Петер спустился с ней вниз, где голландские офицеры спокойно объявили, что он арестован.
«Это из-за Вильгельмуса», – прошептала Коки.
Полицейские позволили Петеру вернуться в комнату и взять смену одежды. Пока он собирался, в дверях появилась мать.
«Петер, – мягко сказала Нолли, – тебе предстоит опасное испытание. Мы не знаем, что произойдет и куда они собираются тебя отвезти. Но я знаю, сынок, что, если Господь с тобой, нам вообще ничего не нужно бояться. Давай на минутку опустимся на колени».
Нолли начала молиться, но сердце Петера было далеко. Да, он вырос в христианской семье и играл на органе в церкви, но в глубине души он считал, что религия предназначена для пожилых людей, особенно женщин. Религия была не для него. Во всяком случае, не в его восемнадцать лет.
Когда они спустились вниз, офицеры окружили Петера по бокам и увели его без дальнейших обсуждений.
В полицейском участке его отвели в холодную, серую комнату для допросов. Один за другим различные немцы – скорее всего, гестаповцы – снова и снова задавали ему одни и те же вопросы. Очевидно, они считали его важным оперативником Сопротивления, возможно, даже лидером. Пока он обдумывал свою ситуацию в перерывах между вопросами, он услышал нечто невероятное: снаружи уличный музыкант играл тот самый знаменитый голландский гимн. Измученный парень мысленно пропел слова к звучащей мелодии:
О, окружи нас Своей благодатью, Господь Иисус, навсегда
И атаки врага никогда не причинят нам вреда.
Вошел другой офицер, нарушив кратковременную передышку Петера, и отвел его во вторую комнату для дальнейших вопросов. Потом еще один. Наконец охранник выпустил его в маленький дворик, который, по-видимому, был внешней камерой предварительного заключения. В углу сгрудились несколько евреев в окружении немецких охранников. Через некоторое время подъехал грузовик, и всем было приказано сесть в кузов. Когда Петер занял свое место, вошел молодой офицер и объявил, что того, кто скажет хоть слово, застрелят.
Они без происшествий прибыли в пункт назначения – Амстердамскую тюрьму, и Петер получил свое личное имущество: одеяло, чашку, вилку и ложку. Затем его отвели в маленькую камеру, в которой находились еще двое: подрядчик, обвиняемый в шпионаже, и гангстер, арестованный за кражу со взломом. «Умный Мэлс», как его называли сокамерники, регулярно демонстрировал свой талант профессионального преступника, воруя хлеб по всей тюрьме, когда их выпускали прогуляться по территории. Позже Петер узнал, что он прожил тяжелую жизнь, более трети которой провел за решеткой.
В среду утром, когда Корри и ее отец устанавливали в мастерской верстаки, в комнату ворвалась Коки.
«Опа! Тетя Корри! Они пришли за Петером! Они забрали его!»
Коки не знала, куда увезли Петера, и только в субботу Корри выяснила, что он был заключен в тюрьму в Амстердаме.
Две недели Корри ждала и волновалась. Никаких известий о Петере не поступало, наоборот – произошла еще одна неприятность. Однажды вечером, незадолго до наступления в восемь вечера комендантского часа, она услышала стук в дверь. Она открыла и увидела женщину в меховом пальто – необычном облачении для лета – сжимающую в руках чемодан.
«Меня зовут Клеермейкер», – сказала женщина. – Я еврейка». Корри пригласила ее войти и представила своему отцу и Бетси. История госпожи Клеермейкер прозвучала очень знакомо. Несколько месяцев назад арестовали ее мужа, сын ее прятался. Раньше семья владела магазином одежды, но СД приказала ей закрыть его, и женщина боялась возвращаться в свою квартиру, которая находилась прямо над магазином. По ее словам, она слышала, что семья тен Бумов давно поддерживает евреев.
«В этом доме, – подтвердил Опа, – Божьим людям всегда рады».
«У нас наверху есть четыре пустые кровати, – добавила Бетси. Ваша проблема будет заключаться исключительно в том, чтобы выбрать, в какой из них спать!»
Две ночи спустя, тоже около восьми вечера, Корри услышала еще один стук в дверь магазина. Она открыла и обнаружила пожилую еврейскую пару, напуганную до смерти, держащую в трясущихся руках свои последние пожитки. Они рассказали ту же историю, и Корри приютила их.
Она знала, что поступает опасно и буквально рискует жизнями своих близких. У тен Бумов теперь укрывались три еврея, а их Бейе располагался всего в полуквартале от полицейского управления Харлема. На следующий день она навестила Виллема и попросила совета и помощи. Она рассказала ему о евреях и спросила, сможет ли он найти для них укромное место где-то за городом.
«Сделать это становится все труднее, – ответил брат. – Люди остро ощущают нехватку продовольствия, даже на фермах. У меня все еще есть адреса проверенных людей, несколько. Но они никого не возьмут без продуктовых карточек».
«Без продуктовых карточек!? Но евреям не выдают продовольственных карточек!»
