Он лгал; болтавшееся на воде позади него суденышко вместило бы десять путников, только если бы те спали в трюме один на другом. Раффи понял, что Каю знает об этом, по опущенным уголкам ее рта, но спорить она не стала. Лишь сняла с пояса кошелек и принялась отсчитывать монеты.
– Будьте готовы к восходу, – сказала она, роняя последнюю в узловатую руку моряка. – И помните о числе пассажиров.
– Ага. – Капитан, хоть и назвал цену сам, похоже, опешил от количества полученных денег. Исподтишка оглядев многолюдный причал, он затолкал монеты в карман куртки. – Как только солнце лизнет край неба, буду ждать. Шестерых пассажиров.
Он протянул ладонь для рукопожатия.
Каю взялась за нее. И дернула так, что капитан с тихим удивленным возгласом подался вперед, ведомый скорее растерянностью, чем какой бы то ни было силой со стороны девушки.
– Я прекрасно запоминаю лица, – сказала та глухим голосом. – И у меня есть друзья, способные сделать твою жизнь крайне неприятной, если ты надумаешь пренебречь нашим уговором. Просто сообщаю.
Раффи округлил глаза, но постарался придать своему лицу безразличное выражение, как только капитан метнул на него испуганный взгляд.
– Слово даю, – сказал моряк, выворачивая пальцы из хватки Каю. – Рассвет, шестеро путников, причал у Храма.
– До встречи.
Она развернулась на каблуке. Раффи двинулся следом. Обернувшись через плечо, он увидел, что капитан потряхивает кистью, будто Каю пережала ему все сосуды.
Как только порт остался позади, Раффи ускорился, догоняя ее, и снова зашагал с ней в ногу.
– Сурово ты сделки заключаешь.
– Приходится. – Каю натянула улыбку, но та быстро померкла. – Если не осторожничать, моряки тебя обманут, не успеешь глазом моргнуть. Ты бы видел, сколько мне пришлось заплатить тем, что привезли нас сюда.
Вполне исчерпывающий ответ; и все же Раффи снова ускорился, обогнал девушку и развернулся к ней лицом, прерывая ее стремительный шаг.
– Каю.
Она стиснула полные губы и наконец посмотрела на него темными глазами.
– Раффи.
– Скажи мне, что случилось.
– Ничего не случилось. – Точеные черты ее лица словно окаменели. – Полно, ты же не боишься, что я откажусь платить за твои обеды, если меня одолеет скверное настроение? Я знаю, что ты не лучшего мнения обо мне, и все-таки хоть в чем-то я заслуживаю доверия.
– Каю, – повторил Раффи, потому что ее имя было единственным, во что он мог вложить это неясное чувство. Раздражения, да, но еще и тревоги, и не только за себя.
Она ничего не сказала, глядя на него широко открытыми глазами. Он не замечал, что взял ее за плечо, пока не ощутил слабую дрожь мышц под ладонью.
Раффи сглотнул. И уронил руку.
– Я беспокоюсь не о деньгах, – проговорил он. – А о тебе.
Губы у нее скривились; он не понял, какие эмоции это вызвали. Каю вздохнула и отвела взгляд. Глаза ее выдавали стремительный поток мыслей.
– Это место, – наконец негромко сказала она. – У меня о нем не лучшие воспоминания.
– О Храме?
Она кивнула, водопад ее черных волос колыхнулся на морском ветерке.
– Меня привели сюда не самые приятные обстоятельства, – почти прошептала Каю, словно не желая признаваться в сказанном. – Мой отец… хотел выдать меня замуж. За жестокого человека, у которого до этого уже было четыре жены, и каждая из них загадочным образом погибала спустя шесть месяцев после заключения брака. Я – третья дочь. Моя единственная ценность – в замужестве и том, сколько денег, власти или влияния оно может принести Императору.
Раффи кивнул, собирая кусочки повествования воедино.
– И ты приехала сюда… стала путешествовать, учиться в чужих странах… чтобы сбежать.
Каю резко и хрипло усмехнулась.
– Вроде того, – пожала плечами она. – Отказавшись от брака, я той же ночью пробралась на корабль. Мне было все равно, куда он идет. Он привез меня сюда, а потом… – Каю помолчала, сглотнула. В глазах ее снова мелькнули раздумья, она тщательно взвешивала и подсчитывала все, что хотела ему открыть. – Я сделала то, что должна была. Укрылась в Храме. И воспоминания об этом времени у меня не добрые.
Его старшая сестра, Амития, вышла замуж за человека, выбранного их родителями. Но за человека сердечного, веселого и красивого – а не только безмерно богатого; и Раффи знал, что ни при каких иных условиях его семья не согласилась бы на этот союз. Он не представлял, как можно принуждать кого-то любимого к браку с заведомо опасным человеком.
– И твой отец… до сих пор не знает, где ты?
Она опустила голову; беспокойно заправила волосы за ухо.
– Даже если знает, – прошептала она, – это неважно. Он меня не тронет.
Слова могли бы казаться пустой бравадой, но Каю произнесла их почти с сожалением. Раффи кивнул, складывая руки на груди.
– Тяжело находиться в месте, что навевает дурные воспоминания, – сказал он. – Я понимаю.
– Понимаешь ли? – все так же мягко и тихо отозвалась Каю. И, скользнув мимо него, зашагала прочь, не оборачиваясь.
