Раскалывающееся дерево.
Глава 14Благословенная семья
Треск дерева означал только одно: гестаповцы рылись в бельевом шкафу. Все, кто находился в Келье ангелов, затаили дыхание. Они не знали глубины дерева в передней части шкафа; стоило немцам попытаться открыть панельную дверь, и все будет кончено.
Йоси начал молиться вполголоса на иврите: «Я буду уповать на Адонаи, и никто не сможет причинить мне вред…»
Кто-то зажал ему рот.
«Замолчи, Йоси! – прошептал голос. – Так ты выдашь нас». Они молча ждали, пока снаружи ломали деревянные панели. Вход в Келью ангелов пока остался нетронутым. Через несколько минут они поняли, что гестапо разбивает пол в комнате Корри. Пока их это не касалось, но надолго ли? Когда немцы поймут, что под полом ничего нет, дело, скорее всего, дойдет до бельевого шкафа.
На следующее утро с первыми лучами солнца узникам, сгрудившимся в спортзале, принесли булочки. Той ночью поспать удавалось урывками, и Корри то и дело пыталась подремать, прислонившись спиной к стене. В полдень в комнату вошли солдаты и приказали всем встать. По словам немецкого офицера, вся арестованная группа должна была сесть в автобус, ожидающий у входа.
Бельевой шкаф с дырой в кирпичной стене, открывающей Келью ангелов
Снаружи вокруг полицейского участка собралась большая группа жителей Харлема. Корри, Бетси и Опа шли вместе, и когда толпа увидела «Великого старика», прокатился гул вздохов, шепота и рыданий. Перед арестованными стоял заведенный зеленый автобус, сзади находились солдаты. Корри и Бетси подхватили Опу за руки, чтобы помочь ему спуститься по ступенькам участка, и замерли.
Спотыкаясь, мимо них – окруженный двумя солдатами – прошел Пиквик. Он был без пальто и шляпы, лицо покрыто синяками и засохшей кровью.
Двигаясь по проходу в автобусе, Петер нашел Пиквика и сел рядом с ним. Даже просто находиться рядом с другом и единомышленником показалось облегчением, но человеку, которого он всегда знал как жизнерадостного дядю Германа, сейчас было совсем не до веселья. Пиквик положил свою руку, полную сопричастности и уверенности, на руку Петера.
«Петер, мне пришлось несладко. Они только и делали, что били меня; ты знаешь, как они любят это дело. В конце концов я настолько измучился, что в минуту своей слабости помолился, чтобы Господь дал мне умереть. Правда я сразу вспомнил, что таких молитв, нам, христианам, произносить не положено, и я попросил Господа простить меня за эту слабость».
Говоря, Пиквик повернулся к Петеру. Его лицо было настолько обезображено, что его практически было не узнать. Герман потянулся за чем-то в кармане, и когда он разжал руку, Петер ахнул.
На ладони лежали несколько зубов дяди Германа.
Корни остались целы.
В Бейе положение шестерых попавших в ловушку стало совершенно невыносимым. На второй день заточения Келья ангелов больше походила на карцер. Все хотели пить и есть, но хуже всего переносилось отсутствие удобств. Чтобы жидкость не просачивалась через пол и стены, они мочились на разорванные в клочья простыни. Для прочего нашлось маленькое ведерко, Ронни умудрился и его случайно опрокинуть. Вонь стояла тошнотворная.
Напряжение и страх довели тревогу до опасного уровня, только Йоси и Марта успокаивали своих друзей. «Если доверяешь Всевышнему, – уговаривали они, – Он будет всегда с тобой и защитит твою душу».
Тем не менее мысль беспрестанно кружилась в голове у каждого: как долго они смогут продержаться?
Корри, Бетси, Опа, Нолли и Петер смотрели в окна, и скоро поняли, что автобус выезжает из Амстердама на юг, скорее всего, в тюрьму, но куда именно?
Через два часа они прибыли в Гаагу, и автобус остановился перед новым зданием. Среди заключенных ходили слухи, что именно там располагалась штаб-квартира гестапо, центральный комитет, отвечавший за работу нацистской партии по всей Голландии. Все вышли, и Корри заметила, что Пиквика с ними уже не было.
«Alle Nasen gegen die Mauer! – крикнул кто-то. – Всем встать лицом к стене».
Тен Бумы подчинились и повернулись лицом к серой каменной стене, какой-то сердобольный солдат подал Опе стул. Прошло несколько часов, а группа арестованных так и стояла на одном месте, не двигаясь и не разговаривая.
«Петер, помолись за меня! – попросила стоящая рядом с сыном Нолли. – Мне кажется, я не могу больше стоять».
Стоя лицом к стене, Петер потянулся, взял мать за руку и начал молиться.
«Мне получше, – сказала она мгновение спустя. – Слава Тебе, Господи».
Ближе к вечеру охранник загнал их в комнату для обработки, и Корри заметила, что документами занимались все те же Уилльямс и Каптейн. К ним одного за другим подводили заключенных, а те по седьмому кругу задавали стандартные вопросы: имя, адрес, род занятий. Зафиксированные ответы каждого арестованного Уилльямс или Каптейн диктовали третьему человеку, набиравшему данные на пишущей машинке.
Надзиравший за помещением офицер гестапо увидел Опу и обратился к коллегам.
