Он явно не мог не заметить ни Кору, ни следы её пребывания на штурманском мундире.
— Это Кора, дочь Деметры, — представил девушку штурман. — Танат Железнокрылый, лучший патологоанатом на этом корабле. И на этом свете.
— Ты необъективен, — отмахнулся Убийца, отвечая на удивлённый взгляд Коры кривой усмешкой.
Девушка робко разглядывала Таната и его вотчину — весьма и весьма напоминающую медицинский отсек прозекторскую.
— Деметра говорила о вас, — неловко сказала Кора, не зная, как начать разговор. — Правда, не очень подробно, я даже не знала, что вы патологоанатом. Она просто ворчала, что из тех тел, что попадают к вам, ещё ни одно не пошло в питательный раствор, все либо уходят в гробах, либо идут на кремирование. Якобы вы…
Она хотела сказать «ненавидите жизнь», потому что чувствовала, что с Танатом, этим чернокрылым киборгом в белоснежном халате, можно не выбирать слов, но тут её прервал тихий смех штурмана.
Кора так и подскочила, во все глаза созерцая чудо из чудес — давящегося от смеха Аида Кроновича.
— Чего смешного? — недовольно буркнул Танат.
— Ну, знаешь, — сказал Аид, отсмеявшись, — скажи мне кто пять-шесть тысяч лет назад, что ты будешь конкурировать за трупы с Деметрой…
— Тьфу на тебя, «конкурировать», тоже мне, — скривился Танат. — Да забирала б хоть все, это Зевс запретил перерабатывать умерших от болезни или вот криминальных. Хотя по мне, дебилов, которых зарезали в поножовщине, можно и в автоклав.
— С больными тебе, наверно, понятно, — Аид посмотрел на Кору, и та испуганно кивнула. — Полная дезинфекция и кремация. А криминальных сначала отправляют на вскрытие. Труп можно отправить в переработку не позже суток после смерти, если, конечно, это живой человек, а не биологическое существо, полностью созданное из вторичного сырья. Такое тело может храниться неделю. Потом качество… материала резко падает из-за процессов разложения, и отправлять в переработку становится нерационально — дольше возиться, очищая питательный раствор от продуктов распада. Танат и его подчиненные же обычно не выдают криминальные трупы, пока дело не раскрыто.
— Пора, наверно, начать выдавать, — без особого энтузиазма сообщил Железнокрылый. — У меня тут морг, а не склад.
— А в чем дело? — осторожно уточнила Кора. Она, конечно, имела какое-то представление о том, почему у Таната случился резкий наплыв криминальных трупов, но все её знания были обрывочными.
— Ты что, не слышала про маньяка? — на каменной в общем-то физиономии патологоанатома отразилось удивление.
Кора призналась, что кое-что слышала, точнее, подслушала, благо ни Деметра, ни посетители её оранжерей не были настроены разговаривать о маньяке.
— Да, кстати, — спохватился штурман. — Кора хотела поговорить с тобой о смерти, — в том, как он сказал это, прозвучало эхо чего-то далекого и безапелляционного, словно приказ. Хотя… нет, пожалуй, это не было приказом, как не было и дружеской просьбой, скорее, каким-то… Коре показалось, напоминанием.
— Деметра сказала, вы знаете все о смерти, — тихо произнесла девушка, скользя взглядом по железным перьям киборга. — Скажите, умирать больно?..
Танат передернул плечами, и его перья зазвенели:
— Ну, знаешь, смотря от чего, — недовольно сказал он. — Но ты не бойся. На самом деле в том, чтобы умереть, нет ничего страшного. Для тебя все закончится в один миг, потом буду работать или я, или автоклав.
— А если я не хочу, чтобы на этом заканчивалось?.. — спросила Кора.
— Не для тебя, — терпеливо поправил Танат, — для тела. Твоя душа…
Под строгим взглядом Аида и внимательным Коры он начал рассказывать о загробной жизни, о тысячи, тысячи религий, о том, что достаточно верить, и лучше всё же во что-то нормальное, а не в Ктулху (если бы ещё Кора знала, что такое Ктулху), и о том, что перерождение неизбежно, но это не так, как в ту злосчастную питательную субстанцию, которой так боится Кора, а в нечто живое, дышащее и разумное. И это было настолько заманчиво и прекрасно, что Кора едва не утратила бдительность и не спросила, а есть ли душа у тех, кто выращен в пробирке из этой же самой субстанции, кто не имеет ни детства, ни юности, кто сразу родился двадцатилетним и помнит лишь два с половиной месяца своей жизни (и дело не в амнезии), кто в жизни не прочел ни одной книги, но хранит в голове всю накопленную человечеством информацию о растительных и животных мирах всех планет.
У тех, кто живёт лишь до первого дня зимы.
Да, Кора едва не спросила об этом — едва удалось спохватиться и удержать рвущиеся с языка слова. При этом, кажется, она слегка изменилась в лице, и Танат быстро завершил лекцию о душе (очевидно, решив, что Кора не верит в существование душ) и начал говорить, что те, кто стали пеплом, и те, кто стали питательной смесью, всегда остаются в памяти близких, и даже если человек одинок, у него нет ни семьи, ни друзей, хоть кто-нибудь — пусть случайный знакомый — когда-нибудь да вспомнит о нем.
