– А я так хлопаю всем! – сказал пистон.
«Где-нибудь да надо стоять!» – думала плевательница.
У каждого были свои мысли!
Комедия не стоила медного гроша, но сыграна была блестяще. Все исполнители показывались публике только раскрашенною стороною; с оборотной на них не следовало и смотреть. Все играли отлично, правда, уже не на сцене: нитки были слишком длинны; зато исполнителей было виднее. Склеенная кукла так расчувствовалась, что совсем расклеилась, а свинья с деньгами ощутила в брюшке такое благодушие, что решилась сделать что-нибудь для одного из актёров – например, упомянуть его в своём завещании как достойного быть погребённым вместе с нею, когда придёт время.
Все были в таком восторге, что отказались даже от чая и прямо перешли к обмену мнениями – это и называлось играть в людей, и отнюдь не в насмешку. Они ведь только играли, причём каждый думал лишь о самом себе да о том, что подумает о нём свинья с деньгами. А свинья совсем задумалась о своём завещании и погребении: «Когда придёт время…» Увы! Оно приходит всегда раньше, чем ожидают, – бац! Свинья свалилась со шкафа и разбилась вдребезги; монетки так и запрыгали по полу. Маленькие вертелись волчками, крупные солидно катились вперёд. Особенно долго катилась одна – ей очень хотелось людей посмотреть и себя показать. Ну и отправилась гулять по белу свету; отправились и все остальные, а черепки от свиньи бросили в помойное ведро. Но на шкафу на другой же день красовалась новая свинья-копилка. У неё в желудке было ещё пусто, и она тоже не брякала – значит, была похожа на старую. Для начала и этого довольно; довольно и нам, кончим!
Ганс Чурбан
Стояла старая усадьба. У старика, владельца её, было два сына, да таких умных, что и половины хватило бы. Они собирались посвататься к королевне. Это было возможно – она сама объявила, что выберет себе в мужья человека, который лучше всех сумеет постоять за себя в разговоре.
Оба брата готовились к испытанию целую неделю – больше времени у них не было, да и того было довольно: предварительные знания у них ведь имелись, а это важнее всего. Один знал наизусть весь латинский словарь и местную газету за три года, одинаково хорошо и с начала, и с конца. Другой основательно изучил все цеховые правила и всё, что должен знать цеховой старшина. Значит, ему ничего не стоило рассуждать и о государственных делах, думал он. Кроме того, он умел вышивать подтяжки – вот какой был искусник!
– Уж я-то добуду королевскую дочь! – говорили оба.
И вот отец дал каждому по прекрасной лошади. Тому, который знал наизусть словарь и газеты, – вороную, а тому, который обладал цеховым умом и вышивал подтяжки, – белую. Затем братья смазали себе уголки рта рыбьим жиром, чтобы они быстрее и легче двигались, и собрались в путь. Все слуги высыпали на двор поглядеть, как баричи сядут на лошадей.
Вдруг является третий брат. Всего-то их было трое, да третьего никто и не считал; далеко ему было до своих учёных братьев, и звали его попросту Ганс Чурбан.
– Куда это вы так вырядились? – спросил он.
– Едем ко двору выговорить себе королевну! Ты не слыхал разве, о чём барабанили по всей стране?
И ему рассказали, в чём дело.
– Эге! Так и я с вами! – сказал Ганс Чурбан.
Но братья только засмеялись и уехали.
– Отец, дай мне лошадь! – закричал Чурбан. – Мне страсть как охота жениться! Возьмёт королевна меня – ладно, а не возьмёт – я сам её возьму!
– Пустомеля! – сказал отец. – Не дам я тебе лошади. Ты и говорить-то не умеешь! Вот братья твои, те – молодцы!
– Коли не даёшь лошади, я возьму козла! Он мой собственный и отлично довезёт меня!
И Ганс Чурбан уселся на козла верхом, пришпорил его пятками и пустился вдоль по дороге. Эх ты, ну, как понёсся!
– Знай наших! – закричал он и запел во всё горло.
А братья молча ехали себе потихоньку. Им надо было хорошенько обдумать все красные словца, которыми они собирались щегольнуть в разговоре с королевной, – тут ведь надо было держать ухо востро.
– Го-го! – закричал Ганс Чурбан. – Вот и я! Гляньте-ка, что я нашёл на дороге!
И он показал дохлую ворону.
– Дурак! – сказали те. – Куда ты её тащишь?
