«Тебе здесь нечего делать».
Эммон все еще смотрел на деревья, словно их вид укреплял его решимость.
– Я пытаюсь, – словно молитву, произнес он, – сделать то, что лучше всего для тебя.
– Дерьмо, – слезы отчаяния затуманили ее взор; Рэд яростно стерла их. – Дерьмо. Ты не можешь решать, что лучше для меня, Эммон.
Он вздрогнул.
– Почему? – дрожащим голосом повторила она вопрос, который задавала вот уже несколько недель подряд. – Почему ты так сильно хочешь быть один, когда я вот, прямо здесь?
– Поодиночке каждому из нас будет безопаснее, – тихо ответил Эммон.
– Ты не можешь просто…
Эммон развернулся с таким видом, словно сейчас набросится на нее. Рэд инстинктивно попятилась.
– Я убил их! – прорычал он, оскалившись. – Диколесье высосало их всех досуха потому, что я не удержал его!
Ярость читалась в каждой линии его тела, но глаз он спрятать не мог – пустых, потерянных глаз, в которых читалось удовлетворение тем испугом, который он в ней вызвал.
– Я позволил себе быть слабым, хотя должен был делать все сам и один. Из-за этого они погибли. Да раздери меня тени, если я позволю этому случиться и с тобой!
Рэд медленно и печально покачала головой.
Эммон указал рукой на блестящую белую массу у основания самого высокого страж-древа, с которого была снята полоса коры. Рэд видела ее, когда смотрела его глазами. Но тогда она была охвачена паникой, и рассматривать это внимательно ей было некогда. Теперь, когда она посмотрела на эту массу внимательно, не понять, что это такое, стало невозможно.
Кости. Кости, оплетенные корнями и вьюнком. Три грудные клетки, три черепа, куча других костей, названий которых она не знала.
Все, что осталось от Вторых Дочерей.
– Ты все еще не хочешь убраться из этого леса, Рэд? – хрипло и грубо спросил Эммон.
Глава двадцать четвертая
Воздух словно стал слишком разреженным, Рэд не могла наполнить им легкие, как ни старалась. Она вцепилась в плащ. Эммон говорил ей, что случилось с остальными Вторыми Дочерями – Кальденорой, Сайетой и Меррой. Но, увидев их останки своими глазами, Рэд словно примерзла к месту от ужаса.
Волк сгорбился и отвернулся.
– Уходи. – Он устало потер лицо рукой, оставив на нем смазанные полосы крови. – Уходи, пожалуйста.
– Нет. – Рэд схватила Эммона за руку, крепко переплела свои пальцы с его, стиснула их, не позволяя ему вырваться. – Расскажи мне, что с ними случилось. Все по порядку, хватит недомолвок.
Ее ногти впились в его кожу. Рэд вспомнила все мифы и сказки о лесе и подумала, что они помогают свыкнуться с самыми ужасными вещами.
– Расскажи мне эту историю, Эммон.
Он напрягся еще больше, стиснул зубы, уставившись на Диколесье, поджидавшее их за границами круга расчищенной земли.
– Я тебе уже говорил. Счастливых концовок здесь не бывает.
– Да плевать мне на счастливые концовки. А на тебя – нет.
Воздух, посвистывая, входил и выходил из его легких. Рэд ожидала, что он вырвет руку, но вместо этого ладонь Эммона обмякла, как будто у него больше не было сил сопротивляться. Когда он наконец заговорил – низко, размеренно, как рассказывают сказку, вспоминая ее на ходу, – слова выходили из его рта вместе с облачками пара.
– К тому моменту, когда в лесу появилась Кальденора, я был Волком уже лет десять. И уже разобрался, как применять кровь, чтобы остановить лес, когда… когда он хотел взять больше, чем я был готов дать. Позаимствовал идею у Файфа и Лиры.
Он смотрел на деревья, далекий, отстраненный, и вздрогнул, вспомнив об ужасной смерти Киарана.
– Сначала я вообще не понял, в чем дело. Но потом вспомнил, что Киаран как-то упоминал об этом, да и Кальденора показала мне Знак, рассказала, как тот тянул ее на север.
Эммон наклонил голову, черные волосы почти скрыли его лицо.
– Я должен был отправить ее обратно, – тихо, пристыжено произнес он. – Но Диколесье… уже запустило в нее свои корни. Привязало ее к себе, как только она пересекла границу.
Рэд вспомнила: шип в ее щеке, капля крови, клыкастое страж-древо гонит ее через туман…
– Как оно пыталось привязать и меня.
Эммон кивнул:
– Я не знал, как это остановить. Тогда еще не знал.
Но для нее он это сделал. Сковал лес, полностью сконцентрировавшись – так, что побелели костяшки пальцев, – и удержал дикую тварь на привязи.
Листья вокруг них зашуршали, словно бы вздохнув.
– Кальденора прожила недолго, – хрипло выдохнул он в холодный воздух. – Диколесье было в отчаянном состоянии. Оно быстро высосало ее досуха.
– И как только это произошло, – пробормотала Рэд, – ты снова остался один на один с лесом.
– Я снова остался с ним один на один, – в его голосе звучали горечь, стыд и усталость. – И все еще не совсем понимал, что происходит. Не полностью. Но я начал собирать кусочки этой мозаики воедино. Сделка. Она была сформулирована так, чтобы у леса были Стражи, даже если Киаран и Гайя умрут. Сформулирована так, чтобы все продолжалось.
