— Бог его знает… достаточно ли ты веришь мне, достаточно ли любишь, чтобы пожелать оставаться со мной, даже если я не найду этого? Мора, иногда, чтобы спасти мужчину, требуется нечто большее, чем женская любовь. Ты знаешь об этом?
— Да, я знаю.
— И все же хочешь продолжать?
— Да.
Он крепко прижал ее к себе в порыве страсти или отчаяния:
— Любовь моя!
— Джонни…
Судно качалось и двигалось в равномерном ритме, подталкиваемое спокойным морем. По обе стороны появлялся и исчезал темный горизонт, мелкие звезды роняли с небес свой неверный свет. Слышались неизменные звуки моря и приглушенные слова их любви.
Они достигли гавани Остенде, когда солнце уже набрало свою силу и ярко сияло на бортах грузовых судов, на крыльях крикливых чаек. На натянутых веревках белело, похлопывая на ветру, развешанное для просушки белье. Раздавались громкие голоса на языках всего мира. Каждую минуту их преследовали резкие запахи: запах дохлой рыбы на пирсе, готовящейся еды, когда они проходили неподалеку от танкера. А когда на тихом ходу, включив двигатель, они подходили, чтобы пришвартоваться у длинного пролета каменной лестницы, до них донесся запах шерсти. На дальнем пирсе группа докеров расходилась с ночной смены. Они изредка обменивались усталыми репликами.
— Пойдем на берег и позавтракаем, — сказал Джонни. Он взглянул на нее. — Я считаю, что настало время нам перестать думать только о себе; надо составить какой-то план действий. Существуют Ирэн и твой отец… И Том.
Она вдруг села возле румпеля, соединив руки и зажав их между коленями:
— Джонни, я не пойду.
Он положил куртку:
— Что?
— Я не пойду. Я не смогу пойти.
Он сказал спокойно:
— Моя дорогая, ты выбрала не ту сторону Северного моря, чтобы сообщить мне об этом.
— Я знаю, — сказала она сокрушенно. — О, Джонни, прости. Я скверная маленькая обманщица… Я так мерзко тебя обманула. Я думала, что смогу пройти через это, но больше не могу. Вчера… Прошлой ночью это было по-другому. Словно одна жизнь оставлена позади, а другая еще не началась. Джонни, понимаешь ли ты, что я хочу тебе сказать? Мой милый, я не знала, что буду такой трусихой, такой обманщицей. Тебе надо было прислушаться ко мне там, в Темпле. Ты никогда не должен доверять мне. Ты подумал, что, поскольку я любила тебя — вчера, в то время, на том месте, — я сделаю все, что ты захочешь.
— Итак, сейчас над нами засиял ясный свет реальности, Мора, и тебе не нравится то, что ты увидела? Так ведь?
— Не говори так. Я не хотела, чтобы это случилось. Но мне следовало бы знать, что в итоге я не смогу пройти через это.
Ее руки сжимались и разжимались.
Джонни смотрел на отсвет солнца, запутавшегося в ее черных волосах, и на ее лицо, ставшее внезапно белым. Глаза Моры были темнее, чем ему казалось раньше, и взгляд стал остекленевшим. Ее плечи словно согнулись под невероятной тяжестью. Он внезапно увидел ее горе.
Джонни был тронут и пришел в замешательство, не желая признать, что в это мгновение, когда терял ее, он мог совершенно по-новому испытывать любовь к ней. Сейчас Мора была простой, как ребенок. Она стремилась удержаться, цепляясь за то, что было ее жизнью до вчерашнего утра. Она была уязвимой и очень утомленной. Как в тот первый вечер, когда он увидел ее сидящей в баре «Оленя» с усталостью на лице и в глазах. Он мог бы проявить сейчас жестокость, отхлестав ее словами своего разочарования и сожаления, которые она никогда не забудет. Им обоим предстоит пережить это. Страданье никогда не пройдет даром для них обоих. Она обманула… Все, что она говорила, было правдой. Но была ли она большей обманщицей, чем он сам? Они оба обманывали друг друга от избытка чувств. В нем зашевелилась жалость.
Он быстро подошел к Море:
— Прости меня.
Она прижала к нему голову, и он почувствовал, как ее тело сотрясалось от рыданий.
— Мы оба виноваты, Мора. Мы поступили по-дурацки и ошиблись. Но лучше сейчас оплакать это, чем потом.
— Как я могла сделать это, Джонни?
— Это моя вина, — спокойно сказал он. — Я должен был знать тебя достаточно хорошо, чтобы понимать, что ты действительно говорила правду там, в Темпле. Это никогда не смогло бы произойти между нами, если бы я не воспользовался моментом твоей слабости. Я думал, что буду всю жизнь дожидаться того времени, когда ты начнешь сожалеть. Но я слепец, когда дело касается того, чего я хочу.
Они смотрели друг на друга. Яркое утреннее солнце озаряло их лица. Они слышали приглушенный крик чаек над головой. С грузового судна неподалеку кто-то выплеснул через борт ведро помоев. И чайки принялись нырять за объедками.
Мора сказала:
— Что ты будешь делать?
— Делать? — Он пожал плечами, но не от безразличия. — Полагаю, что останусь здесь. Не думаю, что смогу теперь сразу видеть Англию. Или Ирэн. Я расскажу Ирэн обо всем этом.
— Да, ты должен. Тому тоже надо рассказать.
— Так ли уж это необходимо?
