Их бесконечность оказалась такой короткой.
Короли, это было больно. Слезы брызнули у нее из глаз от мысли о том, что она бросает Эммона, снова оставляет его одного. Казалось, что в груди у нее пробили дыру, что она уплывает куда-то во тьму, сорвавшись с привязи.
Неужели так это и будет? Бесконечная тьма без того, с кем можно разделить одиночество?
– Рэд, стой!
Вокруг ее талии обвились руки, сильные и родные, приковали ее к земле – Рэд даже не понимала, что движется к стене из теней, пока Эммон ее не поймал.
– Останься со мной, – зашептал он глухо, хрипло и умоляюще. – Рэд, останься со мной.
Теперь он понимал. Он знал. Диколесье зашелестело в груди Рэд, выпуская еще один цветок и признавая – ей нужно будет все. Весь лес, вся магия. Для спасения Нив потребуется стать тем, чем стал Эммон, спасая ее саму, круг замкнется и все вернется к началу.
Все Диколесье целиком. Девушка, ставшая божеством.
Краем глаза она увидела, как в стороне, на снегу, застыл Файф.
На сей раз все будет иначе – один человек станет всем Диколесьем, поглотив каждую крупицу его магии. Ей придется вобрать его целиком и шагнуть в тени, в его полную противоположность, чтобы оказаться лицом к лицу с тем, чем Нив обернулась во тьме.
Эммона не волновала магия – он знал, что сможет призвать Рэд обратно так же, как она призвала его, что любовь протянулась между ними нитями, способными привести их обратно друг к другу.
Но эта темнота. Эта тень. С изменившейся Нив, со ждущей ее Нив.
Вот куда он не хотел ее отпускать. Вот куда ей нужно было пойти.
И ни один из них не знал, сможет ли она вернуться.
– Эгоистично просить о таком. – Эммон обхватил ее лицо ладонью, теплой, с грубой кожей; из его обведенных зеленью глаз выступили слезы, одна скатилась по щеке, пересекая шрам от раны, которую он забрал у нее в библиотеке, пропахшей кофе и листьями. Рэд никогда не видела Эммона плачущим. Видела его близким к этому, но никогда – настолько, и теперь тоска еще мучительнее вгрызлась в ее сердце. – Черт, Рэд, я знаю, насколько это эгоистично, но… – Он умолк и прижался своим лбом к ее. – Прошу, останься, – прошептал Волк. – Я знаю, что ты хочешь ее спасти, и я тоже хотел бы помочь тебе, но я не могу… должен быть другой путь.
Путь, который не уводил бы ее в бурлящую тьму, оставляя его опустошенным, лицом к лицу с человеческой природой и одиночеством. Путь, который допускал бы одновременное существование в мире обеих сестер Валедрен – и дочери для трона, и дочери для Волка.
Такого пути не было. Не было с той поры, как погибла Гайя, с той поры, когда Короли сломали Диколесье. Мир не мог вместить и Первую, и Вторую Дочерей, позволив им оставаться свободными и ничем не скованными.
Это нужно было исправить. И путь был лишь один.
– Я тебя люблю, – прошептала Рэд ему в губы, не зная, от чьих слез они соленые на вкус. – Я тебя люблю.
Эммон не ответил. И не было нужды. Мучительная судорога у него в горле сказала достаточно.
Рэд поцеловала его. Не жарко, не полным желания поцелуем, каких между ними случалось так много. Она отказывалась думать об этом поцелуе как о прощании, но он был благословением и словно бы завершением чего-то. Она запустила пальцы ему в волосы, склонила его голову к себе, и он с прерывистым стоном обхватил ее обеими руками, прижимая к груди так сильно, что у Рэд перехватило дыхание.
А потом Эммон застыл. Позвоночник у него оцепенел, подбородок запрокинулся к небу, осыпающемуся снегом.
Позади него стоял Файф, касаясь рукой спины Эммона, с перекошенным от напряжения ртом. Знак Сделки у него на предплечье сиял зеленью и золотом так ярко, что ему приходилось отводить глаза, и так горячо, что на лице у Файфа застыла болезненная гримаса.
Такова была природа его новой Сделки, которую до недавнего времени никто из них не понимал. До тех пор, пока Рэд не осознала все с помощью Диколесья, побегами и бутонами рассказавшего о том, что ей потребуется.
Файфу суждено было стать проводником. Сосудом, пусть и временным.
Он бросил на нее взгляд, в котором сожаление оттенял гнев, но, заговорив, обратился к Волку:
– Мне жаль. Эммон, мне так жаль, но я знал, что ты не отдашь ей магию, а она должна получить всю.
Диколесье сочилось из Эммона медленно – они срастались долгие годы, и на то, чтобы все расплести, требовалось время. Плющ исчезал из его волос, острия крошечных рогов втягивались обратно в лоб, зелень вокруг радужек выцветала и белела.
Лес вытекал из него, оставляя после себя лишь человеческого мужчину, и, тени ее раздери, он был самым прекрасным из всего, что Рэд доводилось видеть.
Файф морщился, Знак Сделки у него на руке разрастался по мере того, как Диколесье переходило от Эммона к нему. У локтя Знак застыл, горя золотом и зеленью – став сосудом для магии. Даря возможность забрать ее у одного из них и передать другому.
Словно бы лес заранее знал, что любовь между его Волками может разрушить миры.
