15 апреля Корри исполнилось пятьдесят два года. Все эти годы ее день рождения всегда сопровождался праздником в кругу семьи. В этом году она встречала новый год своей жизни в одиночной камере. Ни семьи, ни друзей. Никакого торта. Никаких подарков. Никакого пения. Только четыре серые стены и тишина.
Письмо Корри Нолли от 11 апреля 1944 года
Корри решила устроить праздник сама себе. Она начала петь детскую песенку «Невеста харлемского дерева», но почти сразу же кто-то постучал в ее дверь.
«Ну-ка тихо там! Одиночные заключенные должны отбывать наказание в тишине!»
Письмо Бетси своей племяннице Коки от 11 апреля 1944 года
Этот запрет казался Корри особенно болезненным; в течение пятидесяти лет она жила в Бейе, всегда полном шума, песен и смеха. Однако сегодня ее день рождения пройдет в тишине. Два дня спустя она, тем ни менее, получила самый роскошный подарок, впервые с момента ареста ей разрешили принять душ. Душевая комната оказалась просторной, и даже при том, что и здесь строго соблюдалась тишина, Корри наслаждалась даже тем, что просто видела живых людей и новые лица.
«Душ… был великолепен, – вспоминала она, – теплая чистая вода омывала воспаленную кожу, струйки воды сбегали по спутанным волосам. Я вернулась в свою камеру с новым решением: в следующий раз, когда мне разрешат принять душ, я возьму с собой три моих Евангелия. Нехорошо единолично располагать таким богатством». Неделю спустя Корри получила второй ценный подарок: прогулку на свежем воздухе. Прошло целых девять недель с тех пор, как она последний раз дышала свежим воздухом и стояла под солнечным светом, и она воспользовалась возможностью по максимуму. Когда охранница открыла ворота, Корри прошла через них, впитывая цвета так быстро, как только могла – цветущие красные кусты, яркие первоцветы, ослепительно голубое небо.
Однако, пока она прогуливалась по своей дорожке, ее внимание привлекла продолговатая траншея в конце сада. Она дошла до нее и поняла, что это была свежевырытая могила. Сердце упало. За ямой зловеще вырисовывалась высокая каменная стена с осколками стекла по верху. Она огляделась вокруг и поняла, что эта стена окружала весь сад.
Потом она почувствовала особый запах. Сожженные кости. Она вспомнила, что Кирк рассказывал, что в Схевенингене было аж три крематория. Внезапное понимание происходящего внезапно ударило в ее сознание зловонием. Секундой позже она услышала за стеной оглушительный грохот пулемета.
Все стало ясно. Схевенинген был городом осужденных мертвецов.
В голову пришел фрагмент из Бытия 5:24: «И ходил Енох с Богом». В конце концов, она была не одна; с ней был Господь. Не обращая внимания на жуть вокруг себя, Корри продолжила прогулку, сосредоточившись на красоте кустов, цветов и неба. Она думала, что-то, что она впитывала вокруг себя, можно сравнить между собой: земля была похожа на тюремный сад, а небеса – на свободную природу, полную света и жизни.
Последние дни апреля принесли тен Бумам первые хорошие новости. Виллема, Нолли и Флипа выпустили из Схевенингена, а Петеру, Корри и Бетси назначили встречу с офицером, который мог бы поспособствовать их освобождению.
Однажды утром охранник проводил Петера в небольшой кабинет, где его ждал немец в военной форме высокопоставленного офицера. Его звали лейтенант Ханс Рамс, он выполнял роль тюремного следователя (судьи). Петер сразу понял степень власти этого человека: именно Рамс определял, освободят ли того или иного заключенного или отправят в концентрационные лагеря.
«Он запросто мог бы оказаться на глянцевой обложке американского журнала, – описывал его впоследствии Петер. – Он был, действительно, красивым мужчиной, с правильными чертами лица и светлыми волосами. У него были сильные руки, широкие плечи и массивное телосложение, как у настоящего атлета».
«Присядь, пожалуйста», – попросил Рамс глубоким, приятным голосом. Он предложил Петеру рассказать, что произошло в ночь его ареста, и тот объяснил, что он просто пришел навестить своего дедушку. Однако, внутри Бейе, вместо семьи оказалась группа гестаповцев; они арестовали его и отвезли в тюрьму.
Рамс выдержал пронзительный взгляд Петера, казалось, проникавший ему в самую душу. «Вы знали, что ваш дедушка укрывал в своем доме евреев?»
Петер молился о мудрости. Солгать на эту тему будет очень непросто.
«Что я точно знал, так это то, что в доме моего дедушки дверь всегда была открыта для любого, кто нуждался в помощи. Он помогал любому, будь то немец или голландец, нацист или еврей просто потому, что считал это своим долгом христианина».
«Ты тоже христианин?»
«Да, сэр, конечно».
Рамс покачал головой. «Никак не могу я понять вас. Какой смысл вы находите в том, чтобы быть, как ты называешь «христианами»? Я признаю, что вы хорошие люди. Многие из вас пожертвовали ради других самым дорогим. Но вы просто посмотрите на результаты своих действий. В конце концов, вы же и пострадали от дел рук своих. Возьмем, к примеру, случай вашей семьи. Твой дедушка, твоя мать, твои тетки – все они оказались в тюрьме. Ты все еще считаешь, что быть христианином имеет какой-то смысл?»
