Ганс взглянул на брошюру и очень растрогался. Книжица называлась Herinneringen van een Oude Horlogemaker (Воспоминания старого часовщика, Каспера тен Бума). Он написал ее в 1937 году к столетию их семейного часового магазина. Ганс подбирал слова благодарности. Этот добросердечный старик, которого он так любил и уважал, всегда знал, как поддержать словом и делом в самый необходимый момент.
«Мы тебя очень любим, – добавил Опа, – поэтому и ее мы тоже любим, пусть об этом скажет вот такой хотя бы скромный жест».
Ганс, как и другие гости дома, ежедневно убеждался в глубокой, неизменной и безусловной любви, царящей в семье тен Бумов.
Бейе, тем временем, изо всех сил старались помочь подполью. Они официально вступили в Landelijke Organizatie, которая теперь считалась общенациональной сетью. Продовольственные карточки – а их нужно было гораздо больше, чем та сотня, которую Корри получила от мужественного господина Коорнстры, – возглавляли список потребностей, за ними следовали дома, где можно было укрыть беглецов. Ганс взял проблему продовольственных карточек на себя, в то время как Корри искала приют для всех нуждающихся. Однако найти продовольственные талоны оказалось чрезвычайно трудно. Немцы тщательно следили за их распространением, и у подполья остался только один способ получить достаточное количество: совершать набеги на распределительные центры – добывать их силой оружия.
В ноябре только в Северной Голландии такие рейдерские группы украли немцев 317 000 новых талонов на питание. Получив новую партию, подполье рассылало курьеров в разные районы для распространения среди нуждающихся. Риск осуществления таких налетов был достаточно велик, но нацистские репрессии были еще хуже. Теперь, чтобы противостоять рейдам и бесчисленному количеству спрятанных евреев и голландцев на нелегальном положении, гестапо стремилось любыми способами, угрозам и пытками, выявить причастных к ним. Неумолимый темп, в котором они работали, и психологическое давление взяли свое, у Корри не осталось сил. Она до такой степени закружилась, управляясь в магазине и с беженцами, разыскивая новые дома, что начала терять свои записи, содержащие имена и адреса работников Сопротивления.
Первое правило шпионажа – ничего не записывать на бумаге, но у Корри не было профессиональной подготовки. Обнаружь ее записи гестапо, это означало бы верную смерть для всех, кто был замешан в происходящем.
21 ноября Ганс наконец получил свое поддельное удостоверение личности. Работа выглядела безупречно; чернила выглядели, как оригинальные, ни малейших следов подделки. Теперь вместе со свидетельством о профессиональном духовенстве новое удостоверение личности при аресте добавляло Гансу дополнительный уровень защиты.
Корри, не теряя времени, воспользовалась новым статусом Ганса; она немедленно отправила его раздавать продовольственные карточки и сообщения. Несмотря на свое новое алиби, он отправлялся на курьерские пробежки в женском костюме. Вскоре миссии стали более опасными: Гансу приходилось сопровождать беженцев в новые безопасные дома или предупреждать соседние районы о готовящихся рейдах гестапо. Со временем Ганс нашел регулярное место встречи с другими курьерами – фойе дома престарелых Броуверсхофье.
Ганс стал настоящим оперативником Сопротивления.
Однажды в конце ноября он привел в Бейе сбитого британского пилота. Дженни, вышедшая к ним навстречу, не узнала гостей и нажала на тревожный звонок, Корри бросилась вниз.
Корри сочувствовала бедственному положению военного, но недавний нацистский указ перевел помощь сбитым пилотам союзников в разряд тяжких преступлений, за которые казнили безо всякого суда. Помощь пилоту добавляла всему предприятию слишком много риска. Посовещавшись с Гансом, они позвонили единственному человеку, у которого всегда было решение любой проблемы: Пиквику. Через несколько минут Ганс и пилот выехали в Эрденхаут, пригород Харлема.
Адрес, который дал им Пиквик, находился на старом теннисном корте, рядом с которым располагалось здание клуба; дверь держалась не заперта. Незаметно вести пилота через весь город, будь то днем или ночью, было очень рискованно, и даже если дорогу туда они преодолели бы благополучно, Гансу пришлось бы снова проделать весь путь обратно в Бейе. Они без происшествий добрались до Эрденхаута и нашли место, о котором упоминал Пиквик. Ганс оставил там летчика на ночь. Он обещал, что на следующий день за ним придет другой союзник, заберет его и проведет к линии эвакуации, которая вела в Бельгию, Францию, а затем в безопасное место в Испании.
После каждой успешной миссии подполье расширяло круг обязанностей Ганса. Однажды они попросили его проследить за агентом гестапо, записать его регулярные встречи и остановки. Сопротивление, как впоследствии узнал Ганс, планировало убийство этого человека.
Несколько дней спустя они дали ему пистолет.
Положение в Харлеме становилось отчаянным, и доступных работников Сопротивления привлекали к прямой вооруженной конфронтации с немцами. В конечном счете это означало, что их привлекали к убийству, притом что простое обладание огнестрельным оружием каралось смертью.