Она устало кивнула:
— Том имеет право знать. Это будет конец нашей близости, и он должен знать причину. Я обманывала достаточно долго.
— Четыре жизни, — сказал Джонни. — Это довольно длинный список, с которым надо считаться, потому что я собираюсь побродить по Европе в поисках какого-то спасения. Но я хочу найти его вместе с тобой, Мора. Вместе мы справились бы с этим. Но нет… Может быть, это ты… Ты мое спасение. Возможно даже, что мне предстояло полюбить тебя и потерять тебя, для того чтобы ощутить толчок, чтобы двигаться дальше. Может быть, я научусь жить в мире с самим собой. Или познаю в конце концов, что мира как такового не существует, и оставлю свои попытки. Что бы там ни было, я скоро к этому приду.
Они замерли в долгом поцелуе, едва ли веря, что это конец их любви и совместной жизни. Лицо Моры было еще мокрым от слез, а когда он нагнулся к ней ближе, она увидела капельки пота у него на лбу. Наконец, она отстранилась от него:
— Сможешь ли ты простить меня за это? Существует ли такая вещь, как прощение за ошибку любви? Имеет ли кто-нибудь право на прощение?
Ее руки тяжело скользнули вдоль его тела. Сдерживаемые слезы угрожали политься вновь.
— Джонни, уходи поскорее. Я не вынесу этого больше.
Он с отчаянием посмотрел по сторонам. Все еще не отпуская ее, он осмотрел пустынные пирсы наверху.
— Я найду кого-нибудь, чтобы он сопровождал тебя назад.
Она покачала головой. Он увидел слезы на ее щеках, блеснувшие на солнце:
— Я часто одна управлялась с «Радугой».
— Ты попадешь в беду, если будет сильный ветер. И тебе не придется спать… Тебе нельзя плыть одной. Я найду кого-нибудь. Если я обойду несколько столовок, кто-нибудь обязательно найдется.
Он снова заключил ее в объятия и поцеловал. Это была лишь тень, лишь воспоминание об их поцелуях. Было такое чувство, словно он уже ушел.
— Прощай, Мора.
Джонни повернулся и подхватил свою куртку. Она посмотрела, как он достиг края каменных ступенек и подтянул «Радугу» поближе, а потом, накинув куртку на плечо, пошел по пирсу.
Она спустилась в каюту. Там было темно и жарко. Солнце отбрасывало по воде маленькие танцующие лучики через иллюминаторы, перемещаясь чудесными зайчиками по полированным панелям. Она медленно опустилась на одну из коек. Ее тело казалось бесхребетным от апатии.
Когда она пришла в себя, ее первым осознанным желанием было найти сигарету. В кармане брюк она обнаружила лишь пустую пачку. Мора отбросила ее в сторону и быстро подошла к буфету. Там не было ничего. Она начала раздвигать подушки и нашла прижатую к обшивке пачку с двумя сигаретами. Это были американские «Филип Моррис». Целлофан и обертка смялись, Джонни забыл их, когда сидел тут минувшей ночью.
Она зажгла сигарету и вышла на палубу. Яркий свет ослепил ее. Приложив пальцы к глазам, она ощутила легкую боль в раздраженных веках, оставшуюся после рыданий. Взглянув на часы, Мора увидела, что прошло уже более двух часов, как Джонни покинул ее. Теперь солнце жгло сильно. Порт продолжал жить своей жизнью. Она села и посмотрела вокруг невидящими глазами.
Прошедшие два часа оставили сильную и острую боль. Никогда в жизни она не хотела бы вновь испытать такое. Но Мора понимала, что нельзя навсегда избавиться от этого чувства, что оно снова и снова будет терзать ее. Придется продолжать жить с этой болью утраты. Постепенно горе будет глохнуть, хотя никогда не исчезнет полностью. Первым делом нужно поверить в его уход, и эта вера была достигнута за два часа мучений. Появилась возможность увидеть, как изменится жизнь. Она больше не будет носиться с постоянной мыслью о Джонни, с мыслью, которая за последние месяцы стала близкой к надежде. Реальность его существования исчезла. Сам Джонни был потерян для нее; Том был потерян тоже. Она отбросила обоих разом и осталась одна, испытывая одиночество, подобное покою и уединению этого маленького суденышка в сутолоке порта и хохоте чаек.
Она прикуривала последнюю сигарету, когда услышала голос, позвавший ее с пирса. Обернувшись, Мора увидела светловолосого юношу лет девятнадцати, стоявшего на берегу в толстой матросской куртке.
Он спросил по-английски с акцентом:
— Это вы леди, которая направляется в Гарвич?
— Да.
Ничего не добавив, он быстро сбежал по ступенькам и подтянул «Радугу» поближе к кнехту.
— Меня прислал американец, — сказал парень и вскарабкался на борт. Мора предположила, что он был скандинавом; его английский был лучше, чем обычно бывает у моряков.
— Вы готовы отправляться? — спросил он. — Нам нельзя задерживаться дольше из-за прилива.
— Да, — сказала она, принимая его полностью и окончательно, потому что это был выбор Джонни.
Шторм, разразившийся, когда они были в открытом море, задержал их почти на сутки, заставив бороться с морской болезнью и не оставив никакой надежды приготовить еду на печке камбуза или защитить съестные припасы от воды. Хендрик был ловок. Мора утомленно подумала, что не смогла бы завершить переход без его помощи. Завернувшись в жесткие непромокаемые костюмы, они вошли в гавань Гарвича к вечеру следующего дня при слабом тумане, спустившемся с серого неба.