Кора засмеялась тихим, болезненным смехом. О ней-то уж точно некому будет вспомнить. Едва ли о ней подумает даже Деметра, она же…
— Вот тут ты можешь не беспокоиться, — твердо сказал Аид, и очередная порция истеричного смеха, булькнув, застряла у Коры в горле. — Тебя как минимум будут помнить те пять идиотов.
Девушка фыркнула, подумав, что действительно будут, и ещё как; Танат же озадачился, и штурман в двух словах обрисовал ему ситуацию.
— Спасибо, что не насмерть, — буркнул он. — Ещё бы не хватало…
Штурман прижал одну руку к груди и наклонился в неглубоком издевательском поклоне; Кора снова фыркнула и торопливо отвернулась, чтобы не раздражать своим смехом патологоанатома с его благодарностью другу за то, что тот не стал увеличивать ему фронт работ.
Потом она поблагодарила Убийцу за помощь. Слова были искренни — благодаря Танату Кора узнала ответы, которых ей так не хватало. Она обрела ясность. Теперь следовало действовать — и она уже знала, как. Если, к примеру, она умрёт, а тело не найдут за неделю…
Аида Кроновича она тоже поблагодарила — за всё. Она не стала пояснять, за что конкретно, в этом «все» было то, что он спас её в лифте, и то, что отвел к Танату, и ласковые прикосновения к волосам, такие необходимые.
Штурману это «всё» не понравилось совершенно:
— Ещё полчаса, и я провожу тебя. Ещё не хватало, чтобы ты бродила одна по нижним уровням, — безапелляционным тоном заявил он, и тут же обернулся к Танату, — так что, у тебя новый труп?
— Семнадцатый, — с некоторым удивлением отозвался Железнокрылый. — Ты хочешь взглянуть? Ищейки Гермеса его едва не обнюхивали. А, впрочем, как знаешь, — он дёрнул крылом и повел их куда-то вглубь прозекторской. — Кора, может, ты подождешь здесь?
— Не подождёт, — возразил Аид прежде, чем девушка успела открыть рот. — Веди.
Они прошли что-то вроде приёмной (видимо, для родственников покойных), лабораторию, где суетились два невысоких, щуплых субъекта в белых халатах и очках на пол — лица, и, подождав пору секунд, пока Танат откроет толстую, не меньше полметра, металлическую дверь, переступили высокий порог.
Кора поёжилась — было холодно, едва ли намного выше нуля — и присмотрелась к столам, совсем таким же, как те, которые были в том помещении, где они говорили с Танатом, только на сей раз не пустыми.
На столах лежали аккуратно накрытые простынками тела. Кора насчитала шесть штук — остальные, видимо, хранились в другом месте.
— Вот он, рабочий из шлифовального цеха, — Танат сверился с биркой на ноге и назвал имя, но Коре оно ни о чем не говорило. — Нашли по запаху… на техническом между +31 и +30. Висел, как обычно, в проволочной петле…
— И сколько он там провисел? — небрежно уточнил штурман, приподнимая простынь за угол.
— Больше трёх дней, — сказал Танат. — Все как обычно. Его, очевидно, подкараулили после смены, придушили петлей, перенесли на технический уровень, изнасиловали и повесили. Причина смерти — механическая асфиксия. Отпечатков нет, биологических следов нет, ничего нет…
— Какой ужас, — пробормотала Кора.
— Тебе не стоит беспокоиться насчёт маньяка, — сказал штурман, пристально разглядывая её лицо — все семнадцать — мужчины, — он откинул простынь в сторону, и Кора прижала ладонь к губам, чтобы не закричать (и не оставить свой завтрак на полу у Таната). — Не отворачивайся. Вот так же, или примерно так же, с поправками на причину смерти, будешь выглядеть ты, если тебя найдут через три дня после смерти. Так что, не лучше ли спокойно прожить свою жизнь, сколько там тебе отпущено, и с достоинством принять то, что будет потом, не важно, будет ли это кремация или переработка в раствор?
Кора сдавленно пискнула, стараясь не смотреть на распростёртое на столе отвратительное тело с вытаращенным языком и почерневшим лицом.
Она не могла не смотреть.
— Ты достаточно прониклась или хочешь посмотреть остальные? — уточнил Аид, снова накрывая тело простыней. — Тут разные есть.
— Н-нет, — пробормотала Кора, моргая, чтобы прогнать стоящее перед глазами изображение висельника (ну уж нет, ей точно не хочется превратиться во что-то подобное). — Я… уже не хочу, правда. Кто… кем нужно быть, чтобы… — она не смогла договорить, её трясло.
— Мы не знаем, — пожал плечами штурман. — Над этим делом уже полгода работают лучшие ищейки Гермеса, но пока… как видишь. Ну ладно, — сказал он чуть мягче, — пойдем, ты дрожишь. Спасибо, Танат.
— Можешь засунуть свое «спасибо»… — огрызнулся Танат, закрывая дверь в холодильный цех. — Ещё бы она не дрожала, такой день, и тут ты со своими методиками…
— Все в порядке, — кое-как выговорила Кора. — Я действительно… задумалась об этом на пару минут. Но теперь я убедилась, что не хочу становиться трупом на вашем столе.
Танат посмотрел на неё и покачал головой; девушка заставила себя улыбнуться, и он мрачно сказал, что ей стоит не думать о смерти, маньяках и трупах, а радоваться тому времени, которое ей отпущено. Кора могла сказать, что отпущено ей-то совсем немного, особенно в масштабе Таната и Аида, но привычно промолчала.