— Ты ела? — грозно спросила Деметра, набирая пароль на панели управления автоклавом. После ряда манипуляций, включающих прикладывание к автоклаву подушечки пальца и глаза (видимо, чтобы никто не запустил жуткое устройство без Деметры) доносящееся из чрева автоклава урчание стихло, а прозрачная крышка откинулась набок.
Кора окинула голодную пасть автоклава подозрительным взглядом и призналась:
— Около часу ночи я выпила чёрный кофе с коньяком и съела кусочек шоколадки. Надеюсь, это не повлияет на качество… анабиоза.
По правде говоря, Кора не была уверена насчёт времени — впрочем, едва ли это имело принципиальное значение. Про гранат она тоже решила не уточнять — хотя ей ужасно хотелось рассказать о случившемся хоть кому-то. Только она по понятным причинам не могла обсуждать проблему влияния гранатовых зерен на автоклав ни с Аидом Кроновичем, ни с Танатом, а обсуждать самого штурмана с Деметрой или с Гермесом считала глупым и неуместным.
Впрочем, к последнему она все-таки заскочила. Безопасник забрал два письма, торжественно пообещал передать их Аиду с Танатом и не засовывать при этом туда свой нос, и потратил не меньше пяти минут, чтобы высказать Коре все, что он думает о ней, её суицидальных наклонностях и дочернем долге.
Несмотря на то, что он в очередной раз подтвердил, что не будет мешать залезть в автоклав, если ей того хочется, слово «идиотка» фигурировало в его вдохновленной речи не меньше десяти раз.
— На качество анабиоза может повлиять то, что ты не спала в своей постели, а шлялась всю ночь невесть где, — сумрачно констатировала Деметра. — Я даже подумала, ты не придешь.
— Ага, конечно, как же я не приду. Ты же сама сказала, что это мой долг, — фыркнула Кора. — Ну, как сюда залезать? Слушай, а ты не хочешь показать мне, как нужно залезать в автоклав, желательно в духе сказки «Гензель и Гретель»?
Деметра закатила глаза и показала на полустертый рисунок на откинутой крышке: стилизованная женская фигура лежала внутри автоклава, как в ванне.
Нарисованная фигурка была голой, но Деметра сказала оставить комбинезон и белье:
— Одежду, — сказала она, — мой автоклав переварит.
После этих слов Кору затрясло.
Кое-как собрав волю в кулак, она заставила себя залезть в автоклав и вытянулась там, дрожа от ужаса. Деметра потрепала её по волосам и скрылась из виду. Теперь девушка видела только блестящие края автоклава, откинутую прозрачную крышку и потолок.
У Коры было полторы секунды, чтобы передумать и выскользнуть из автоклава, пока Деметра не набрала комбинацию клавиш. Наплевать на свой долг перед матерью и сбежать к штурману — если, конечно, он согласится принять её после всего.
Но Кора не могла позволить себе сбежать.
Она знала, что должна умереть.
Потому, что она…
Автоклав загудел, и Кора вздрогнула, ощутив прикосновение гибкого пластика — мягкие путы легли крест — накрест, фиксируя руки, ноги и шею. Бежать было поздно, и вместо короткого облегчения вновь пришел страх.
— Я люблю тебя, мама, — проговорила Кора, собравшись.
Она должна была умереть с достоинством.
Умереть, чтобы…
Какая-то странная мысль тревожила её на пороге смерти, и девушка попыталась схватить её за хвост, но не успела — её спугнул тихий голос Деметры:
— Если бы ты и вправду могла любить меня, Кора, ты никогда бы сюда не вернулась, — проговорила она где-то за писком клавиш, — Если бы ты и вправду была настоящей. Если бы ты…
Деметра всхлипнула и ударила по панели; прозрачная крышка автоклава поползла вниз и закрылась — как закрывалась сотни раз, и наяву, и во снах.
И Кора закрыла глаза, чтобы не видеть, как плачет мама.
Но, даже зажмурившись, она продолжала видеть перед собой внутренности автоклава — и почему-то знала каждую трещинку, каждую выбоинку в его блестящем чреве. Как будто у неё в голове вдруг отдернулась плотная штора, скрывающая память о… целых десятилетиях?..
Кора застыла, осознавая, что знает и чуть заметную сеточку трещин под головой, и длинную царапину возле левой руки; а если пошевелить правой, то можно нащупать едва заметную выбоинку. Выбоинка осталась в какую-то из прошлых зим, когда Кора взяла с собой в автоклав дешевое металлическое колечко.
Когда автоклав превратил её в раствор — а девушка почему-то знала и это — Деметра, ругаясь, вытащила колечко и выбросила его вместе с мусором.
Шесть лет назад.
— Выпусти меня! — завопила Кора. — Выпусти меня, пожалуйста! Пожалуйста, мама!..
Кричать было бессмысленно — и это она знала тоже. Снаружи ничего не услышать. Деметре даже не видно, как она дергается — внутренности автоклава уже заволокло паром. ещё чуть — чуть, и он начнёт обжигать — и начнётся агония. Но Кора помнила, что это недолго: от боли она потеряет сознание меньше, чем через минуту. Анестезия сломалась в позапрошлом году, но Деметра об этом и понятия не имеет.
Она избегает смотреть в окошечко автоклава уже больше двадцати лет.
— Я каждый раз жду, когда ты сбежишь! Но ты всегда, всего возвращаешься, приходишь сюда, и ложишься! Но почему?! Почему ты не можешь быть настоящей, Кора?!