На именах родителей Эммон понизил голос, но не непроизвольно. Произносить их, хотя бы тихо, было лучше, чем ими давиться.
– После этого я начал экспериментировать. Давать лесу больше крови, впускать в себя больше магии. Стараться управиться с ним в одиночку. Но тут явилась Сайета.
Пальцы Рэд сжались от фантомной боли и сочувствия к женщине, которую она никогда не знала. Болезненная старшая сестра Кальденоры процарствовала всего год и умерла бездетной. У Аиды Ториден, старшей дочери из следующего Дома, который мог претендовать на престол, уже была одна дочь до того, как она села на трон. Королева Аида узнала, что беременна Сайетой, через несколько недель после коронации.
– Я пытался не допустить, чтобы с Сайетой случилось то же самое, что с Кальденорой, – едва слышно продолжал Эммон. Если бы лес вокруг не опутывала глубокая тишина, Рэд не смогла бы разобрать его слов. – Но тогда мне не хватило на это сил. В конце концов Диколесье высосало досуха и ее.
Вторая грудная клетка, второй череп. Рэд ощутила привкус меди на языке – она прикусила губу до крови.
Эммон все еще не смотрел на нее. Он не сводил взгляда с деревьев. Разводы грязи потихоньку сползали с его окровавленных рук, в тусклом свете казавшихся почти изящными.
– После смерти Сайеты я сделал все, что мог, изучил все, что смог найти. Я старался больше не позволить лесу призывать Вторых Дочерей или, по крайней мере, если уж они появляются здесь, не давать ему убить их. В конце концов явилась Мерра, но мне удалось удержать лес от того, чтобы сделать с ней, что обычно. На какое-то время.
Смерть окружала Волка, всюду были трупы тех, кого он не смог спасти. Тех, кого разорвало Диколесье, с отчаянной целеустремленностью выполняя поставленную перед ним задачу, думая только о собственном выживании и о той силе, которая ему была для этого нужна.
Рэд захотелось наорать на лес. Пинать страж-древа, пока из них не потечет кровь. Сжечь их все дотла.
– Это все моя вина. Я расслабился. – Эммон покачал головой, и грязь с волос осыпалась на его обнаженные, все еще блестящие от пота плечи. – После того как Мерра провела здесь некоторое время, я перестал… все время держаться начеку. Она жила своей жизнью, а я – своей. Мы относились друг к другу дружески, но близки не были. Я думал, этого должно хватить. Может быть, Диколесье удовлетворится самим фактом ее присутствия здесь и моей кровью? Но оно и не собиралось. – Эммон почти зарычал. – Лес выжидал, пока я оступлюсь.
Когда они целовались в башне, плотно прижимаясь друг к другу, Диколесье увидело в этом возможность для себя. Оно проскользнуло в окна, медленно начало подползать к ней. И Эммон заметил это и оттолкнул Рэд. Он понял, что любое из желаний, которые они испытывали, нельзя будет полностью воплотить в жизнь. Потому что это отвлечет его от постоянной необходимости сдерживать Диколесье. Потому что для Эммона стать ближе к ней означало сделать ее ближе к ненасытному лесу.
Эммон полностью принадлежал Диколесью – до мозга костей, до последней капли крови. И он предпринял все меры, чтобы больше никогда не оступиться. Сделал все, что мог, чтобы уберечь Рэд от леса, который уже отнял у него так много…
– Лес пришел за Меррой, и она не смогла впустить его в себя. – Голос его все еще звучал так, словно он рассказывает сказку; Эммон словно бы смотрел на все то, о чем говорил, со стороны. – Она пыталась… вырезать его из себя. Умерла прежде, чем я смог ее остановить.
Третий череп. Третья грудная клетка. Третья куча костей, оплетенных вьюнком и корнями белых деревьев.
– Вырезать? – тихим, дрожащим голосом спросила Рэд.
Это наконец заставило его обернуться. Эммон свирепо уставился на девушку, его янтарные с зелеными прожилками глаза свирепо сверкнули сквозь разводы грязи на его лице.
– С тобой этого не случится. Я ему не позволю.
Но куча костей, которую она видела краем глаза, и его кровь, от которой слипались пальцы Рэд, не позволяли ей оставить все как есть. И еще тихо, знакомо дрожащая струна в ее душе.
– Расскажи мне, что лес сделал с ними, – прошептала Рэд, хотя она уже знала ответ. Миф о человеке, умирающем среди плотно пронизывающих, оплетающих его корней, висел в воздухе, они оба его знали. – Пожалуйста.
Эммон осторожно высвободил свою руку из ее, провел ею по лицу, глянул на беззвездное небо так, словно искал ответы там.
– Это происходит не сразу. Диколесью нужна не твоя смерть.
Белые страж-древа вокруг поляны стояли неподвижно, ни один лист на ветках не шелохнулся. Деревья слушали их беседу. И непостижимый, нечеловеческий разум укреплялся в только что принятом решении.
– Лесу нужен якорь. – Эммон скрестил руки на груди, спрятав полосы свежей коры на своих запястьях. – Вот за чем он охотится. Вот что он ищет.
Якорь. Живое семя, связующее звено в круговороте магии. И Эммон, удерживающий лес на своих плечах в одиночку.