В тот день днем к Корри зашел ее приятель, голландский полицейский, и сообщил, что Ганс действительно арестован и находится в полицейском участке. Корри, Бетси и Опа завершили подготовку к налету гестапо, теперь уверенные в том, что он, несомненно, состоится.
Уилльямс и Смит вернулись за Гансом только поздно вечером. Ганс измучился ожиданием: арестованы ли его родители? Возможно, в этот самый момент их привезли в тюрьму Харлема.
Уилльямс снял с него наручники и отвел обратно к столу в главной комнате для допросов.
«Наверное, ты знаешь, что мы там нашли, – сказал Смит. – Равно, как и то, что тебя теперь ждет».
Глава 12Шестьсот Гульденов
Ганс молча взглянул на Смита, принимая свою судьбу, как свершившийся факт. Его путь подошел к концу. Его казнят, а что хуже всего, он никогда не узнает, что случилось с его родителями. Или Миес.
Он вознес краткую молитву: «Боже, не оставь меня, дай мне сил!»
Смит поставил портфель на стол и достал то, что они нашли во время обыска: несколько подпольных газет и походный нож.
Ганс недоверчиво посмотрел на эти предметы: ему не верилось в собственную удачу. Документы, конечно, означали тюремный срок или концентрационный лагерь, но не казнь. Как же они пропустили мой пистолет? – думал он. Разве они не обыскали книжный шкаф?
На самом деле немцы обыскали и книжный шкаф. В нем было двадцать четыре полки, и они выбросили книги с двадцати одной из них. Его пистолет остался за одной из трех нетронутых полок.
Сердце Ганса переполнилось благодарностью. Бог действительно уберег его от рва со львами. Однако перед агентами гестапо он изобразил раскаяние и склонил повинную голову.
«Признание твоих родителей подтверждает твою историю, – сказал Уилльямс. – Это облегчает нам задачу».
Для Ганса такое решение означало двойную победу: ни его родителей, ни тен Бумов не арестуют по его вине. С ликующим сердцем он поплелся за агентами обратно в полицейский участок.
В воскресенье утром Ганс услышал шаги, приближающиеся к его камере. Он никого не увидел, только услышал тихий голос: «Ганс, привет тебе от тети Кеес».
Ганс замер. Это ловушка? Зачем Корри рисковать своей жизнью, передавая ему привет?.. Если бы голос принадлежал женщине, работающей на гестапо и он принял бы привет, это, наверняка, привело бы к аресту Корри, Бетси и Каспера. Он решил перестраховаться.
«Я не представляю, о ком вы говорите».
Голос раздался снова: «Она спрашивает, может ли она что-нибудь для тебя сделать».
Мысли Ганса лихорадочно метались. Если речь действительно о Корри, зачем ей нужно было передавать привет через кого-то? Почему она сама не пришла, если знает, где я? В этом не было никакого смысла.
«Оставьте меня в покое!»
Шаги удалились.
Во второй половине дня появились Смит и Уилльямс, они отвели его обратно в комнату для допросов на Нассауплейн. Снова и снова они проверяли его версию, пытаясь найти какие-либо несоответствия. Он повторил то, что уже сказал им, и в конце концов агенты окончательно удовлетворились; они вернули его в полицейский участок.
Примерно через час Ганс снова услышал голос, шепот незнакомки.
Он размышлял о том, что могло быть известно гестапо. Насколько он мог судить, ни тен Бумы, ни Бейе еще не были замешаны в этом разбирательстве или разоблачены. Он молча ждал, и мягкий голос продолжил разговаривать с ним. Он не мог точно определить, была ли эта женщина сама Корри, но говорящая упоминала подпольные имена и подробности, которые могла знать только Корри или работник подполья. И все же Ганс решил не рисковать.
«Скажи им, пусть не беспокоятся обо мне, – сказал он. – Я в порядке, но хорошо бы дедушка помолился за меня».
Шаги удалились.
С этого момента Ганс остался один, терзаемый чередующимися надеждой, отчаянием, страхом и одиночеством. Его постоянно грызла мысль о том, что из-за его опасных решений гестапо может допрашивать или даже пытать родителей, Корри и Миес.
Несколько дней спустя упала следующая капля: схватили сына Виллема, Кика.
Вскоре после этого охранник сообщил Гансу, что его переводят в тюрьму, что он с облегчением воспринял как победу. Если бы арестовали родителей, Корри или Миес, рассуждал он, они бы оставили его в участке для дальнейших допросов. Гестапо, по-видимому, закрыло его дело.
Чего он не мог знать на тот момент, так это того, что перед гестапо стояли более значимые задачи, чем разбираться с горсткой выскочек какого-то голландского Сопротивления. С того момента, как в 1933 году Гитлер пришел к власти, немецкие военные лидеры не оставляли попыток покончить с ним – либо путем убийства, либо путем ареста и суда. В 1938 году в так называемый Заговор Генералов с целью свержения или убийства Гитлера были вовлечены высшие руководители немецкой армии. Они дважды пытались убить Гитлера в марте 1943 года, и еще шесть раз в период с сентября 1943 по январь 1944 года.
