Мужчин было так много, что женщины слышали шарканье их шагов; через несколько минут все стихло.
Внезапно воздух пронзил винтовочный залп. Потом еще один. И еще один. Женщины в бараке начали плакать. Каждый выстрел означал смерть мужа, отца, сына или брата. Расстрел, казалось, длился бесконечно; стрельба закончилась только через два часа.
Эсэсовцы убили сто восемьдесят голландцев.
Глава 20Равенсбрюк
Корри положила голову сестре на плечо.
«Бетси, это просто невыносимо. Почему, о Господь, почему Ты позволяешь этому случиться?»
Бетси не ответила, но казалась спокойной, ее лицо выглядело безмятежным. В ту ночь Корри не могла уснуть, но на душе у нее полегчало. «Бог не совершает ошибок, – заключила она. – Все выглядит как запутанный кусок вышивки, бессмысленный и уродливый. Но это оборотная сторона канвы. Когда-нибудь мы увидим лицевую сторону и будем поражены и благодарны».
Казалось, с каждой трагедией Корри становилась все больше похожей на свою сестру.
В шесть утра следующего дня охранники велели всем обитателям барака собрать свои личные вещи. У Корри и Бетси все еще были наволочки, которые они привезли из Схевенингена, и в них лежали те немногие личные вещи, которые у них были: зубные щетки, иголка с нитками, витаминное масло, которое они сохранили из посылки Красного Креста, и свитер. Как и раньше, Корри спрятала Библию в маленький мешочек на шнурке и повесила его на спину под одежду.
Снаружи заключенные собирали одеяла и маршем покидали лагерь. Когда они продвигались через лес по грунтовой дороге, Корри заметила, что Бетси тяжело дышит. Всякий раз, когда ей приходилось проходить даже небольшое расстояние, сестра тяжело и натужно дышала. Это вызвало у Корри серьезные опасения.
Корри подставила сестре плечо, и они вместе с остальными прошли еще пару сотен метров до железнодорожной станции. Прибыв на платформу, они обнаружили в своей группе по меньшей мере тысячу женщин. Впереди собрались заключенные мужского пола, определить их количество было трудно. Корри заметила транспорт: на этот раз их повезут не на пассажирском, а в грузовом поезде. На крышах нескольких товарных вагонов были установлены пулеметы. Солдаты начали открывать двери, но разглядеть, что находится внутри, было невозможно; в товарных вагонах не было ни освещения, ни окон.
Охранники подталкивали женщин вперед, Корри помогла Бетси подняться в вагон. Когда ее глаза привыкли к полумраку, она смогла разглядеть в углу большой ящик хлеба.
Их увозили в Германию.
В вагон заталкивали все новых и новых людей, сестры тен Бум оказались в самой задней части вагона, и Корри прикинула, что максимальное количество человек, которое можно здесь разместить, – это сорок. Однако охранники продолжали толкаться, ругаясь и крича, пока женщин не набилось человек восемьдесят. Дверь захлопнулась, и женщины начали плакать, некоторые потеряли сознание. Через несколько минут температура в товарном вагоне начала резко повышаться, запах давно не мытых тел наполнил стоячий воздух. Вагон был оборудован двумя небольшими вентиляторами с решетками, но их было недостаточно для проникновения свежего воздуха. Корри почувствовала тошноту.
«Ты знаешь, за что я очень благодарна сейчас? – внезапно спросила Бетси. – Я стою и радуюсь, что отец уже на небесах!»
Бетси. Только она могла найти повод для радости в такой момент.
Проходили часы, а поезд так и не тронулся с места. Некоторые женщины придумали схему, при которой некоторые могли сидеть, обхватив ногами стоящего спереди, в то время как другие лихорадочно пытались проделать отверстия в дереве, чтобы впустить воздух. Женщина, стоявшая рядом с Корри, нашла гвоздь и начала использовать его как кирку, чтобы проделать отверстие. В конце концов было проделано достаточно отверстий, чтобы впустить немного воздуха, и женщины начали по очереди стоять перед ними.
Однако в товарном вагоне не было туалетов, и вскоре вонь перевесила объем свежего воздуха, поступавшего через отверстия. У них также не было воды.
Поезд дернулся и пополз вперед. В течение дня и до вечера он регулярно останавливался на часовую стоянку, а затем снова двигался вперед. Корри и Бетси удалось сесть, опершись на спину соседей, и Корри почувствовала, как к ней тоже прислонилась женщина; она услужливо поменяла позу, чтобы Корри смогла вытянуть ноги. Они завязали разговор, и Корри узнала, что эта женщина была проституткой, которую арестовали за заражение немецкого солдата венерическим заболеванием.
Корри рассказала ей об Иисусе и сказала: «Если вам когда-нибудь понадобится моя помощь, приходите ко мне. Я живу…» Ее голос сорвался. Можно ли все еще назвать Бейе своим домом? Увидит ли она когда-нибудь своих родных?
