– Ты теперь… ну, не то чтобы как новенький, – продолжала она, – но теперь тебе гораздо лучше. По крайней мере, твои внутренности больше не представляют собой кровавую кашу.
Эммон уперся руками в бедра, сердито глядя на нее. Три белых шрама, окаймленные полосами тускло-красного цвета, пересекали его грудь и живот.
– Не представляют собой кровавую кашу, хм. – И потом тоном ниже. – Спасибо.
Воцарилась тишина. Хрупкое чувство товарищества сменилось неловкостью. Эммон снял висевшую над камином кочергу и принялся усердно мешать тлеющие угли. В комнате стало теплее, несмотря на ничем не закрытые окна.
– Можешь положить свой плащ в шкаф, – сказал он, судя по всему обращаясь ко вновь вспыхнувшему пламени. – Если хочешь.
Комок рваной ткани лежал на полу там, где она выронила его, увидев, как хлещет кровь из живота Эммона. Рэд подняла плащ и двинулась через комнату к платяному шкафу. Места там хватало, так как большая часть одежды Эммона, судя по всему, лежала на полу. Одежда, которая все-таки находилась в шкафу, была в основном темных цветов и пахла листьями. Рэд пристроила свой алый плащ рядом со стопкой рубашек Эммона, потом вернулась к камину и села на пол, обхватив руками колени.
– Магия сделала тебя выше, – тихо произнесла она пару мгновений спустя. – Я имею в виду, когда ты призываешь свою магию, ты всегда становишься выше, но потом это проходит. На этот раз – нет.
Эммон напрягся, на мгновение отвлекся от ворошения углей, смерил себя взглядом и закрыл глаза.
– Да. Сделала.
– Такое уже случалось раньше? – Она держала руки на коленях, тон ее был дружелюбным, но беспокойство грызло ее внутренности. – Чтобы изменения в тебе, которые происходят в момент, когда ты призываешь свою силу, остались с тобой навсегда?
Эммон снова помешал угли. Спираль искр вспыхнула в холодном воздухе.
– Нет, – кратко ответил он, кладя кочергу на каминную полку.
Беспокойство Рэд усилилось, запустив свои острые зубы глубже в ее внутренности.
– Столько силы я еще ни разу не призывал, – тихо ответил Волк, и для него это означало столь же многое, что и для нее. – Даже когда я исцелял то страж-древо, мне понадобилось меньше. Возможно, причина изменений в этом. Я обуздал больше силы, чем обычно. Впустил в себя больше, чем впускаю всегда. – Он потер глаза. – Надо было хотя бы попробовать отпугнуть его кровью, но я думаю, этого не хватило бы.
– Думаю, тут особо приятных вариантов нет.
Эммон утвердительно проворчал что-то под нос. Рэд краем глаза наблюдала за ним. Его могучие плечи переходили в узкую талию, волосы цвета полуночи падали на лоб. Шрам на его животе был зеркальным отражением ее, как и Знак Сделки. В этом была странная близость, которая заставляло ядовитую смесь беспокойства и вины внутри нее бурлить еще сильнее.
Ее муж, Волк. Покрывший себя шрамами ради нее – и ради всех живущих на этой земле, – обреченный на вечную борьбу с лесом, который был частью его самого.
Рэд собралась с духом и спросила, тоже глядя на огонь, чтобы он не мог заметить ее пристального взгляда:
– Тогда, внизу, ты сказал, дела идут все хуже и хуже. Что раньше такого не было.
Эммон помолчал, потом вздохнул:
– Не было.
– Это моя вина?
– Нет, Рэд, – немедленно ответил Волк, хотя уже давно стало заметно, что он избегает обсуждать эту тему. – Все происходящее, то, что лес словно взбесился, – не твоя вина.
– Но все пошло наперекосяк после того, как я появилась здесь, и…
– Твоя ситуация уникальна. Твоя связь с Диколесьем… я никогда раньше не видел ничего подобного.
Эммон поднялся и подошел к ней. Его тень заскользила по полу. Ничего нельзя было прочесть в его янтарных глазах. Он уставился на огонь в камине так, словно хотел извлечь нужные слова именно из него.
– Другие тоже были связаны с лесом, но… не так.
Рэд еще крепче обхватила колени и прижалась к ним.
– Они были связаны с лесом таким образом, который принес им смерть.
Ей показалось, что Эммон побледнел, хотя в царившем в комнате полумраке в этом нельзя было быть уверенной.
– Да, – тихо сказал он. – Твоя связь с лесом иная. Тебя она не убьет. И да, потому что характер связи совсем другой, в ней так сложно разобраться. Но я обещаю тебе, мы и с этим разберемся.
Вместе. Он не произнес этого вслух, но эхо слова витало в воздухе.
«Мы и с этим разберемся – вместе».
Эммон повернулся, наклонился за одеялом и чуть скривился от боли.
– Я лягу внизу. Если тебе будет что-то нужно…
– Там внизу холодно.
– Смотри – у меня есть одеяло.
– Ну это уже просто смешно.
Он пожал плечами и направился к лестнице.
– Знаешь, супружеские пары часто живут в одной комнате, и ничего необычного в этом нет.
Он застыл на месте. Оглянулся. Рэд закрыла рот и даже губу прикусила, чтобы не сморозить еще какую-нибудь глупость. В ранах, которые она с ним разделила, бешено забился пульс.
Она встала, скрестила руки на груди, внезапно уязвленная изучающим взглядом его янтарных глаз.