«Вы только посмотрите на этого старика! Его точно нужно было привозить сюда? Эй ты, старик! – Виллем помог Опе добраться до стола, за которым сидел благодушно настроенный офицер. – Я бы хотел отправить тебя домой, старина. Я поверю тебе на слово, если ты пообещаешь, что больше не доставишь никаких неприятностей».
«Я с радостью пойду домой, – спокойно ответил Опа, – и завтра снова открою двери своего дома любому нуждающемуся человеку, который постучится в них».
Агент гестапо нахмурился. «Пошел в строй! Быстро проваливай!»
Обработка данных арестованных продолжалась до позднего вечера, после чего всех препроводили в кузов большого армейского грузовика. Опа был слишком слаб, чтобы взобраться на кузов грузовика, двоим солдатам пришлось поднимать его.
К тому времени, как они добрались до места назначения – тюрьмы Схевенинген – уже стемнело. За автобусом захлопнулись огромные железные ворота, процедура повторилась – внутри всем велели встать лицом к стене. Корри держалась поближе к отцу, которому снова разрешили сесть на стул.
Наклонившись вперед, она поцеловала его в лоб. «Да пребудет с тобой Господь, отец». «И с тобой, дочь моя».
У Опы был совершенно ангельский вид, и Корри вспомнила недавний разговор ее отца с кем-то, кто предупреждал его об укрывательстве евреев. «Если вы будете упорствовать… вы в конечном итоге окажетесь в тюрьме, а в вашем деликатном состоянии вам такого никогда не пережить».
«Если мне суждено умереть в тюрьме, – ответил тому человеку Опа, – я сочту за честь отдать свою жизнь за древнейший Божий народ».
Как раз в этот момент Корри услышала, как охранники распределяют семью тен Бумов по камерам: Бетси – в 314, Корри – в 397, Опу – в 401, а Нолли – не сказали, в какую.
«Женщины-заключенные, следуйте за мной!» – раздался резкий голос.
Бетси взяла Корри за руку, и они вместе пошли за охранником по длинному коридору, в конце которого стоял еще один стол для допросов. Здесь тюремный служащий забрал оставшиеся личные вещи, и Корри пришлось отдать свои часы и бумажник с деньгами. Охранник указал на золотое кольцо, подарок матери, которое Корри носила всю жизнь – она отдала и его тоже.
Затем другой охранник повел арестованных по коридору и зачитал по списку, какую камеру займет каждый из них. Бетси завели одной из первых, дверь захлопнулась прежде, чем Корри успела попрощаться с сестрой. Следующей была Нолли.
Очередь продолжалась, добрались до 397-й камеры.
«Тен Бум, Корнелия».
Корри вошла в маленькую камеру, где уже на соломенных циновках сидели три женщины, еще одна полулежала на одинокой койке.
«Этой уступите раскладушку, – сказал охранник. – Она больна».
«Нам не надо здесь больных!» – крикнула одна из заключенных.
Проигнорировав замечание, охранник закрыл дверь.
«Простите меня, я вынуждена потеснить вас в этом и без того ограниченном пространстве», – сказала Корри своим сокамерницам.
Удивительно, но женщины проявили внимательность: поделились хлебом и водой, позволили ей занять раскладушку. Корри поела, а затем повалилась на лежанку, плотно завернувшись в пальто, и мгновенно заснула.
В промежуточной зоне своей очереди ждали Петер и Опа. Предполагая, что его будут обыскивать, Петер беспокоился о тайно пронесенном карманном Новом Завете. Он понимал, что не сможет взять книгу в камеру, но и не хотел расставаться с единственной драгоценной вещью, которая была ему так нужна в неволе. Пока охранник был занят другим заключенным, Петер сунул руку в задний карман и вырвал из Библии несколько страниц. Внимание охранника все еще было приковано к чему-то другому, поэтому Петер смял страницы в комок и, притворившись, что чешет ногу, засунул комок себе в ботинок.
Через несколько минут он услышал, как объявили его имя, и быстро помолился: «О Господи, пусть они забудут про мои туфли».
Охранник обыскал каждый из его карманов, вывернув их наизнанку. Вытащив Новый Завет, офицер усмехнулся и швырнул книгу в угол.
Затем он приковал Петера цепью к другому заключенному, и они двинулись по коридору вслед за охранником. Прежде чем они подошли к камере, Петер увидел Опу – старик сидел так умиротворенно, точно дома в своем любимом кресле, – и потянул за цепь, чтобы попросить другого заключенного вместе подойти к нему.
Петер поцеловал деда в макушку и прошептал: «Я пойду в свою камеру. Еще увидимся, дедушка».
Каспер взглянул на внука со спокойной улыбкой. «Да пребудет с тобой Бог, мой мальчик. Посмотри, как Бог благословляет всю нашу семью!»
Петеру пока не совсем удавалось увидеть в тюремном заключении Божье благословение, но это, скорее всего, потому что он все еще учился у Великого старика из Харлема. В тот прискорбный момент все, на чем сосредоточились его мысли, – это комок в ботинке, на который было больно наступать. Когда он наконец пришел в свою камеру, и охранник закрыл за ним дверь, Петер снял обувь, чтобы выяснить, какие страницы ему удалось урвать. Расправив листы, он обнаружил, что ему достались первые двенадцать глав Книги Деяний. Уместно, подумал он, ведь именно в этом разделе содержались истории о преследованиях христиан первого века, когда они жили среди людей, презиравших их веру.