Весь мир сгорит прежде, чем я причиню тебе боль. Так сказал Эммон, признаваясь в своей любви к ней еще до того, как посмел выразиться прямо. Диколесье услышало его, Диколесье поняло, что это правда. И создало защитный механизм.
Эммон рухнул в снег, закрыв глаза. Лицо у него казалось спокойным, грудь вздымалась и опускалась ровно. Рэд впервые видела его необремененным лесом, обычным молодым мужчиной с носом с горбинкой, с темными волосами и загадочными шрамами, и от этой картины ей хотелось плакать.
Она сняла алый, расшитый золотом плащ. Обернула вокруг него. Она не хотела, чтобы он слишком замерз.
Лира, Раффи и Каю стояли в стороне, словно никто из них не хотел оказаться слишком близко к тому, что происходило между Волками и человеком, заключившим Сделку с их лесом. Каю казалась встревоженной, Раффи – растерянным. У Лиры же глаза были огромными и влажными, и она прижимала ладонь ко рту, словно стараясь не всхлипнуть.
– Думаешь, он нас простит? – прошептала Рэд.
Файф посмотрел на распростертую фигуру Волка – бывшего Волка – вместо того, чтобы смотреть на нее.
– Он простит тебе что угодно.
Все они знали, что порой любовь делает чудовищные решения необходимыми. Все они знали о собственной способности сжигать миры дотла.
Лира наконец подошла ближе; ее темные кудри серебрились от снега, светясь вокруг головы. Она не требовала объяснений и не засыпала их вопросами. Она все прочитала между строк, и по раскрашенным золотом венам Рэд, и по вьющейся магии, заключенной в сосуде Знака Файфа. Сглотнув, она протянула руку, дрожь в которой была заметна лишь на фоне окружавшей их снежной белизны.
Рэд взяла ее ладонь. Лира не склонна была к объятиям, так что Рэд сдержала свой порыв, хотя ей хотелось крепко обхватить женщину и прижать к себе.
– Спасибо, – сказала она. – Вам обоим.
– Не веди себя так, будто это прощание. – Лира мотнула головой, сохраняя каменное лицо вопреки тому, что в глазах у нее стояли слезы. – Не смей.
Она стиснула губы. Рэд сглотнула.
Кисть Файфа стала бушующей смесью зелени и золота: принадлежавшая Эммону часть магии Диколесья, пойманная и скованная, ждала, когда Рэд ее заберет.
Не давая себе времени передумать, та впечатала руку в ладонь Файфа.
Пауза. Потом Диколесье рванулось к ней и полилось внутрь, распускаясь между костями. Быстрее, чем в первый раз, когда она впустила корни, и не так больно – теперь ее тело привыкло к этому, привыкло вмещать нечто нечеловеческое. Перед глазами у нее полыхнуло золото, на миг ослепляя ее, а когда все прошло, она стала лесом, целиком и полностью.
Нить чужого сознания, сплетенная с ее собственным, громко шумела, потрескивая ветками и шурша листьями на ветру. Ее чуть было не захлестнуло этим шумом, но потом он стал затихать, оставляя место и для собственного разума Рэд.
Когда подобное сделал Эммон, у Диколесья еще не было такого опыта, и оно не знало, как помещаться в кого-то, не заглушая его личность целиком. Теперь же оно улеглось в ней так, чтобы его можно было нести.
Звуки растущих ветвей и шелест листвы сложились в слова, краткие и тихие. Диколесье наконец заговорило с ней. Она знала, что это в последний раз.
«Здравствуй, Леди Волк. Мы готовы».
Рэд открыла глаза. Усики плюща в ее волосах свернулись в венец. Надо лбом, мягко проклюнувшись из-под кожи, нависли тяжелые рога, поросшие белой корой. Вены на ее запястьях выпустили осенние листья, словно украшая ее золотыми браслетами.
На земле рядом с ней лежал Эммон, укутанный снегом и ее алым плащом. Она медленно наклонилось и прижалась губами к его лбу.
Потом Рэдарис Валедрен – Вторая Дочь, Леди Волк, Диколесье – повернулась лицом к Сердцедреву.
Двинулась вперед, ступая по снегу тяжелее, чем привыкла, и уже раскидывая руки, готовые разрывать стену теней. Если Сердцедрево не отдаст ей Нив, она сама ее вытащит. Она спустится за сестрой и под землю.
В нескольких шагах от дымной завесы она почувствовала, как земля задрожала, почти лишая ее равновесия. Позади нее раздались вскрики остальных, старавшихся удержаться на ногах на скользком снегу.
Еще один рывок, будто сама земля готовилась что-то породить.
Все тени одновременно рассеялись, дым растаял в воздухе, словно тот, кто удерживал их на месте, ослабил хватку. За стеной показалось Сердцедрево, по-прежнему покрытое золотыми и черными узорами, сплетенное из света и тени.
На миг Рэд ощутила облегчение, с сердца у нее исчез тяжелый груз. Если тени пропали, может, Нив уже рядом…
А потом Сердцедрево распалось на части.
Кора треснула, словно по нему сверху ударила огромная рука. Ветви рухнули вниз, врезаясь в заснеженную землю; куски обугленной древесины пронеслись мимо головы Рэд, мимо венца из плюща, мимо тяжелых рогов.
Сердцедрево исчезло.
А посреди его обломков застыла темная фигура.