Так опытный курьер Ганс, нагруженный цветами и благословениями, отправился в путь. В тот раз он выполнил миссию и вернулся в Бейе без происшествий, но каждая такая вылазка резко повышала риск ареста.
В последний день месяца он получил последний недостающий конспирационный документ: свидетельство о том, что он трудоустроен пастором в государственной реформатской церкви Голландии. Теперь, вооруженный профессиональными полномочиями и фальшивым удостоверением личности, Ганс чувствовал, что сможет взяться за более опасную работу. Такой возможности долго ждать не пришлось.
5 февраля, 1944
Ганс почувствовал, что кто-то трясет его. Он проспал не больше нескольких часов, и паутина сна рассеивалась с трудом.
«Ганс, Ганс, проснитесь! – трясла его Корри. – Одевайтесь и спускайтесь вниз. Нужно отправиться на срочное задание. Я приготовлю вам чай и бутерброды, пока вы собираетесь».
Ганс оделся и спустился по темной лестнице. Пока он завтракал, Корри рассказала подробности задания. По ее словам, прошлой ночью гестапо совершило налет на дом госпожи ван Аш. Среди ее вещей они нашли адрес подпольщика из Соеста, которого звали ван Рийн, и гестапо планировало арестовать его тем же утром, если только Гансу не удастся предупредить его первым.
Улица Вредехофстраат 23, Соест, где гестапо арестовало Ганс
«Нужно успеть на первый поезд до Амстердама, – сказала она. – Давайте помолимся за ваше благополучное возвращение».
Корри прочла быстро молитву и дала Гансу адрес ван Рийна. Можно добраться до этого человека по темноте, если успеть на четырехчасовой поезд на Амстердам. Ганс успел на нужный поезд, но из Амстердама в Соест не оказалось никакого транспорта до шести утра.
К тому времени уже рассвело.
Ничего не оставалось делать, кроме как ждать. Когда он, наконец, добрался до Соеста, он увидел двух мужчин в плащах, по-видимому, местных жителей. Он спросил у них дорогу к Вредехофстраат, улице, на которой жил ван Рийн, и они указали ему правильное направление. Примерно через пятнадцать минут он уже звонил в дверь этого человека. Ван Рийн открыл дверь – все еще в пижаме.
«Кто ты такой? В чем дело?»
Ганс передал ему новости от Корри. Пока они разговаривали, вышла жена ван Рийна и заплакала. Он еще раз подчеркнул, что мужчине нужно немедленно уехать, и пожелал ему удачи.
Когда Ганс спускался по подъездной дорожке, перед ним возникли две фигуры: те самые мужчины в плащах.
«Стой, где стоишь! – рявкнул один из них. – Гестапо! Кто вы такой и что вы здесь делаете так рано в субботу утром?»
«Я принес этим людям вести от их родственников в Амерсфорте».
Агенты гестапо на это не купились. Они подвели Ганса обратно к двери и постучали в нее. После допроса ван Рийна они арестовали обоих мужчин и надели на них наручники. Рыдающая госпожа ван Рийн причитала, что у ее мужа больное сердце, умоляла их не забирать его, напуганная женщина также признала, что Ганс пришел, чтобы предупредить их об аресте.
Планам пришел конец.
На обратном пути в Харлем Ганс отчаянно придумывал себе алиби: самую правдоподобно-наглую историю. Агенты представились фамилиями Уилльямс и Смит, при этом один из них начал играть роль «хорошего полицейского». По его словам, он пользовался неограниченным влиянием в штаб-квартире гестапо, и начал предлагать Гансу свободу в обмен на «сотрудничество». Сотрудничество означало подробнейший рассказ о том, как он оказался втянут в это происшествие и кто дал ему это поручение.
«Я, разумеется, ожидаю от вас правды, – сказал Уилльямс, – ведь священнослужителям лгать не полагается».
Ганс не придумал, как избежать вовлечения в историю Корри и всех обитателей Бейе, и решил тянуть время: «Мне нечего сказать».
Уилльямс усмехнулся: «Ты, конечно, запоешь по-другому, когда мы начнем настоящую проработку. Лучше тебе подумать дважды, пока я все еще могу тебе помочь. Когда они доставят тебя в штаб-квартиру в Нассауплейн, я больше ничего не смогу для тебя сделать».
Ганс промолчал, и мужчина перестал его уговаривать.
Пока агенты сопровождали его в полицейский участок Харлема и в камеру, Ганс обдумывал, какую можно рассказать историю. Возможно, он смог бы оградить от последствий тен Бумов, но вот как защитить родителей? Хуже того, если агенты обыщут дом его родителей, они наверняка найдут пистолет, который он спрятал за книгами на одной из полок в своей комнате.
Он тут же вспомнил: владение огнестрельным оружием каралось смертью.
Час спустя Уилльямс вернулся, чтобы отвезти его в штаб-квартиру гестапо. Ганс знал, что его ждет. Нассауплейн выполняла в Харлеме ту же роль, что и Принц-Альбрехт-штрассе в Берлине: камера пыток для получения признаний и контактов.
Приковав Ганса наручниками к себе, Уилльямс сопроводил его в здание. Он привел его в большую пустую комнату с балконом – первый пункт допросов. За длинным столом сидел агент Смит, изучая какие-то бумаги.
«А, вот и наш проповедник!»