Кора прикусила губу, чтобы не закричать — но не смогла, прошептала:
— Я настоящая. Настоящая. Настоящая.
Но только она шептала это уже много раз.
И мать все равно ничего не слышала.
Никогда.
И Кора закашлялась, глотая туман:
— Потому, что, «цензура», это мой долг! — прохрипела она.
Туман обжигал горло и лёгкие; давление в автоклаве нарастало — ей стало нечем дышать. Кора уже не слышала Деметру, все заглушал стук крови в ушах и звук работающих механизмов адской машины. Боль становилась невыносимой; сознание ускользало.
Кора падала в ночь.
Но в тот момент, когда она уже растворялась в боли, когда уже не могла кричать и молча тонула в обжигающей тьме, туманное облако вдруг прорезало ослепительной вспышкой.
Кора дернулась, вновь ощутив свое тело, и попробовала вдохнуть — кажется, воздух больше не обжигал. Боль отступала, оставляя страшную слабость.
Чья-то рука схватила её за плечо, встряхнула, и Кора подняла веки, пытаясь сфокусировать взгляд — перед глазами медленно колыхалась гигантская дыра с оплавленными краями.
И первым, что прорвалось в эту дыру — в рассеченное и обугленное чрево автоклава — был дикий вопль Деметры:
— … ненормальный!!! Аид!!! Как ты мог?!
Следом за воплем из тумана соткалась мрачная физиономия Таната. Миг — и странная решимость у него на лице сменилась облегчением; киборг бросил куда-то назад «успели», сурово приказал Коре не шевелиться, взмахнул рукой — кажется, девушка успела увидеть чёрный клинок — и пластмассовые фиксаторы, впивающиеся в её тело, бессильно упали на дно автоклава.
— Хватайся, — хмуро сказал Танат, протягивая руку. Кора, рванувшись, вцепилась ему в рукав, и мир опрокинулся у неё перед глазами.
И только Деметра продолжала кричать.
Эпилог
Кора открыла глаза и, убедившись, что мир вокруг не спешит подёргиваться туманом или сворачиваться в спираль, рискнула сделать глубокий вдох.
В воздухе пахло озоном; голова всё-таки немного кружилась, но с помощью Таната девушке удалось опереться спиной на останки автоклава и сесть.
Оранжерея носила следы непонятного побоища — стены отсека обуглились, растения превратились в пепел, мебель и все медицинские принадлежности были разбросаны и частично оплавлены, от автоклава осталась нижняя половина, а верхняя её часть, та, которая из стекла и металла, была натуральным образом скомкана, оплавлена и пришпилена к стене двузубцем из чёрного металла (Кора невольно порадовалась наличию пластмассовых фиксаторов, надёжно приковывавших её ко дну автоклава — двузубец пролетел у неё прямо над головой).
Центром великолепной композиции была красная, трясущаяся Деметра — она нецензурно орала что-то про «В моих оранжереях?! Да как он посмел?». Перед ней застыл Аид Кронович — и чёрный плащ из теней на нём медленно таял, открывая простой серый мундир.
Поодаль откровенно веселился довольный Гермес, объясняющий ситуацию напряжённому Аресу, вооружённому трезубцем Посейдону и капитану Зевсу с колчаном стрел в руках.
И вся эта весёлая компания радостно обернулась посмотреть на Кору. В глазах штурмана тенью взметнулась тревога; и даже мама сделала паузу между воплями, чтобы спросить, как она себя чувствует.
— Всё хорошо, — прохрипела Кора, цепляясь то за Таната, то за автоклав, и вытерла руками мокрое лицо.
— Дитя, давай я посмотрю, хорошо или нет, — откуда-то появился Асклепий с чемоданчиком в руке. — Вот, выпей, — он сунул ей в руки стаканчик с остро пахнущей жидкостью, — И постарайся не говорить, пока я тебя осматриваю. Пока, конечно, ничего критичного…
— А что… — Кора поймала недовольный взгляд медика, послушно замолчала и вопросительно подёргала за крыло Таната.
— Я спокойно сидел у себя в морге и вскрывал заражённых, когда мне позвонил Гермес и сообщил, что ты собираешься покончить с собой, добровольно отправившись в лапы Деметры, — принялся объяснять киборг, и все окружающие вдруг замолчали, прислушиваясь, — которая сделает из тебя питательный раствор для орхидей в своём автоклаве. Сначала я решил, что он меня разыгрывает, но потом он прочитал мне твою извинительную записку, и я понял, что всё серьёзно. Я помчался наверх, а Гермес тем временем побежал снимать Аида с вахты. Мы прибежали сюда, и Аид с порога швырнул двузубец. Сразу же, как увидел, как тебя… переваривают.
— Три сектора! — всплеснула руками Деметра. — Три сектора цветущих растений!.. Да как ты мог?!
Штурман оставил эти вопли без ответа. Он был спокоен и собран, как перед боем — и Кора боялась отвести от него взгляд.
— То есть дочку тебе не жалко? — скрипнул зубами Арес.
— Она всего лишь клон! Ты погубил три сектора растений из-за клона!!
— Кора не клон, — твёрдо сказал Аид Кронович.
Кора стиснула зубы. Ещё вчера она была абсолютно уверена, что является незарегистрированным биологическим клоном — но теперь она не знала, о чём и думать.