Однако теперь, к началу февраля 1944 года, заговорщики набрали значительную скорость и организованность. Даже при том, что трое гражданских участников заговора – пастор Дитрих Бонхеффер, адвокат Ханс фон Донаньи и дипломат доктор Йозеф Мюллер – были арестованы десятью месяцами ранее, гестапо не располагало конкретными доказательствами проработки заговора с целью покончить с фюрером. У них имелись подозрения в отношении генерала Ганса Остера, адмирала Вильгельма Канариса, второго человека в Абвере. Понимая, что гестапо может в любой момент совершить налет на его офис, Остер успел уничтожить компрометирующие документы. В декабре 1943 года гестапо вынудило его подать в отставку и поместило под домашний арест.
Сам Канарис, один из активных участников заговора, также попал под подозрение гестапо, но не был арестован. Таким образом, заговор военачальников набирал обороты[33].
В январе 1944 года заговорщики активизировали свое самое мощное оружие: на их сторону встал фельдмаршал Эрвин Роммель – самый популярный человек в Германии. В том же месяце он был назначен командующим группой армий «Б» на западе, ему было поручено сорвать высадку союзников во Франции. В рамках своей новой должности Роммель проводил много времени с двумя старинными друзьями, генералом Александром фон Фалькенхаузеном, назначенным военным губернатором на территории Бельгии и северной Франции, и генералом Карлом-Генрихом фон Штюльпнагелем, военным губернатором Франции. Оба генерала поддерживали антигитлеровский заговор и уговаривали Роммеля присоединиться к ним.
Ближе к концу февраля Роммель принимал у себя дома в Херлингене другого своего друга, доктора Карла Штрёлина, мэра Штутгарта. Штрёлин, один из заговорщиков, сообщил Роммелю, что несколько руководящих армейских офицеров на востоке предложили арестовать Гитлера и заставить его объявить по радио, что он отрекся от власти. Роммель сказал, что идея ему нравится, но Штрёлин хотел большего.
«Вы единственный, – сказал он фельдмаршалу, – кто может предотвратить гражданскую войну в Германии. Вы должны дать движению свое имя».
Роммель задумался на несколько мгновений, после чего согласился: «Я считаю своим долгом прийти на помощь Германии». Однако он выступал против прямого убийства Гитлера, подчеркивая, что Вермахт должен арестовать фюрера и судить его за преступления против своего собственного народа и тех, кто находится на оккупированных землях.
В Германии, как и во всех оккупированных странах, казалось, загорелся фитиль.
В Арнеме Одри Хепберн и ее семья в тревоге ожидали, когда немцы реквизируют их дом; те уже захватили более сотни вилл в районе Арнем-Велп.
Однажды немецкие солдаты действительно постучали в их дверь, но не для того, чтобы заселиться, а для того, чтобы разместить у них на чердаке радиостанцию. Одри и ее семья облегченно вздохнули, ведь без дома они не остались, в то же время, теперь солдаты намеревались в любое время заявляться без приглашения.
Третья неделя февраля принесла в города Арнем, Неймеген, Харлем и Амстердам пугающее, но вдохновляющее зрелище. Начиная с 20 февраля Стратегические военно-воздушные силы США совместно с командованием бомбардировочной авиации Королевских ВВС Великобритании начали операцию «Аргумент», более известную как «Большая неделя» – шестидневную серию бомбардировок, имевших целью вывести из строя немецкую авиационную промышленность, включая пилоты-истребители. Днем над Европой летали около 3800 бомбардировщиков США в сопровождении истребителей, а ночью на их место вставали 2351 бомбардировщиков Королевских ВВС.
Поскольку база истребителей Люфтваффе располагалась недалеко от дома Одри в Велпе, она и ее семья стали непосредственными свидетелями самых жестоких воздушных боев за все время войны. В Харлеме жители Бейе также наблюдали бесчисленные волны самолетов союзников над головой, сопровождаемые либо немецкими зенитками, либо истребителями. Каждый день с неба падали пылающие американские, британские и немецкие самолеты, за которыми часто тянулся парашют. Двадцать третьего числа из-за ненастной погоды американские бомбардировщики по ошибке разбомбили город Неймеген, в результате чего погибло около двухсот мирных жителей.
Но, в целом, кампанию можно было считать успешной: к концу недели ВВС США и RAF сбросили почти 20 000 тонн бомб на немецкие заводы по производству истребителей и боеприпасов, уничтожив почти 40 процентов всего воздушного флота. За месяц они уничтожили 434 пилота вражеских истребителей. При этом союзники также понесли ужасные потери – немцы сбили более четырехсот самолетов, парашютные экипажи которых были либо захвачены фашистами, либо спрятаны голландским подпольем.
Многие из раненых пилотов оказались в больнице Велпа – недалеко от того места, где жила Одри, – и она превратилась во временный штаб Сопротивления. Оказалось, что все врачи, работающие там, прятали у себя дома евреев