птенцов принцессам вовек не видать бы Египта и не исцелить старика. Конечно, тебе перепадёт за это! Тебя, наверно, удостоят степени доктора, и наши следующие птенцы уже родятся в этом звании, их птенцы – тоже и так далее! По мне, ты и теперь ни дать ни взять – египетский доктор!
А учёные и мудрецы продолжали развивать основную мысль, проходившую, как они говорили, красной нитью через всё событие, и толковали её на разные лады. «Любовь – родоначальница жизни» – это была основная мысль, а истолковывали её так: «Египетская принцесса, как солнечный луч, проникла во владения болотного царя, и от их встречи произошёл цветок…»
– Я не сумею как следует передать их речей! – сказал подслушавший эти разговоры аист, когда ему пришлось пересказать их в гнезде. – Они говорили так длинно и так мудрёно, что их сейчас же наградили чинами и подарками; даже лейб-повар получил орден – должно быть, за суп!
– А ты что получил? – спросила аистиха. – Не следовало бы им забывать самое главное лицо, а самое главное лицо – это ты! Учёные-то только языком трепали! Но дойдёт ещё очередь и до тебя!
Поздней ночью, когда весь дворец, все его счастливые обитатели спали сладким сном, не спала во всём доме лишь одна живая душа. Это был не аист – он хоть и стоял возле гнезда на одной ноге, но спал на страже, – не спала Хельга. Она вышла на террасу и смотрела на чистое, ясное небо, усеянное большими блестящими звёздами, казавшимися ей куда больше и ярче тех, что она привыкла видеть на севере. Но это были те же самые звёзды! И Хельге вспомнились кроткие глаза жены викинга и слёзы, пролитые ею над своей дочкой-жабой, которая теперь любовалась великолепным звёздным небом на берегу Нила, вдыхая чудный весенний воздух. Она думала о том, как умела любить эта язычница, какими нежными заботами окружала она жалкое создание, скрывавшее в себе под человеческой оболочкой звериную натуру, а в звериной – внушавшее такое отвращение, что противно было на него и взглянуть, не то что дотронуться! Хельга смотрела на сияющие звёзды и вспоминала блеск, исходивший от чела убитого христианина, когда они летели вместе над лесом и болотом. В ушах её снова раздавались те звуки и слова, которые она слышала от него тогда, когда сидела позади него на лошади: он говорил ей о великом источнике любви, высшей любви, обнимающей все поколения людские!..
Да, чего только не было ей дано, чего она не достигла! Дни и ночи думала Хельга о выпавшем на её долю счастье, созерцала свою жизнь, которая вела её чудесными путями всё к высшей радости и блаженству, и так и застыла в этом созерцании, как ребёнок, который быстро переносит взор от дарящего к подаркам. Она вся ушла в думы о своём настоящем счастье и о будущем, которое ожидало её, должно было ожидать её впереди, и совсем забыла о том, кто даровал ей это счастье. В ней кипела отвага молодости, глаза её блистали от восторга. Но вот слух её был привлечён страшным шумом на дворе. Она взглянула туда и увидела двух больших, сильных страусов, бегавших сломя голову кругом по двору. Хельга в первый раз видела этих огромных, тяжёлых, неуклюжих птиц с точно обрубленными крыльями. Они бегали встревоженные, испуганные, словно их кто обидел. Хельга спросила, что с ними случилось, и впервые услышала египетское предание о страусе.
Когда-то страусы славились красотой; крылья их были велики и сильны. Однажды вечером другие могучие лесные птицы сказали страусу: «Брат, завтра, бог даст, полетим к реке напиться!» И страус ответил: «Захочу и полечу!» На заре птицы полетели. Всё выше и выше взвивались они, всё ближе и ближе к солнцу, божьему оку. Страус летел один, впереди всех, горделиво, стремясь к самому источнику света и полагаясь лишь на свои силы, а не на подателя их; он говорил не «бог даст», а «захочу», и вот ангел возмездия сдёрнул с раскалённого солнечного диска тонкую пелену – в ту же минуту крылья страуса опалило как огнём, и он, бессильный, уничтоженный, упал на землю. Никогда больше он и весь его род не могли подняться с земли! Испугавшись чего-нибудь, они мечутся как угорелые, описывая всё один и тот же узкий круг, и служат нам, людям, живым напоминанием и предостережением.
Хельга задумчиво опустила голову, посмотрела на страусов, мечущихся не то от ужаса, не то от глупой радости при виде своей собственной тени на белой, освещённой луной стене, и душой её овладело серьёзное настроение. Да, ей выпала на долю богатая счастьем жизнь, что же ждёт её впереди? Ещё высшее счастье – «даст Бог»!