Она откинулась назад, закрыла глаза и задремала. Ей снилось, что она находится в Бейе и слышит, как градины бьют в окна. Она проснулась от реального звука, похожего на удары града по товарному вагону.
«Это пули! – закричал кто-то. – Поезд под обстрелом!»
Немецкие пулеметы открыли ответный огонь, и Корри понадеялась, не спасает ли их случайно голландская армия. Пули продолжали попадать в поезд, и она потянулась к руке Бетси. Через несколько минут стрельба прекратилась, и поезд простоял неподвижно в течение часа, прежде чем снова тронуться в путь. Корри услышала, как в впередистоящем вагоне кто-то запел: «Прощайте, любимые Нидерланды, дорогое отечество, прощай».
Затем ее осенило – никто из ее семьи не знал, куда их с Бетси отправили. Она нашла маленький листок бумаги и написала на нем свои имена, добавив, что их везут в Германию. Она попросила нашедшего переслать записку Нолли, а затем просунула ее через щель в стене товарного вагона. Возможно, найдется добрый человек, который перешлет для них весточку.
Через некоторое время она снова задремала и проснулась на рассвете, когда кто-то объявил, что они проезжают через Эммерих, город на западном берегу Рейна.
Они въехали в Германию и были уже совсем недалеко от места назначения. На другой день женщины начали просить воды. На следующей остановке солдат передал им ведро, но заключенные, стоявшие ближе всех к двери, выпили всю воду, остальным не хватило. Вечером и на следующее утро охранники передали в товарный вагон еще воды, но каждый раз женщины, стоявшие у дверей, выпивали все. Шел третий день, а Корри и Бетси не получили ни капли. От жажды они начали бредить.
В следующий раз, когда поезд остановился, вода наконец добралась до конца, и Бетси поднесла кружку к губам Корри. Она пила жадно, глоток за глотком, а потом решила, что лучше приберечь немного на вечер. Мгновение спустя она снова начала бредить, ей казалось, что она в больнице.
«Сестра, пожалуйста, дайте мне немного воды», – шептала она.
Корри забылась и проснулась только утром четвертого дня. Поезд остановился в городке под названием Фюрстенберг, примерно в сорока милях к северу от Берлина. После значительной задержки дверь товарного вагона открылась, и заключенным было приказано выйти. Одна за другой женщины, спотыкаясь, ползли к выходу. Свежий воздух, солнечный свет, жизнерадостная зелень, открывшиеся перед ними, подняли им настроение. Спустившись с поезда, Корри увидела красивое голубое озеро, а на дальнем его берегу, среди платанов, маленькую церковь и аббатство.
После того, как все высадились, охранники крикнули им, чтобы они построились в шеренги по пять человек. Корри посмотрела на дюжину или около того солдат, охранявших тысячу женщин: большинству из них было немногим больше пятнадцати лет. Узницы находились в плачевном состоянии, ослабевшие, обезвоженные, так что сопротивляться не имело смысла. Женщины начали двигаться колонной, и когда дошли до озера, им выдали ведра, чтобы они смогли напиться озерной воды.
Корри вдоволь напилась и рухнула на сочную траву. Пока она любовалась на великолепное озеро и поля за ним, на ум пришло начало Псалма 22: «Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться: Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим».
Текст псалма был подходящим, поскольку Корри и Бетси предстояло пройти через долину смерти: Равенсбрюк. Самое страшное слово для женщин во всей Европе. Концентрационный лагерь для женщин-заключенных был печально известен жестокостью, безжалостностью тюремщиков и непрекращающимися казнями.
Через некоторое время мальчики-солдаты созвали женщин обратно в строй, и они снова пошли вперед. Около полутора километров они кружили вокруг озера, а затем начали подниматься на холм. Строй миновал несколько деревенских жителей, в основном семьи, и Корри обрадовалась виду маленьких детей, широко раскрытыми глазами разглядывающих их жалкое шествие. Взрослые, однако, – очевидно, им запретили разговаривать с заключенными, – старались смотреть в другую сторону.
Корри и Бетси поддерживали друг друга, карабкаясь на холм, и когда достигли вершины, увидели обескураживающее зрелище. Среди живописных окрестностей стояли бесконечные ряды серых бараков, окруженные высокой бетонной стеной со сторожевыми вышками. Ближе к краю из дымовой трубы поднимался сероватый дымок.
«Равенсбрюк», – донеслось с передней линии.
По группе разнеслась весть: они прибыли в ад.
Дошедших до лагеря женщин встречали распахнутые массивные железные ворота; они двинулись между рядами охранников СС. Миновав ворота, какая-то голландка начала петь:
Мы никогда не теряем мужества;
Мы высоко держим головы;
Они никогда не подавят нас,
хотя и очень хитры.
О да! О да! вы, настоящие голландки,
выше голову, выше голову, выше голову!
За процессией наблюдал не кто иной, как Фриц Сюрен, комендант лагеря. На первый взгляд он выглядел слишком молодым для такой должности – едва за тридцать – детское личико Сюрена и ясные голубые глаза никак не соответствовали степени его профессионального садизма.