Уилльямс вывел Ганса на балкон, снял с себя наручник и затем приковал Ганса к батарее центрального отопления.
«Ты знаешь, когда я позвонил, чтобы проверить его документы, удостоверяющие личность, – говорил Смит через плечо, – оказалось, что эти идиоты из отдела регистрации граждан уже уехали на выходные».
Ганс вздохнул с облегчением. Если бы сотрудники мэрии оказались на месте, реестр показал бы, что фактический день рождения Ганса отличался от указанного в поддельных документах и что в карточку внесли изменения.
Через некоторое время Уилльямс вернулся и завел Ганса обратно в главную комнату. Он приковал его руки наручниками к стулу, и агенты приступили к работе. Снова и снова они спрашивали Ганса, кто он на самом деле, откуда получил задание предупредить ван Рийна, с какими работниками подполья он в контакте, каков его подпольный адрес, какую именно работу он выполняет на Сопротивление и как долго. Очень скоро Уилльямс и Смит пришли в раздражение от безразличных ответов Ганса и перешли к крикам и угрозам.
Ганс чувствовал, что придуманная им история не возымела никакого эффекта, но решил помурыжить агентов как можно дольше; каждая выигранная минута могла дать его родителям или тем, кто прятался в Бейе, время сбежать, когда они узнают, что он арестован.
Тем временем, началось представление. Один из агентов щелкнул выключателем, и мощный свет ударил Гансу в глаза, ослепив его. При выключенном потолочном освещении в комнате было темно, если не считать прожектора, направленного на лицо допрашиваемого. Вопросы посыпались молниеносно.
Кто ты такой на самом деле? Кто тебя завербовал?
Кто руководит твоей незаконной деятельностью?
Кто послал тебя предупредить ван Рийна?
Кто еще связан с вами?
Где находится ваша подпольная штаб-квартира?
Несмотря на голод, усталость и головокружение, Ганс придерживался своих уклончивых ответов.
Разочарованные агенты предупредили Ганса, что его будут пытать и что его родственников арестуют. Предполагая эффективность такого давления, Уилльямс и Смит поочередно засыпали Ганса все новыми и новыми вопросами. Тот продолжал тянуть время, несмотря на осознание того, что пытки – и, возможно, смерть – ждали его теперь в очень обозримом будущем.
Он беззвучно помолился о помощи, и его тут же осенила идея. В подходящий момент он притворился, что не выдерживает, рушится под давлением, и начал умолять агентов остановиться. Уилльямс и Смит, застигнутые врасплох, перестали задавать вопросы. Однако свою придуманную историю он предъявил им под светом лампы на лице.
У него был друг, рассказывал он агентам, к которому он обратился в декабре по поводу участия в подпольной деятельности. По неизвестным ему причинам этот человек так и не вышел с ним на связь. Затем прошлой ночью кто-то позвонил в его дверь, и когда открыл, он нашел за дверью записку с просьбой предупредить ван Рийна. Он сказал, что заучил адрес наизусть, а затем сжег записку.
Агенты сразу же спросили у него имя его контактного лица, и Ганс ответил по сценарию: Эверт ван Лейенхорст. Лейенхорст, на самом деле, был подпольщиком, но Ганс знал, что гестапо казнили его еще в декабре, таким образом поиски Уилльмса и Смита зашли в тупик. Агенты задали еще несколько вопросов, но Ганс продолжал кружиться в рамках своей истории и настаивать, что больше ничего не знает.
«Вы понимаете, что сейчас мы поедем к тебе домой, чтобы подтвердить эти показания?» – спросил Смит.
Ганс кивнул, Уилльямс отвел его обратно на балкон, приковал там наручниками к трубам отопления – и два агента удалились.
«Так начался самый темный час в моей жизни», – вспоминал Ганс.
«Я знал, что любая версия, изложенная моими родителями, может разоблачить мои показания и уличить меня во лжи. Я точно знал, что они обыщут жилище в поисках компрометирующих материалов, найдут мой пистолет, и наступит конец всему, потому что владение оружием неизменно означало расстрел. Я исчерпал свои возможности. Тень смерти пала на меня».
За несколько минут Ганс потерял всё: Миес, родителей, своё будущее. Страх и тоска охватили его, и он просил Бога не оставить его во время последовавших за этим испытаний. После молитвы на него спустилось поразительное спокойствие и уверенность.
«Покой, охвативший меня, укротил непреодолимый ужас и гнев на самого себя, бурлившие внутри. Что бы ни случилось потом, я принадлежал Ему и предавал себя в Его руки, чувствовал себя в безопасности. Никто больше не мог причинить мне боль. Я почувствовал, что меня освободили от забот и агонии и поставили на высокую скалу, где никакая мирская сила не могла дотянуться до меня. Я по-прежнему был прикован наручниками к батарее, но чувствовал себя окрыленным, более свободным, чем когда-либо прежде».
Тем временем, тен Бумы, Корри и ее поселенцы бросились в бой. Когда Ганс не вернулся, они заподозрили арест, и начали готовиться к немедленному налету. В очередной раз они очистили дом от компрометирующих бумаг и личных вещей гостей. Йоси, Мэри, тетя Марта и Ронни разбежались по другим домам, а тен Бумы сделали все возможное, чтобы магазин и дом снова выглядели «нормально».