Перебравшись через дюны, они увидели Файфа и Лиру, что стояли у забора и негромко разговаривали. Похоже было, что они играют – Лира указывала на растения, а Файф их называл.
– Нитяной мох.
Файф отхлебнул чаю из дымящейся кружки – судя по всему, он обнаружил кухню. Лира перевела палец к другому виду мха, ползущего по забору.
– Королевский ковер.
Следующий вид рос на земле и был усеян цветами.
– Русалкины волосы.
– Терпеть не могу, когда что-то настоящее называют в честь выдуманного. – Где-то между портом и дюнами Каю вновь укрылась за ясными улыбками и легкими смешками – эта маска не появлялась у нее на лице с тех пор, как они ступили на берег Рильта. Девушка облокотилась на забор и перегнулась через него, глядя на упомянутое растение. – Как-то неразумно.
– Если только русалки ненастоящие. – Раффи повторил ее позу, хотя и стараясь держаться на расстоянии. – Честно говоря, я бы сейчас ничему не удивился.
– Если они и настоящие, я ничего такого не слышала. – Лира присела и сорвала один из цветков, на которые указывала; над тонким стебельком склонялись мелкие бледно-голубые лепестки. – Может, они слишком умны, чтобы покидать море. На суше все настолько сложнее.
– Особенно если спасаешь девиц или изгоняешь чуму, – пробубнил рядом с ней Файф. Она подтолкнула его бедром и приладила крошечный цветок ему за ухо.
Глаза Каю забегали между ними, живые и полные вопросов.
– Вы двое…
Раффи вскинул брови, покосился на нее, потом на Файфа и Лиру. Обитатели Диколесья переглянулись, будто переговариваясь без слов.
– Ну, – сказал Файф, опуская кружку с чаем и глядя на Лиру из-под выгнутой брови. – Я люблю тебя. Но ты это знаешь.
– А я люблю тебя, – отозвалась Лира. Протянула руку, поправила цветок русалкиных волос так, чтобы его лепестки касались виска Файфа. Потом посмотрела на Каю и пожала плечами. – Я не создана для романтики. Или влечения, если точнее. Но мы друг друга любим. Всегда любили. – Она одарила Файфа ухмылкой. – И теперь уже ясно, что всегда будем.
– К моей великой досаде, – сказал тот. Но потянулся и обхватил пальцы Лиры своими, мягко и легко.
Только это и выдавало их связь – крепкая дружба да сплетенные руки. Никаких поцелуев, никаких других признаков любви, как понимал ее Раффи. Однако казалось, что их чувства глубже всего этого. Лира и Файф любили друг друга иначе – безупречно скроенной под них любовью.
В последнее время Раффи все больше сомневался, что способен разобраться в природе любви.
Все четверо погрузились в молчание. Где-то на пляже вскрикнула чайка.
Каю выпрямилась, переводя темные глаза со мхов на Раффи. На лице у нее проступило нечитаемое выражение – некая смесь надежды, уязвимости и стальной твердости.
– Идешь?
И, даже потерянный в гуще собственных мыслей о любви и непостижимых ему вещах, Раффи уловил истинный вопрос, скрывавшийся за тем, который она задала. Ощутил ее потребность в спокойствии, тепле и возможности не думать хоть недолго.
А потому, когда Каю двинулась к Храму особой, исполненной решимости походкой, он пошел за ней, понимая, что это значит.
За спиной у него зазвучали тихие голоса Файфа и Лиры, едва слышные за шумом ветра, криками чаек и плеском волн о берег; они снова говорили на своем, только им двоим известном языке.
Раффи последовал за Каю сквозь двери Храма, по коридору, к маленьким кельям с маленькими кроватями и к той комнатке, которую Каю избрала для себя, как только стало ясно, что им придется провести здесь по меньшей мере одну ночь. Он не думал о том, что будет дальше, хотя его тело уже все знало. Он вообще не позволял себе думать.
Приятно было ненадолго дать разуму отдых. Позволить другим частям себя на время взять верх.
Когда дверь за ними закрылась, Каю обернулась. Невысокая, она едва доставала носом до его груди, и глаза к его лицу вскинула с уже расширенными зрачками. У него перехватило дыхание, когда она сбросила свободную рубашку, брюки и сапоги и замерла перед ним, бледная и нагая.
– Я давно ни с кем не была, – шепнула она.
– Я тоже, – ответил Раффи.
Каю поцеловала его, и на вкус оказалась как пряности и цветы. Он запустил руки в ее волосы, невозможно шелковистые – они заскользили по его коже черными занавесями.
– Пусть это не значит ничего. – Она отстранилась, через голову стянула с него рубашку и провела ладонями по его гладкой, смуглой груди. – Пусть это не значит ничего такого, чего тебе не хотелось бы.
Утешение. Вот чего они оба ищут. Вот что он сказал себе, целуя ее вновь и опуская руки к ее бедрам и ниже. Это ведь не значит ничего? Он занимался этим и раньше, с людьми, знавшими, что причиной всему – лишь поиск утешения; знавшими, что на сердце у него совсем иное, и ничего не имевшими против. Это не значит ничего, кроме потребности в небольшой передышке. Пусть Раффи мало знает о любви, но это он знает точно.
А если это значит нечто большее? Если это важнее того, что тела просто предаются телесному, что это может значить для него? А для Нив?