О да, вспомнила Рэд, она подняла камень и яростно швырнула его в деревья. Ей хотелось, чтобы он врезался в них с грохотом, но камень лишь глухо стукнул о лесную подстилку. И тогда она завопила, и, едва начав, уже не могла остановиться. Она хватала камень за камнем и слепо швыряла их в лес. И с каждым шагом подходила все ближе и ближе к неуязвимым стволам. Она помнила зуд, вибрацию, которая пронизывала ее кожу, пробирала до самых костей. Лес подпустил ее к себе так близко, как не позволял больше никому.
Нив тоже принялась подбирать камни и швырять их в лес, подойдя к нему настолько близко, насколько смогла. И она тоже вопила как бешеная – они обе вопили, две девочки, потерянные на краю известного им мира. Они кричали и бросали камни, потому что это было все, что они могли сделать, а они должны были сделать хоть что-нибудь.
– Я порезала руку очередным камнем, – продолжала Рэд, и вереница образов прошлого нахлынула на нее. Она закрыла глаза. – А когда бросала его, споткнулась и упала, выставив руку вперед – порезанную руку. И она уткнулась в землю как раз за границей леса.
– И Диколесье пришло за тобой, – хрипло произнес Эммон, как будто он молчал час, а не пару минут.
– И ты остановил его, – мягко добавила Рэд, не открывая глаз: она знала, что тогда растеряет остатки мужества. Но она чувствовала, что Эммон смотрит на нее тяжелым взглядом – настолько же ощутимым, как его рука у нее на плече.
Она остановилась на мгновение, а затем продолжила рассказ:
– Наши вопли не могли не привлечь внимания – как и две девушки на хороших лошадях, безумным галопом промчавшиеся по дороге. Я не знаю, как долго они лежали в засаде, как долго наблюдали за нами. Нив вцепилась в мою ногу и вытащила из леса. И тогда они схватили ее. Приставили нож к горлу. И я… – Рэд зажмурилась еще крепче. – Я выпустила свою магию.
Она помнила мгновение хрупкой тишины над поляной. Мгновение, когда осколок магии в ее груди недоверчиво замер, словно туго натянутая и затем срезанная лоза. Когда вены на ее запястьях загорелись зеленым светом, и зелень стремительно хлынула вверх по рукам, через грудь, к сердцу. Когда под веками ее блеснуло золотое сияние.
А потом осколок магии леса взорвался.
Из-под земли появился ствол дерева и пробил, мгновенно разрастаясь, одного из разбойников. Один из побегов вырвался из распахнутого рта, весь покрытый кровью и ошметками плоти, другие ветки стремительно прорастали сквозь тело несчастного, ломая кости. Побеги вьюнка заскользили по земле, схватили другого разбойника, обвили его шею – лицо его отекло, побагровело и в конце концов лопнуло, как мыльный пузырь. Тот разбойник, что схватил Нив, выпустил ее – она рухнула на землю, так и не придя в себя. Разбойник отшатнулся, но позади него уже вырос корень. Мужчина запнулся об него и рухнул на в мгновение ока выросшую на корне кучу острых шипов. Они проткнули его насквозь, как бумагу, выскочили изо рта, из глаз.
Но хуже всего дела обстояли у Нив. Она лежала на земле, из которой вспучивались корни, шипы и плети вьюнка, – просто еще одно живое человеческое тело посреди колдовского урагана. Урагана, смертельную пляску которого запустила Рэд.
И тогда Рэд впервые овладела своей силой, загнала ее внутрь. Это было словно выдернуть собственный хребет. Рэд закупорила силу в себе, упала на колени и кричала, и кричала, и кричала…
– Я убила их, – монотонным голосом, глотая окончания слов, чтобы побыстрее вытолкнуть их наружу, продолжала Рэд. – Я убила их всех. Я чуть не убила Нив, но успела взять себя в руки.
Наконец все обрывки сложились в голове Эммона в единую историю.
– Вот почему ты сказала, что должна остаться здесь. Ну, тогда, когда я пытался заставить тебя уйти из Диколесья.
Рэд кивнула. Она не могла больше об этом ни говорить, ни думать – боль и чувство вины все-таки могли стиснуть ее горло.
– После того как я остановилась, лес… отступил. Плети вьюнка, деревья и шипы – все снова провалилось сквозь землю. Остались только тела.
Тела в лужах крови, просто груды мертвого мяса, и Рэд с трудом сдерживала крик даже сейчас, просто при воспоминании об этом. Плечи ее начали подергиваться, и она не могла заставить их остановиться.
– Нив потеряла сознание до того, как это все началось, и ничего не видела. Она не знает, не помнит, что это все сделала я. Когда за нами наконец явились телохранители – по моим ощущениям, через несколько часов, – я сказала, что разбойники передрались между собой. Но это я. Я убила их всех. – Рэд говорила все тише и тише, и последние слова произнесла уже шепотом.
Она даже не замечала, что плачет, пока не ощутила соль на губах, и заметила, что Эммон сел на кровать рядом с ней, только тогда, когда его шершавые ладони коснулись ее лица. Он провел пальцами по щекам Рэд, стирая слезы.
Постепенно она успокоилась, ее перестала бить дрожь. Когда Эммон убрал руки, ей пришлось сдержать себя, чтобы не схватиться за них.