Виллем на мгновение задумался. «Я знаю. И продовольственные карточки нельзя подделать. Они слишком часто перевыпускаются, и подделку слишком легко заметить».
«Так как же, ради всего святого, они собирались получить продовольственные карточки?» – спросила Корри.
«Их нужно украсть».
Слово «украсть» застряло в сознании Корри. «Тогда, Виллем, не мог бы ты украсть… я имею в виду… не мог бы ты достать три украденные карточки?»
Виллем покачал головой. По его словам, гестапо следило за ним днем и ночью. «Для вас будет гораздо лучше найти свои собственные источники. Чем меньше контакта со мной – чем меньше связи вообще с кем-нибудь – тем лучше».
Корри ехала домой на поезде и ломала голову, пытаясь придумать решение. На ум пришло только одно имя: Фред Коорнстра, который раньше работал в коммунальной компании и каждый месяц настраивал в Бейе электрический счетчик. Насколько она помнила, теперь он работал в Продовольственном отделе, в том самом месте, где раздавали продовольственные карточки.
В тот же вечер после ужина встревоженная Корри пошла к нему, совсем без уверенности в том, что Фред ее не выдаст. В краткой беседе она рассказала, как сначала приютила трех евреев и что в день их разговора пришли еще двое – всем нужны были продовольственные карточки. «Есть ли какой-нибудь способ раздобыть дополнительные карточки? Взять больше, чем отчитаться?»
Фред покачал головой. По его словам, каждая карточка имела номер и учитывалась, номера по нескольку раз перепроверялись. Он на мгновение задумался и выдал идею.
«Если только… если только не произойдет чрезвычайной ситуации. В прошлом месяце Продовольственный отдел в Утрехте ограбили, это может повториться… в полдень, к примеру, …когда там находимся только мы с регистратором, и нас найдут связанными и с кляпом во рту…»
Корри ждала, пока Фред обдумывал, как можно подостовернее обставить преступление.
«Сколько вам нужно?» – наконец спросил он.
«Сто».
В Амстердамской тюрьме томился Петер. Ночи были долгими, и когда он лежал на своем тонком соломенном матрасе, его мысли снова и снова возвращались к семье. Он думал о своих родителях, братьях и сестрах, вспоминая, как они выглядели, сидя за обеденным столом. Каждую ночь его мысли непременно прерывались плачем другого заключенного. Петер знал, что на рассвете этот человек будет казнен.
«Тюремное заключение при нацистском режиме за политическое преступление, как ничто иное, способно настроить тебя на серьезные размышления, – вспоминал он о том времени. – По мере того как ночь за ночью я мучительно размышлял, слыша крик обреченных, по мере того как каждый день мы слышали по трубам[18] новости о молодых людях, которых вытаскивали из камер и расстреливали прямо на улицах в качестве возмездия и демонстрации силы, опасность моего положения заставляла меня переосмыслить свою веру».
Словно в знак поддержки, на следующий день он получил посылку из дома. В ней лежала чистая одежда, носовой платок и маленький кусочек мыла. В носке также оказалось спрятанное карманное издание Нового Завета. Даже не верилось, что его не нашли и не изъяли во время осмотра, но теперь благодарному Петеру было что почитать. Он читал и перечитывал страницы такой значимой для них всех книги, пока не пришел момент, когда, к его удивлению, Священные Писания ожили.
«Внезапно мне показалось, что текст представлял собой письмо, адресованное лично мне, – писал он позже. – В нем были слова подбадривания и помощи, в которых я очень нуждался, справляясь с ежедневными трудностями. Христос, о котором говорилось в Евангелиях, больше не казался предметом агиографии – Он стал совершенно реальным персонажем, моим другом. Я начал понимать, что Иисус Христос умер не только за мир в целом, но и что Он отдал Свою жизнь за меня тоже. Он принял мученическую смерть, чтобы я, благодаря доверию к Нему, смог иметь вечную жизнь».
Петер молился, и его настроение сразу же поднималось. «Внутри я чувствовал себя свободным, почти легким, даже радостным. Обстоятельства больше не приводили меня в бешенство. Я оказался в тюрьме, чтобы найти Христа, верного своего Друга».
Через неделю после разговора к Корри пришел сам Фред Коорнстра. Потрясенная Корри уставилась на его обведенные зеленовато-фиолетовыми тенями глаза и лопнувшую распухшую губу.
Прежде чем она успела что-либо прокомментировать, Фред пояснил: «Мой друг очень глубоко вжился в роль».
Он положил на стол папку из плотной бумаги, в которой было ровно сто продовольственных карточек, добавив, что он сможет доставать по сто таких каждый месяц. Корри была в восторге – у сотен евреев появился шанс на спасение, – но было слишком рискованно забирать карточки у него дома каждый месяц. Она предложила Фреду приходить в Бейе в своей старой униформе смотрителя электрических счетчиков. В конце концов, счетчик находился внутри дома, так он смог бы спокойно отдавать ей карточки вне посторонних глаз. Фред согласился, и Корри нашла место на лестнице, где он мог бы прятать карточки, «проверяя счетчики».