— Иззи, — тихо зову я.
Но она меня не слышит, и только когда Ричард ведет меня прочь, мне кажется я слышу ее тихий ответ:
— Энни.
Это не последний семейный визит нынешней осенью, потому что я должна еще встретиться с грозной матерью Ричарда, герцогиней Сесили. Мы едем к ней домой в Фотерингей, отправившись в путь по Старой северной дороге ясным солнечным днем. Она ни в чем не ограничена, но удалена от двора; ненависть к невестке-королеве привела к тому, что герцогиня не может присутствовать на больших придворных празднествах, а восстав вместе с Джорджем против короля, она потеряла последние крупицы любви своего сына Эдуарда. Все, по возможности, соблюдают приличия: она по-прежнему наезжает в свой лондонский дом и время от времени бывает при дворе, но воля королевы неизменна. Герцогиня Сесилия нежеланный гость; Фотерингей частично отремонтирован и отдан ей в качестве дома. Я беззаботно еду рядом с Ричардом, пока он не говорит, искоса глядя на меня:
— Ты знаешь, что мы едем через Барнет? Битва произошла прямо на дороге.
Конечно, я это знала, но я не догадывалась, что мы проедем прямо по тому месту, где умер мой отец, где Ричард, сражаясь вместе со своим братом, преодолел ужасные трудности, вышел из тумана навстречу армии моего отца и убил его. Это то самое поле битвы, где верный Миднайт принес последнюю великую жертву своему хозяину: опустил черную голову и принял меч в свое большое сердце, чтобы показать людям, что его хозяин не отступит и не сдастся.
— Мы можем объехать, — говорит Ричард, видя мое лицо.
Он дает приказ охране, они открывают для нас ворота, и мы покидаем дорогу, чтобы миновать поле боя сначала через пастбище, потом по овсяной стерне, а затем вернуться на Старую дорогу с северной стороны деревни. Каждый шаг моего коня заставляет меня дрожать от мысли, что он ступает по костям, и я думаю о моем предательстве, потому что еду рядом с мужем, врагом, который убил моего отца.
— Там маленькая часовня, — показывает Ричард. — Эта битва не забыта. Он не забыт. Мы с Эдуардом заказываем мессы по его душе.
— Правда? — говорю я. — Я не знала.
Я не могу говорить, раздираемая чувством вины от того, что породнилась с Домом, который мой отец считал своим врагом.
— Я тоже любил его, ты знаешь, — тихо говорит Ричард. — Он растил меня, как растил всех своих подопечных, словно мы для него больше, чем мальчики, за которых он получает плату. Он был хорошим опекуном для всех нас. Мы с Эдуардом видели в нем нашего вождя, нашего старшего брата. Мы ничего бы не добились без него.
Я киваю. Я не говорю, что мой отец отвернулся от Эдуарда из-за королевы, из-за жадности ее семьи и их дурных советов. Если бы Эдуард не женился на ней… если бы он никогда с ней не встретился… если бы он не попробовал колдовского любовного напитка ее матери… Но об этом можно сожалеть всю жизнь.
— Он тоже любил тебя, — вот все, что я говорю. — И Эдуарда.
Ричард качает головой, как и я, понимая, на ком лежала вина. До сих пор лежит. На жене Эдуарда.
— Это наша общая беда, — говорит он.
Я киваю, и мы до самого Фотерингея едем молча.
Замок Фотерингей, Нортгемптоншир, осень 1472
Замок, где родился Ричард, дом его семьи, находится в плачевном состоянии с самого начала войны и до сих пор, потому что Йорки могли тратить деньги только на укрепление замков, которые служили центрами восстания против спящего короля и злой королевы. Ричард хмурится, глядя на крепостную стену, опасно накренившуюся надо рвом, и всматриваясь в крышу замка, усеянную неопрятными грачиными гнездами.
Герцогиня встречает меня тепло, хотя уже в третий раз получает невестку в результате тайного брака.
— Я всегда хотела, чтобы Ричард женился на тебе, — заверяет она меня. — Мы с твоей матерью обсуждали это, должно быть, дюжину раз. Вот почему я была так рада, когда Ричарда отдали под опеку твоего отца, я хотела, чтобы вы познакомились друг с другом. Я всегда надеялась, что ты станешь моей невесткой.
Она приветствует нас в небольшом зале, после пожара обшитом деревянными панелями, с тремя огромными столами, установленными для ужина: один для слуг, второй для служанок, и третий стол для знати.
— Я не пытаюсь конкурировать с ее двором. Со всякими бургундскими модами, — сварливо говорит герцогиня Сесилия, — И всяческими излишествами.
— Мой брат король посылает вам свои наилучшие пожелания, — вежливо говорит Ричард.
Он становится на колени перед матерью, и она кладет руку ему на голову для благословения.
— А как себя чувствует Джордж? — она сразу спрашивает о своем любимчике.
Ричард подмигивает мне. Открытое предпочтение, которое мать оказывает Джорджу, было темой для шуток в семье, но только до того момента, пока она не поддержала Джорджа в его претензиях на престол. Это оказалось слишком даже для снисходительной любви короля.
— С ним все в порядке, хотя мы все еще пытаемся договориться по вопросу приданого наших жен, — отвечает Ричард.
— Очень плохо, — она качает головой. — Нельзя разделять большие уделы. Ты должен заключить с ним договор, Ричард. В конце концов, ты же младший сын. Ты должен уступить своему брату Джорджу.