Ганс согласился на задание и воспринял риск как часть своих обязанностей. Он спрятал пистолет в доме своих родителей – в книжном шкафу в прежней своей комнате.
В декабре отпраздновали очередной день рождения в крепости Бейе, на этот раз продавщицы магазина Дженни ван Данциг. Целых двенадцать лет Дженни проработала в часовом магазине тен Бумов, и Корри, Бетси и Опа искренне пожелали сделать для нее особенный праздник. В обычные рабочие дни Дженни приходила в магазин к восьми часам, но в этот день тен Бумы попросили ее прийти в девять. Когда она появилась, все приветствовали ее песней, а Бетси удивила ее букетом хризантем.
Затем наступила очередь Каспера. Он начал с воспоминаний о том дне, когда Дженни впервые пришла к ним на работу, и о том, как тен Бумы полюбили ее. Затем он вручил ей благодарственный сертификат, подарок и обнял ее. Дженни расплакалась: как и все остальные, она любила старика.
За кофе со сладостями Опа сообщил Дженни, что они дарят ей дополнительный выходной.
Достоинство и доброта старого Каспера, его спокойствие и забота располагали к нему всех, кто оказывался рядом. 23 декабря он отправил письмо Бобу ван Вердену, одному из сыновей Нолли.
Мой горячо любимый внук…
Снаружи продолжает бушевать война. Мы, как и большинство, потрясены всевозможными печальными и тревожными слухами, мы, как и все, очень устали.
С другой стороны, внутри нашего тесного круга, в нашем доме, мы находим великое множество поводов для радости. Могущественное и необъяснимое провидение защищает наш дом и благословляет всех, кто в него попадает.
Мы с твоими тетями в добром здравии, и у нас достаточно еды, и мне не на что жаловаться. Единственное, о чем я жалею, это то, что я не могу как раньше подолгу работать над своими часами. Я слишком слаб, чтобы много работать, мои руки не слушаются меня, как раньше. Но, в конце концов, я провел в своем магазине всю жизнь, и новая жизнь, которой я сейчас живу, имеет свои плюсы.
Каждый новый день своей жизни я принимаю как незаслуженный подарок. Я только надеюсь, что смогу дожить до освобождения нашего народа, лично лицезреть новую жизнь нашего отечества. В любом случае, мне есть за что быть благодарным! Я наслаждаюсь Божьей милостью, и будущее видится мне совершенно ясно.
С приближением Рождества Ганс тоже получил особый подарок: известие о приезде Миес. Они планировали, что на время каникул она остановится в Харлеме у его родителей, но каждый день будет проводить с ним. Он встретил ее на вокзале и представил жителям Бейе.
«Мы так много слышали о вас, – сказала ей Корри, – что давно считаем вас членом своей семьи».
Ганс провел Миес экскурсию по старому дому. От ее внимания не ускользнула ни одна деталь: тяжелые пурпурные шторы, солнечные часы и, самое главное, большая фотография дедушки Виллема тен Бума. Наверху он показал ей мужскую комнату и Келью ангелов, где ему предстояло провести не одну последующую ночь.
Бейе, Рождество 1943 года. Слева направо: Ганс, Миес, неизвестная, неизвестный, господин Хишемеллер, Йоси, Нел, неизвестная
Гансу понравился трогательный семейный праздник на Рождество. «Мы все вместе разделили благую весть, – вспоминал он, – молились и пели гимны, праздновали приход света в этот темный мир, просили о мире на земле, доброте по отношению к людям, в то время как вокруг нас бушевала война, в то время как все потеряли так много дорогих людей, и в то время как мы имели все основания опасаться за свои собственные жизни».
После ужина Корри прочитала рассказ Толстого о деревенском сапожнике Авдеиче[30]. Идея произведения лежала на поверхности: Бог там, где царит любовь. Затем Мэри сыграла на пианино, отвлекая собравшихся хоть на время от грустных дум.
Когда праздник закончился, Ганс отвез Миес обратно на станцию, поцеловал ее на прощание и с колотящимся сердцем наблюдал, как ее машущая рука исчезает вместе с поездом.
Январь 1944
С наступлением Нового года гестапо все ближе подбиралось к Бейе. Ближе к концу января верный родине голландский полицейский зашел в их магазин и сообщил Корри, что тем же вечером нацисты запланировали налет на дом в Эде, где собирались подпольщики.
Он спросил, есть ли у Корри кто-нибудь, кто мог бы пойти туда и предупредить семью.
Корри ответила, что у нее нет свободных курьеров, но Йоп, который слышал весь разговор, предложил свою помощь.
«Тогда торопись, парень, – сказал офицер. – Времени не осталось».
Он дал Йопу адрес, Корри помогла ему переодеться в женскую одежду. Учитывая расстояние, поездка в пригород Эде и обратно занимала весь день, Йоп должен был вернуться к семи часам вечера, к комендантскому часу.