Ранней весной, перед отлётом аистов на север, Хельга взяла золотое кольцо, начертила на нём своё имя и подозвала к себе своего знакомца аиста. Когда тот приблизился, Хельга надела ему кольцо на шею, прося отнести его жене викинга, – кольцо скажет ей, что приёмная дочь её жива, счастлива и помнит о ней.
«Тяжеленько это будет нести! – подумал аист. – Но золото и честь не выбросишь на дорогу! «Аист приносит счастье», – скажут там, на севере!..»
– Ты несёшь золото, а я яйца! – сказала аистиха. – Но ты-то принесёшь его только раз, а я несу яйца каждый год! Благодарности же не дождётся ни один из нас! Вот что обидно!
– Довольно и собственного сознания, жёнушка! – сказал аист.
– Ну, его не повесишь себе на шею! – ответила аистиха. – Оно тебе ни корму, ни попутного ветра не даст!
И они улетели.
Маленький соловей, распевавший в тамариндовой роще, тоже собирался улететь на север: в былые времена Хельга часто слышала его возле Дикого болота. И она дала поручение и соловью: с тех пор как она полетала в лебедином оперении, она могла объясняться на птичьем языке и часто разговаривала и с аистами, и с ласточками, которые понимали её. Соловей тоже понял её: она просила его поселиться на Ютландском полуострове в буковом лесу, где возвышался курган из древесных ветвей и камней, и уговорить других певчих птичек ухаживать за могилой и не умолкая петь над нею свои песни.
Соловей полетел стрелой, полетело стрелой и время!
Осенью орёл, сидевший на вершине пирамиды, увидел приближавшийся богатый караван: двигались нагруженные сокровищами верблюды, гарцевали на горячих арабских конях разодетые и вооружённые всадники. Серебристо-белые кони с красными раздувающимися ноздрями и густыми гривами, ниспадавшими до тонких стройных ног, горячились и фыркали. Знатные гости, в числе которых был и один аравийский принц, молодой и прекрасный, каким и подобает быть принцу, въехали во двор могучего владыки, хозяина аистов, гнездо которых стояло теперь пустым. Аисты находились ещё на севере, но скоро должны были вернуться.
Они вернулись в тот самый день, когда во дворце царила шумная радость, кипело веселье – праздновали свадьбу. Невестой была разодетая в шёлк, сиявшая драгоценными украшениями Хельга; женихом – молодой аравийский принц. Они сидели рядом за свадебным столом, между матерью и дедом.
Но Хельга не смотрела на смуглое мужественное лицо жениха, обрамлённое чёрной курчавой бородой, не смотрела и в его огненные чёрные глаза, не отрывавшиеся от её лица. Она устремила взор на усеянный светлыми звёздами небесный свод.
Вдруг в воздухе послышались шум и хлопанье крыльев – вернулись аисты. Старые знакомые Хельги были тут же и, как ни устали они оба с пути, как ни нуждались в отдыхе, сейчас же спустились на перила террасы, зная, что за праздник идёт во дворце. Знали они также – эта весть долетела до них, едва они приблизились к границам страны, – что Хельга велела нарисовать их изображение на стене дворца: аисты были ведь тесно связаны с историей её собственной жизни.
– Очень мило! – сказал аист.
– Очень и очень мило! – объявила аистиха. – Меньшего уж нельзя было и ожидать!
Увидав аистов, Хельга встала и вышла к ним на террасу погладить их по спине. Старый аист наклонил голову, а молодые смотрели из гнезда и чувствовали себя польщёнными.
Хельга опять подняла взор к небу и засмотрелась на блестящие звёзды, сверкавшие всё ярче и ярче. Вдруг она увидела, что между ними и ею витает прозрачный, светлый, светлее самого воздуха образ. Вот он приблизился к Хельге, и она узнала убитого христианина. И он явился к ней в этот торжественный день, явился из небесных чертогов!
– Небесный блеск и красота превосходят всё, что может представить себе смертный! – сказал он.
И Хельга стала просить его так кротко, так неотступно, как никогда ещё никого и ни о чём не просила, взять её туда, в небесную обитель, хоть на одну минуту, позволить ей бросить хоть один-единственный взгляд на небесное великолепие!
И он вознёсся с нею в обитель блеска, света и гармонии. Дивные звуки и мысли не только звучали и светились вокруг Хельги в воздухе, но и внутри неё, в глубине её души. Словами не передать, не рассказать того, что она чувствовала!