– Ты храпишь?
– Раньше храпел, – сообщил Эммон одеялу, которое сжимал в руках. – С тех пор как у меня был… слушатель, который мог бы сообщить мне о состоянии дел в этом вопросе, прошло уже порядочно времени.
– Что ж, – сказала Рэд, укрепляясь в своих подозрениях, – я тебе сообщу. О состоянии дел в этом вопросе.
Уголок его рта приподнялся, затем опустился. Эммон прошел в другой конец комнаты и постелил одеяло у стены. Он растянулся на спине, задел плечом пол и зашипел от боли.
Рэд осторожно села на кровать, поправила простыни. От них пахло Эммоном – бумагой и кофе. Она улеглась, укрылась. Веки от усталости словно налились свинцом. Но одна мысль, что Эммон лежит в другом конце комнаты, отогнала сон прочь.
Впервые с тех пор, как они с Нив были детьми, Рэд спала с кем-то в одной комнате. Они засиживались допоздна, рассказывая друг другу всякие небылицы, споря, примеряя разные платья из гардероба. Грудь Рэд словно стиснуло железными тисками.
– Кто сказал тебе, что ты храпишь?
Эммон, который шебуршился, устраиваясь, на миг затих.
– Кто-то, с кем я жил в одной комнате, – наконец ответил он.
До сегодняшнего дня, до того, как его кровь текла по ее рукам, она бы на этом и остановилась. Не стала бы расспрашивать дальше.
– Правда?
В тусклом свете камина Рэд не могла видеть Эммона, но могла представить его – белый квадрат повязки на животе, руки заведены за лохматую голову.
– Ее звали Тера, – наконец мягко сказал он.
«Тера, значит».
– То есть не кто-то из Вторых Дочерей?
– Нет, – ответил он быстро. – Вторые Дочери и я… Ничего подобного между нами не было, ни с одной из них.
Рэд стиснула руки на животе, баюкая боль в своих новых ранах.
– Кто она тогда была?
– Девушка из деревени на границе с лесом, – пробормотал Эммон. – Это было еще до того, как Короли попытались расторгнуть Сделку и впустили в Диколесье гниль Тенеземья. До того, как лес закрыл свои границы. Гайя и Киаран были еще живы. Я еще не был Волком. Молодой был и глупый.
– Я не буду говорить глупости, но, честно говоря, ты все еще выглядишь довольно молодо.
– Это еще один дар Диколесья. Думаю, я старею с такой же скоростью, с какой обычно стареет дерево.
– Ну, ты смотришься красивее, чем дерево. Чуть-чуть.
Ответом был хриплый смех. Рэд тоже слегка усмехнулась в темноте.
– В общем, – продолжал Эммон, – до того, как я стал Волком, моя жизнь была довольно обычной. Ну, если не считать того, что мои родители были героями из легенд. И я мог бы не стать им.
Он мог бы им не стать. Волком и хозяином Диколесья. Это в корне меняло ситуацию – в гораздо худшую сторону.
– Что же случилось?
– Я жил с Терой в деревне. Мы поссорились – она хотела, чтобы я на ней женился, а я…
У Рэд все внутри перевернулось.
– В общем, ночевать я тогда пришел сюда. – Половицы скрипнули под весом его тела. – И той ночью Короли попытались расторгнуть Сделку. Они вернулись в лес и срубили то страж-древо, на котором заключили ее. Тенеземье втянуло их в себя. Лес закрыл свои границы. Я больше не мог из него выйти. А Тера не могла войти. – Эммон замолчал и добавил после паузы: – Полагаю, способность делать все крайне не вовремя досталась мне от отца.
– Это ужасно, – пробормотала Рэд.
– Это было много веков назад, – откликнулся Волк, но эхо печали все еще звучало в его голосе. Старая рана зажила, но боль не позабылась. – С тех пор у меня никого не было.
– Почему же?
– Ну, ту мелочь, что я оказался заперт в лесу, в который никто не может ни войти, ни выйти, мы опустим, да? – Эммон негромко фыркнул, снова заворочался – опять заскрипели половицы. – Сдерживать Диколесье очень сложно. Это требует постоянной концентрации, особенно когда мне приходится запрещать ему делать то… что я не хочу, чтобы он делал.
Он сделал паузу и тихо добавил:
– Не так уж много от меня остается, чтобы поделиться с другим человеком.
Рэд провела большим пальцем по складкам его простыни.
– А ты? – негромко, но с нескрываемым интересом спросил Эммон. – За те двадцать лет, что у тебя были до того, как тебя отправили сюда, наверняка у тебя тоже что-то такое было.
Рэд закрыла глаза и попыталась вспомнить лицо Арика. Но смогла увидеть только искаженное яростью лицо теневой твари у ворот, порождения тьмы и зла.
– Был один.
Хрупкая тишина повисла между ними.
– Если бы ты не должна была быть здесь, – почти шепотом произнес Эммон, – если бы ты могла делать все, что хочешь, что бы ты сделала?
Вопрос был более сложным, чем казался. Вся жизнь Рэд была определена ее предназначением, прошла под тенью Диколесья. Рэд в свое время предположила, что связать себя с чем-то еще – хотя бы с мечтами – будет слишком больно. И поэтому даже не мечтала ни о чем. И теперь у нее был выбор, но ничто в жизни, которую она прожила до того, как связала себя с мужчиной, лежащим на другом конце комнаты, не научило ее желать, и она даже толком не знала, как это делается.