– Вот это да! – сказала Кэроу сама себе.
Кукловод – мрачная громадина высотой в десять футов, со свирепым резным лицом и руками, смахивающими на снегоуборочные лопаты, одетый в немыслимых размеров плащ, – сидел в одиночестве. Кэроу заглянула ему за спину – никого.
– Есть здесь кто-нибудь?
Странно, что Зузана оставила свое творение без присмотра.
Однако мгновение спустя изнутри махины донеслось: «Кэроу!» – задний шов плаща раскрылся, как молния на палатке, оттуда выпорхнула Зузана и моментально вырвала пакет со сдобой из рук Кэроу.
– Слава богу, – сказала она и набросилась на еду.
– Я тоже рада тебя видеть.
– М-м-м…
Из-за спины Зузаны вынырнул Мик и обнял Кэроу.
– Сейчас переведу, – сказал он. – На языке Зузаны это означает «спасибо».
– Правда? – скептически отозвалась Кэроу. – А мне кажется, она просто чавкает.
– Вот именно.
– Угу, – кивнула Зузана.
– Нервы, – пояснил Мик.
– Совсем плохо?
– Ужасно. – Подойдя к Зузане сзади, он наклонился и обнял ее. – Безнадежно, просто жуть. Она невыносима. Забирай ее. Я больше не могу.
Зузана замахнулась было на него, но взвизгнула, когда он уткнулся лицом в изгиб ее шеи и принялся целовать, причмокивая.
Рыжеволосый, светлокожий Мик носил бакенбарды и бородку клинышком, а его глаза, по форме напоминавшие лезвия ножей, намекали на предков с равнин Средней Азии. Красивый и одаренный, он легко заливался румянцем, запинался, подбирая слова, вел себя учтиво, но при этом с ним было интересно – хорошее сочетание. Он на самом деле умел слушать, а не притворялся, поджидая подходящего момента, чтобы ввернуть свое, как это делал Каз. И самое главное, он сходил с ума по Зузане, а она – по нему. Очаровательная парочка, они так мило краснели и улыбались, что Кэроу одновременно всем сердцем радовалась за них и чувствовала себя совершенно несчастной. Она представила, как их бабочки, Papilio stomachus, танцуют танго новой любви.
Что же до нее самой, все труднее и труднее было представить, что в ней всколыхнется жизнь. Как никогда раньше, она ощущала пустоту внутри, темную, дразнящую тайнами, которые ей не суждено разгадать.
Нет! Кэроу отогнала эту мысль. Она разгадает! Она уже на пути к разгадке.
Когда Мик принялся целовать Зузанину шею, искренняя улыбка Кэроу неожиданно стала деланой, словно приклеенной к лицу, как у мистера Картофельная Голова.
– Совсем забыла, – сказала она, откашлявшись, – я же принесла подарки!
Это сработало.
– Подарки! – возликовала Зузана, вырвалась из объятий, запрыгала и захлопала в ладоши. – Ура, подарки!
Кэроу вручила ей пакет. В нем лежали три свертка, упакованные в грубую оберточную бумагу и перевязанные бечевкой. Отпечатанный текст на карточке, прикрепленной к самому большому из них, гласил: «МАДАМ В. ВЕЗЕРИЗАК, АРТЕФАКТЫ». Свертки выглядели элегантно и как-то солидно. Пока Зузана вынимала их из пакета, ее бровь изогнулась привычной дугой.
– Что это? – посерьезнев, спросила Зузана. – Артефакты? Кэроу, под словом «подарок» лично я подразумеваю что-нибудь вроде матрешки из магазина в аэропорту.
– Открывай! Сначала большой.
Зузана открыла. И расплакалась.
– О боже мой, боже мой! – лепетала она, прижимая к груди облако из тончайшего тюля.
Это был балетный костюм, но не простой.
– В нем Анна Павлова танцевала в Париже в тысяча девятьсот пятом году, – взволнованно рассказывала Кэроу.
Она обожала делать подарки. В детстве ей ни разу не пришлось отметить ни Рождество, ни день рождения, но едва она подросла настолько, что ее стали одну отпускать из лавки, она начала носить гостинцы Иссе и Ясри – цветы, диковинные фрукты, испанские веера.
– Да? Понятия не имею, кто это…
– Как? Это самая знаменитая балерина всех времен!
Бровь дугой.
– Не бери в голову, – вздохнула Кэроу. – Всем известно, она была миниатюрной, так что платье будет тебе в самый раз.
– Оно… оно… оно… как с картины Дега… – бормотала Зузана.
Кэроу усмехнулась.
– Я знаю. Шикарно, правда? На блошином рынке одна женщина продает винтажные балетные штучки…
– Но сколько ты за него отдала? Небось целое состояние…
– Тс-с. Состояния тратили и на более глупые вещи. А кроме того, я богата, ты помнишь? Богата до неприличия.
Оставленное Бримстоуном наследство давало возможность дарить подарки. В Париже она купила подарок и себе – тоже артефакт, хотя и не имеющий отношения к балету. Взглянув на китайские ножи с лезвиями в форме полумесяцев, поблескивающие в стеклянном футляре, она моментально поняла, что должна обладать ими. Ее собственный учебный комплект остался в Гонконге у сэнсэя; она не была там с тех пор, как сгорели порталы. В любом случае, те ножи не шли с этими ни в какое сравнение.
– Четырнадцатый век… – начала было нахваливать товар мадам Везеризак, но Кэроу не стала и слушать. Торг казался ей неуважением по отношению к ножам, и, не моргнув глазом, она заплатила назначенную цену.