Петер улыбнулся. Он-то думал, что допрос будет касаться его участия в содействии сокрытию евреев, но теперь перед ним открывалась уникальная возможность, какая выпадает только раз в жизни.
«Мы и не надеемся, что у нас будет легкая жизнь здесь, на земле, – начал он объяснять Рамсу. – Нигде в Библии Бог не обещал, что все в жизни будет легко и гладко. Неприятности происходят только для того, чтобы подтвердить волю Божью и испытать, укрепить нас перед новыми испытаниями, ожидающими нас впереди. Мы с нетерпением ждем того дня, когда Иисус Христос придет снова. Он обещал установить свое царство, а пока в наших сердцах царит мир, который Он дарует нам, и мы можем быть счастливы даже во времена страданий и преследований, потому что у нас есть уверенность в спасении, которая приходит с верой и принятием Христа как нашего личного Спасителя».
Рамс выглядел озадаченным. Очевидно, он действительно услышал идею Евангелия в первый раз, и у него возникло много вопросов. Подробно и страстно они обсуждали, во что верят христиане и почему.
Незаметно пролетело несколько часов.
«Вы действительно, на полном серьезе верите, что Христос придет снова?» – спросил Рамс.
«Да, сэр, безусловно верю!»
«Как думаешь, застану ли я Его появление?»
«Я не могу обещать наверняка. В Библии сказано, что мы не можем знать заранее час или день этого события; но в книге также много пророчеств о многих вещах, которым мы являемся свидетелями в наши дни, предсказания сбываются по мере того, как сегодня творится история. А если бы Спаситель действительно пришел со дня на день, вы были бы готовы к этому?»
Вопрос застал Рамса врасплох, нервным жестом руки он сменил тему.
Петер и Рамс так долго разговаривали, что охраннику пришлось прервать их, чтобы принести лейтенанту обед.
Рамс указал на Петера: «Принесите еще порцию для заключенного».
Петер соскучился по вкусной еде, и пока Рамс без энтузиазма ковырялся в своей тарелке, они вели непринужденную беседу.
«Кажется, я не особо хочу есть, не хочешь доесть то, что у меня осталось?»
Петер не мог поверить своей удаче. После месяцев на голодном пайке перед ним вдруг оказались аж две тарелки питательной и вкусной пищи. Пока Петер стремительно поглощал содержимое обеих тарелок, Рамс повернулся к пишущей машинке и начал печатать доклад. «Времени почти не осталось, – сказал он. – Быстро продиктуй мне свою историю».
Петер тут же покончил со стручковой фасолью и картофелем и еще раз рассказал свою невинную историю. Рамс без единого возражения напечатал рассказ в точности так, как описал Петер.
В тот же день Петера выпустили из тюрьмы Схевенинген.
Следующими по списку на разговор к лейтенанту Рамсу были сестры тен Бум, начиная с Корри. Целых два месяца она переживала в ожидании допроса, ведь он неизбежно привел бы к подробному признанию в том, как она прятала евреев и беглых голландцев, крала продовольственные карточки и учила бесчисленные имена подпольщиков.
Холодным утром, под моросящий дождь она оделась и последовала за охранницей по длинным коридорам к внутренним воротам тюрьмы. Здесь другой охранник провел ее вдоль ряда небольших комнат, построенных вдоль внешней стены, в кабинет.
За письменным столом ее встретил молодой, но очень респектабельный офицер.
«Я лейтенант Рамс, – представился он, выдвинул стул для Корри и закрыл дверь. – Вам не кажется, что в кабинете холодно? Минуту, я разведу огонь. Вы больны, нельзя допустить, чтобы вы снова простудились».
Рамс голыми руками полез в маленькое ведерко для угля и бросил несколько кусков в пузатую печку. «Я надеюсь, что на эту весну таких промозглых дней, как сегодня, уже достаточно».
Подозревая, что доброта немца ничто иное, как ловушка, Корри молилась, чтобы Бог вложил ей в уста нужные слова.
Однако вместо того, чтобы углубиться в допрос, прежде чем перейти к делу, Рамс, казалось, хотел просто поболтать о пустяках, возможно, из вежливости. Они поговорили о цветах, выяснилось, что Рамс лично посадил тюльпаны у тюремной стены. «Лучшее, что я когда-либо выращивал, – похвастался он. – мы дома всегда держим голландские луковицы». Все в этом человеке казалось спокойным и честным, но Корри продолжала беспокоиться, не могла до конца поверить в эту мягкость.
«А теперь расскажите мне, – сказал он, – чем именно вы занимались. Возможно, я смогу что-то сделать для вас, возможно, даже очень многое. Но для этого вы не должны ничего скрывать от меня».
Рамс расспросил о ее причастности к Сопротивлению и о том, какую роль в подпольной системе играл дом и магазин Бейе. Через несколько минут Корри поняла, что гестапо считало Бейе штаб-квартирой для тех, кто совершал налеты на продовольственные пункты. Почти час лейтенант задавал прямые вопросы по этому поводу, но Корри искренне не знала деталей, и это, казалось, убедило его в ее невиновности.