– Ты спасла ей жизнь, – низким, серьезным голосом сказал Эммон. – Твоей вины ни в чем из случившегося нет.
– Я больше не думаю об этом с точки зрения вины. – Рэд скрестила руки на груди, ссутулилась. – Это произошло. Теперь мне нужно как-то с этим жить. – Она быстро покосилась на него. – И до тех пор, пока ты не обучил меня управлять моей силой, пользоваться ею, мне приходилось жить в непрерывном страхе, что я могу сделать это снова.
По лицу Эммона нельзя было прочесть ничего.
– Так теперь ты вернешься домой? – тихо, словно опасаясь произнести это слишком громко, спросил он. – Теперь, когда умеешь управляться со своей силой?
Вопрос почти рассердил Рэд.
– Конечно нет, – резко ответила она. – Я нужна тебе здесь.
На мгновение глаза его расширились. Этой доли секунды Рэд хватило, чтобы пожалеть, что она не подавилась этими чертовыми словами. Но Эммон не стал с ней спорить.
Рэд вздохнула, убрала с лица выбившуюся прядь.
– Так что я не печалюсь о смерти моей матери, и я убийца. – Она попыталась улыбнуться дрожащими губами, но получилось не вполне. – Два чудовищных признания за одну ночь.
– В тебе нет ничего чудовищного, – пробормотал Эммон. – Я тебе это уже говорил. Ты должна поверить в это.
Казалось, миг, когда они сидели рядом на одной кровати, чувствуя тепло друг друга, тянулся и тянулся. Затем Эммон неуклюже поднялся, провел рукой по волосам. Взял со стола бокал, отпил и передал его Рэд.
– Файф там сообразил супа. Хочешь?
– Думаю, я просто хочу спать.
Эммон кивнул.
– Тогда спокойной ночи. – Он направился к лестнице.
– Тебе тоже нужно поспать.
Волк остановился, глянул на девушку через плечо, приподняв бровь.
Рэд сделала глоток вина.
– Хватит полуночничать, Эммон, – твердо сказала она. – Ты и так весь вымотался.
– Обещаю, что лягу спать.
– Здесь. Укрывшись одеялом, как порядочный человек. А не отрубившись за столом в библиотеке.
Густая бровь Эммона приподнялась еще сильнее – и уголок губ тоже.
– Еще что-нибудь прикажете, леди Волк?
Ее щеки вспыхнули, но Рэд вздернула подбородок.
– Пока нет, Страж.
Эммон с притворным почтением склонил голову, а затем нырнул в лестничный пролет, спускаясь на первый этаж, и силуэт его исчез в темноте.
Рэд допила вино – не медусийское и совершенно точно разбавленное. Поворочалась в постели, устраиваясь. Шорохи от ее движений напоминали звуки переворачиваемых страниц или шепот падающих листьев.
Закрыв глаза, она подумала об Арике.
Арике, который теперь был суженым королевы. Королевы, не Первой Дочери. Арике, страстном и дерзком. И голову он, принимая решения, использовал в последнюю очередь.
Она ни на секунду не ревновала его сейчас – да и вообще никогда. Отношения между ними были выстроены на дружбе, удобстве и мучительном одиночестве, и Рэд всегда знала, что это ненадолго. Сложные чувства, которые она испытывала к нему, были звездами на ярком полуденном небе, утонувшими в потоках света от новых событий в ее жизни.
Но если ее чувства к Арику поблекли, от них остались лишь тени, то чувства Рэд к Эммону были как мрак комнаты, зайти в которую ей не хватало смелости. Дверь приоткрыта, но если не вглядываться слишком пристально, можно не задумываться о том, что ждет внутри.
Думая о тенях, приоткрытых дверях и слушая потрескивание дров в камине, Рэд сама не заметила, как уснула.
Интерлюдия VIВаллейда
Шагая к серебряному трону, Нив чувствовала себя ребенком – плащ оказался ей велик, она в нем почти утонула. Церемониальные платье и кинжал на поясе тоже были серебряными. Две жрицы несли тяжелый подол плаща, отделанный черным бархатом. Они ловко держали его так, чтобы были заметны вышитые на ткани – опять же серебром – имена всех королев Валлейды. Стежки на ее собственном имени были неровными – из-за спешки.
Да и вся церемония происходила в спешке.
Коронация была чистой воды формальностью – по законам Валлейды, трон передавался по женской линии, и Нив стала королевой в тот момент, когда жизнь покинула тело Айлы. Но все же церемония казалась Нив зловещей и далась ей тяжело. Девушка приближалась к трону, отмеряя шажок за шажком, точно и уверенно – но сердце ее стучало так, как будто она пробежала несколько миль.
На следующий день после того, как Тилия была миропомазана как Верховная жрица, состояние Айлы значительно ухудшилось. Скрыть это уже не могла никакая косметика. Айла слегла и больше не вставала – разве что ради того, чтобы время от времени выпить глоток бульона. Неделя – и она покинула этот мир.
Неделя – и Нив из Первой Дочери стала королевой.
Эта мысль постоянно крутилась у нее в голове, звучала как тиканье надоедливых часов. «Моя мать мертва». Эти слова стучали у нее в голове, когда она ела, когда встречалась с Кири, Ариком и остальными в Святилище. Они грохотали в ушах Нив даже сейчас, когда Тилия, окруженная огоньками алых и белых свечей, настороженно наблюдала, как она подходит к трону.