Похоже, ее материнская любовь не имеет границ.
— Я поступлю по своему разумению, — сухо говорит Ричард. — Мы с Джорджем должны еще разделить земли Уорика. Я был бы плохим мужем для Анны, если бы позволил пустить по ветру ее достояние.
— Лучше быть бедным мужем, чем плохим братом, — говорит она важно. — Посмотри на своего брата Эдуарда, он даже пикнуть не смеет под кошачьей лапой своей жены и каждый день предает свою семью.
— Эдуард всегда был для меня хорошим другом, — напоминает Ричард. — И хорошим братом.
— Боюсь, это не его решение, — возражает она. — Это она так захотела. Дождитесь, пока ваши интересы не пойдут вразрез с ее амбициями, а потом увидите, чьи советы примет Эдуард. Она его погубит.
— Я молюсь, чтобы ничего подобного не случилось, — отвечает Ричард, — Не пора ли нам ужинать, Леди Мать?
Любимый конек герцогини Сесилии: разорение семьи из-за происков Элизабет Вудвилл, и она не слезает с него все время нашего визита. Хотя Ричард заглушает мать так часто и вежливо, как только может, ее красноречие прорывает плотину лояльности. Все видят, как нагло королева добивается своего и заставляет Эдуарда посадить ее друзей и родственников на места, принадлежащие другим людям; она использует право королевских сборов шире, чем любая королева до нее, и содержит своих братьев и сестер. Ричард не может и слова сказать поперек своему брату королю, но в Фотерингее никто не любит Элизабет Вудвилл, и та сияющая красотой молодая женщина, которую я впервые увидела в вечер ее великого триумфа, совсем скрылась за неприглядным образом, который усердно малюет ее недоброжелательная свекровь.
— Она никогда не должна была короноваться, — шепчет мне она однажды, когда мы сидим в ее солярии,[21] старательно вышивая манжеты рубашки, которую герцогиня собирается подарить на Рождество своему ненаглядному Джорджу.
— Почему нет? — спрашиваю я. — Я так хорошо помню ее коронацию, хотя была еще маленькой девочкой, я думала, что она самая красивая женщина, которую я когда-либо видела в жизни.
Пренебрежительная гримаса показывает, что эта стареющая красота теперь нуждается в хорошей реставрации.
— Ее нельзя было короновать, потому что ее брак незаконный, — шепчет она из-под руки. — Мы все знали, что до встречи с ней Эдуард уже был тайно женат. Он не был свободен, чтобы жениться на ней. Мы ничего не говорили, пока твой отец устраивал его союз с принцессой Боной Савойской, потому что его тайный брак мог помешать такой прекрасной сделке. Но, когда Эдуард дал клятву Элизабет, он заключил еще один тайный брак, попросту стал двоеженцем, и поэтому она совершенно не годится для короны.
— Ее мать была свидетелем…
— Эта ведьма поклянется в чем угодно ради своих детей.
— Но Эдуард сделал ее королевой, — замечаю я. — И их дети — принц и принцессы.
Она качает головой и перекусывает нить своими острыми зубами.
— Эдуард не имеет права быть королем, — очень тихо произносит она.
Я роняю свое шитье.
— Ваша светлость… — я в ужасе от того, что она собирается сказать дальше.
Это та старая сплетня, которую распространял мой отец, когда собирался отлучить Эдуарда от престола? Неужели герцогиня хочет обвинить саму себя в бессмысленном прелюбодеянии? И какие неприятности мне грозят, если я буду посвящена в эту огромную, страшную государственную тайну?
Она смеется над моим ужасом.
— Ох, какой ты еще ребенок! — недовольно говорит она. — Кто будет доверять тебе что-то серьезное? Кто собирается рассказывать тебе важные секреты? Напомнить, сколько тебе лет?
— Мне шестнадцать лет, — я пытаюсь собрать остатки достоинства.
— Маленькая девочка, — насмехается она. — Я тебе ничего больше не скажу. Просто знай, что я люблю Джорджа не потому, что я сумасшедшая старуха. Я люблю Джорджа не просто так. Этот мальчик родился, чтобы быть королем. Только этот мальчик — и никакой другой.
Глава 2
Виндзорский замок, Рождество 1472–1473
Эдуард всегда любил рождественские праздники, и в этом году он отмечает их с особой пышностью. Вернувшись вместе с Ричардом ко двору, я участвую в развлечениях всех двенадцати дней. Каждый день приносит новые увеселения и новые маски. За каждым ужином исполняются новые песни, нас развлекают трубадуры, актеры и жонглеры всех мастей. Каждый день травлю медведей сменяет охота на берегах холодных болот. Не считаясь с расходами, король устраивает даже трехдневный рыцарский турнир, где каждый дворянин королевства поднимает свой штандарт. Брат королевы Энтони Вудвилл объявляет битву поэтов, где каждый из них должен прочитать свой куплет; все встают в круг, и каждый, кто не может подыскать рифму, делает шаг назад, пока в центре зала не остаются только двое; один из них — Энтони Вудвилл, и вот он выигрывает. Я вижу гордую улыбку его сестры: он всегда побеждает. В одном из дворов, затопленных по этому случаю, организуют представление морского боя, а однажды ночью мы смотрим танец с факелами в лесу.