– В подарок королевне!
– Ну-ну! – сказали они, расхохотались и уехали вперёд.
– Го-го! Вот и я! Гляньте-ка, что я ещё нашёл! Такие штуки не каждый день валяются на дороге!
Братья опять обернулись посмотреть.
– Дурак! – сказали они. – Ведь это старый деревянный башмак, да ещё без верхней половинки! И это тоже подаришь королевне?
– И это ей! – ответил Ганс.
Братья засмеялись и уехали от него вперёд.
– Го-го! Вот и я! – опять закричал Ганс Чурбан. – Нет, чем дальше, тем больше! Го-го!
– Ну-ка, что ты там ещё нашёл? – спросили братья.
– Ах, просто и сказать нельзя! Вот обрадуется-то королевна!
– Тьфу! – сказали братья. – Да ведь это грязь из канавы!
– И ещё какая! – ответил Ганс. – Первейший сорт! В руках не удержишь, так и течёт!
И он набил себе грязью полный карман.
А братья пустились от него вскачь и опередили его на целый час. У городских ворот они запаслись, как и все женихи, билетами и стали в ряд. В каждом ряду было по шесть человек, и ставили их так близко друг к другу, что им шевельнуться было нельзя. И хорошо, что так, не то они распороли бы друг другу спины только за то, что один стоял впереди другого.
Весь народ собрался около дворца. Многие заглядывали в самые окна – любопытно было посмотреть, как королевна принимает женихов. Женихи входили в зал один за другим, и как кто войдёт, так язык у него сейчас и отнимется.
– Не годится! – говорила королевна. – Вон его!
Вошёл старший брат, тот, что знал наизусть весь словарь. Но, постояв в рядах, он позабыл решительно всё, а тут ещё половицы скрипят, потолок зеркальный, так что видишь самого себя кверху ногами. У каждого окна по три писца, да ещё один старшина, и все записывают каждое слово разговора, чтобы тиснуть сейчас же в газете да продавать на углу по два скиллинга, – просто ужас! К тому же печку так натопили, что она раскалилась докрасна.
– Какая жара здесь! – сказал жених.
– Да, папаше сегодня вздумалось жарить петушков! – сказала королевна.
Жених и рот разинул – такой речи он не ожидал и не нашёлся что ответить, а ответить-то ему хотелось как-нибудь позабавнее.
– Не годится! – сказала королевна. – Вон его!
Пришлось ему убраться восвояси. За ним явился к королевне другой брат.
– Ужасно жарко здесь! – начал он.
– Да, мы поджариваем сегодня петушков! – ответила королевна.
– Как, что, ка-а..? – пробормотал он, и все писцы написали: «Как, что, ка-а..?»
– Не годится! – сказала королевна. – Вон его!
Тут явился Ганс Чурбан. Он въехал на козле прямо в зал.
– Вот так жарища! – сказал он.
– Да, я поджариваю петушков! – ответила королевна.
– Чудесно! – сказал Ганс. – Так и мне можно будет зажарить мою ворону?
– Можно! – сказала королевна. – А у вас есть в чём жарить? У меня нет ни кастрюли, ни сковороды!
– У меня найдётся! – сказал Ганс. – Вот посудинка, да ещё с ручкой!
И он вытащил из кармана сломанный деревянный башмак и положил в него ворону.
– Да это целый обед! – сказала королевна. – Но где же нам взять подливки?
– А у меня в кармане! – ответил Ганс. – У меня её столько, что девать некуда, хоть выбрасывай.
И он зачерпнул из кармана горсть грязи.
– Вот это я люблю! – сказала королевна. – Ты скор на ответы, за словом в карман не полезешь, тебя я и возьму в мужья! Но знаешь ли ты, что каждое наше слово записывается и завтра попадёт в газеты? Видишь, у каждого окна стоят три писца, да ещё один старшина? А старшина-то хуже всех – ничего не понимает!
Это всё она наговорила, чтобы испугать его. А писцы задрожали и посадили на пол кляксы.
– Ишь какие господа! – сказал Ганс Чурбан. – Вот я сейчас угощу их!
И он, недолго думая, вывернул карман и залепил старшине всё лицо грязью.
– Вот это ловко! – сказала королевна. – Я бы этого не сумела сделать, но теперь выучусь!
Так и стал Ганс Чурбан королём, женился, надел корону и сел на трон. Мы узнали всё это из газеты старшины, а на неё лучше не полагаться.