Каждый нож состоял из двух лезвий-полумесяцев, скрепленных между собой. Рукояти располагались посередине, благодаря чему ножи имели множество колющих и режущих поверхностей, а самое главное – точек блокирования. Полумесяцы – оптимальное оружие в бою с несколькими противниками одновременно, особенно с теми, кто дерется на мечах. Будь они у нее в Марокко, ангел не справился бы с ней так легко.
Еще она купила Зузане пару старинных пуантов и прелестный головной убор из выцветших розовых бутонов, тоже с парижских подмостков начала прошлого века.
– Пойдем одеваться? – спросила Кэроу, и очарованная Зузана сподобилась лишь кивнуть в ответ.
Они залезли внутрь кукловода и отбросили в сторону другой, ничем не примечательный костюм.
Час спустя по мосту в поисках замка уже прохаживались толпы туристов с путеводителями, и немалая их часть в ожидании стояла полукругом перед гигантским кукловодом. Внутри Кэроу и Зузана заканчивали последние приготовления.
– Не вертись. – Рука Кэроу с кисточкой для макияжа замерла в воздухе, пока Зузана в неподобающей леди манере что-то поправляла под балетной пачкой.
– Колготки перекрутились, – пожаловалась она.
– Хочешь, чтобы и щеки скособочились? Стой смирно!
– Ладно.
Зузана застыла, а Кэроу розовыми румянами вывела на ее щеках идеальные круги. Лицо подруги она покрыла белой пудрой, губы превратила в крохотный лук Купидона, а из уголков рта провела две тонкие черные линии, изображающие шарнирную челюсть марионетки. Темные глаза окаймляли накладные ресницы. Балетная пачка пришлась Зузане в самую пору. В видавших виды пуантах, белых колготках со спущенными петлями и заплатами на коленках, с лопнувшей, свисающей с корсета завязкой и венком из полинялых роз на голове она выглядела как кукла, долгие годы пролежавшая в сундуке.
Рядом действительно стоял сундук, готовый принять ее, как только будет приведен в порядок костюм.
– Готово! – сказала Кэроу и всплеснула руками, как это делала Исса, прилаживая ей рога из пастернака или хвостик из перьевой метелки. – Отлично! Выглядишь восхитительно, сердце сжимается от умиления. Кто-нибудь из туристов точно попытается забрать тебя домой как сувенир.
– И пожалеет об этом, – мрачно ответила Зузана, задрала подол и вновь принялась за колготки.
– Оставь ты их в покое!
– Ненавижу колготки.
– Минуточку, сейчас добавлю в список. Сегодня с утра ты ненавидишь: мужчин в шляпах, такс…
– Не такс, а их владельцев, – поправила Зузана. – Чтобы ненавидеть такс, вместо души нужно иметь чечевичное зернышко.
– Значит, владельцев такс, лак для волос, накладные ресницы, а теперь еще и колготки. Все, я надеюсь?
Зузана на мгновение замерла, словно снимала показания с некоего внутреннего прибора.
– Да, кажется. По крайней мере, пока.
Мик просунул голову в проем.
– Набежала целая толпа! – восторженно сообщил он.
Идея показать учебный проект Зузаны народу принадлежала ему. Сам он иногда выходил на улицу со скрипкой, надев для пущей «романтичности» повязку на совершенно здоровый левый глаз. Мик пообещал Зузане, что за утро она соберет несколько тысяч крон. Сейчас со своей повязкой он выглядел одновременно жуликовато и мило.
– Боже, как ты прелестна! – воскликнул он, глядя на Зузану одним глазом.
При других обстоятельствах слово «прелестна» вряд ли пришлось бы Зузане по вкусу. «Прелестными бывают только дети», – вздыбилась бы она в ответ. Однако там, где дело касалось Мика, все было по-другому. Зузана покраснела.
– У меня появляются дикие мысли, – сказал он, протискиваясь в и без того уже переполненное пространство. – Не правда ли, странно, что я тащусь от марионетки?
– Да, – ответила Зузана. – Очень странно. Но это объясняет, почему ты работаешь в кукольном театре.
– Не от всех марионеток. Только от тебя.
Он обвил руками ее талию, и Зузана взвизгнула.
– Осторожнее! – вмешалась Кэроу. – У нее грим!
Но Мик не слушал. Он медленно и страстно поцеловал Зузану, размазал красную помаду по белому кукольному лицу и перепачкался сам. Смеясь, Зузана вытерла ему губы. Кэроу хотела подправить макияж, но передумала: размазанный рот как нельзя более подходил к образу.
Поцелуй чудесным образом наполнил Зузану решимостью.
– Вперед! – задорно объявила она.
– Отлично! – ответила Кэроу. – Полезай в ящик.
И представление началось.
Это была невероятно трогательная история старой марионетки, которую вынули из сундука, чтобы она исполнила свой последний танец. Сначала Зузана двигалась нескладно, порывисто, несколько раз заваливалась в ворох тюля. Глядя на восхищенные лица зрителей, Кэроу понимала, как им хочется шагнуть вперед и помочь маленькой танцовщице встать на ноги.
Над ней угрожающе навис жуткий кукловод, от каждого движения Зузаны его руки и пальцы дрожали и подпрыгивали, словно это он управлял ею, а вовсе не наоборот. Хитроумная конструкция не привлекала к себе внимания, так что иллюзия была безупречной. В какое-то мгновение кукла начала обретать былое изящество: Зузана медленно, словно ее тянули вверх за веревочку, поднялась на одном пуанте, лицо просияло. Звуки сонаты Сметаны