Полюбовавшись поблескивающими в ее ушах серьгами с красивыми молочно-белыми камешками и безупречным макияжем на лице, я пошла переодеваться. Выбрала темную юбку с черным пуловером, кое-как причесалась, подкрасилась.
Когда мы вышли, я увидела в окне напротив сына соседки, Гарольда Мура. Помахала ему, и он тотчас скрылся из вида. Мать никогда не выходит с ним из дома. Не хочет, чтобы люди глазели.
В фойе, когда мы ждали Тэда, Кейт сказала:
– Ты не обращай внимания на мои слова. Каждый поднялся туда, куда захотел. Ты поднялась выше меня. Намного выше. Мне иногда кажется, что слишком высоко.
Мы сели, заняв чуть ли не половину ряда. Шен, Тэд, я, дальше Кейт, Эд и Тео. Падающий со сцены свет золотил наши лица. Да, я забралась слишком высоко. Может быть. Но пока все нормально. Пока. И нет поводов для беспокойства.
Поднялся занавес, и мое сердце застучало так сильно, что я испугалась, как бы это не услышали остальные. Но сразу успокоилась, когда на сцене появилась Наоми. Дочку в образе Марии трудно было узнать. Юная соблазнительница, а вовсе не невинная простушка. Сцены с Тони завораживали. Публика была очарована. Она держалась на сцене совершенно естественно и в своей роли была необыкновенно достоверна и гармонична. Значит, все оказалось не напрасно. И поздние возвращения домой после репетиций с темными кругами под глазами, и усталость. Наоми добилась настоящего успеха, создав свою оригинальную версию Марии.
В антракте нас окружили знакомые.
– Откуда это у нее?
– Она настоящая звезда.
– Какой чудесный голос.
Мальчики смущенно отмахивались от поздравлений. Эд стоял потупившись. Тео выглядел потрясенным. Тэд гордо улыбался.
Во втором акте Мария в исполнении Наоми снова нас удивила. Это была не несчастная плачущая Джульетта, а разгневанная, жаждущая мести женщина.
На кухне Наоми встретили аплодисментами. Обнимая дочку, я прижалась щекой к ее щеке и снова ощутила запах алкоголя. Опять? Отстранилась, внимательно ее оглядывая, но она улыбалась другим, а на меня не смотрела. К ней ринулся Тео, обнял, подхватил на руки. Ее рот дрогнул. Подошла Никита, накинула ей на плечи длинный оранжевый шарф, что-то прошептала на ухо, и Наоми рассмеялась.
Мы в ее возрасте иногда выпивали, но внутренний голос нашептывал мне, что тут нечто другое, как-то связанное с остальным: с усталостью, отстраненностью, молчанием, запахом табака. Ладно, подумала я, поговорю с ней позже. Выберу время, когда она не будет такой усталой. А сейчас ее вечер, и мне лучше отойти в сторону.
Ужин был в самом разгаре. Я обходила стол, подкладывая каждому индийские лепешки наан. Наоми и Никита сидели рядом, о чем-то переговаривались, смеялись. Блондинка и брюнетка, красавицы. Чудная пара. А какие подруги – водой не разольешь.
– Когда? – вдруг спросила Никита.
Меня насторожил испуг в ее голосе.
– В четверг, – ответила Наоми и, заметив меня, нахмурилась. – Чего это ты стоишь тут, подслушиваешь? Тебе не обязательно все знать.
Пришлось стерпеть грубость. Такой уж день сегодня.
– Возьми лепешку, дорогая. И ты тоже, Ник. Так что все-таки будет в четверг?
Лицо Наоми напряглось.
– Мы собираемся поужинать после спектакля.
– Но ведь последний спектакль у вас на следующий день, в пятницу.
– Да. И тогда будет вечеринка. А в четверг просто ужин. Соберемся, поболтаем.
– Хорошо, дорогая. Только, пожалуйста, поздно не задерживайся.
Поговорить с ней мне так и не удалось. Во вторник и среду она была занята, а три дня спустя, в четверг, вышла на кухню с пластиковым пакетом в руке, странно улыбаясь. Больше я ее не видела.
Глава 11
Дорсет, 2010
Год спустя
Мэри лежит, ухватившись за край пледа, которым я ее накрыла. Рука маленькая, сухая. Щеки порозовели. Она смущена.
Я ее успокаиваю.
– За время работы врачом общей практики я всякого навидалась. Там на полке лежат таблетки для снижения давления. Оно у вас высокое?
– Когда как, – она улыбается. – Большое спасибо. Вы были очень добры, дорогая.
– Не стоит. – Я иду к двери, Берти, за мной. – Извините, но он съел кошачью еду.
– Чепуха. Мой котенок в последнее время сильно растолстел, – ее бледно-голубые глаза вспыхивают. – Заходите. Попьем вместе чаю.
Я прощаюсь и осторожно закрываю за собой дверь. Вот так совершенно неожиданно у меня появилась приятельница. И лишь потом я осознаю, что в последний час боль, непрерывно терзавшая меня весь год, несколько утихла.
Бристоль, 2009 год
Ночь исчезновения
После ухода полицейских Тэд поднялся наверх немного поспать. А я осталась. Подошла к окну, вгляделась в небо, начавшее постепенно сереть, затем опустила глаза и увидела на подоконнике небольшую стопку тетрадей. На верхней надпись аккуратным курсивом: «Наоми Малколм. Химия». Сверху нарисованы маленькие красные сердечки. Несколько смазались.
Я постояла, прижимая ладонь к мягкой бумаге. И вот тут меня наконец охватил свирепый, беспощадный страх. От неожиданности я покачнулась и отвела голову, как будто уклоняясь от сильного ветра. В груди запульсировало. Начали подкашиваться ноги.
Когда к горлу подступила желчь, меня неожиданно осенило: я чувствую себя умирающей, потому что сейчас умирает она.
Я побежала в туалет и долго стояла над унитазом, вызывая рвоту. Наконец выпрямилась, вытирая рот и подбородок туалетной бумагой. Затем опустилась на колени, положила на крышку руки, а на них голову. В углу, где линолеум соединялся со стеной, был виден желтый обрывок от женской гигиенической прокладки.
Когда я зашла на кухню, уже рассвело. Половина восьмого. Скоро встанут мальчики. Им нужно идти в школу. В голову лезли разные идиотские мысли. Совершенно неуместные. Например, сколько времени уже валяется там этот желтый обрывок. Месяц? Больше? Потом вдруг я начала вспоминать, что происходит с телом, когда человек умирает. Кровь некоторое время еще будет циркулировать по сосудам, пока температура не понизится до определенного уровня.
Я вновь посмотрела на часы. Наоми должна была прийти домой восемь часов назад. Но она жива. Пьет в придорожной закусочной горячий шоколад, или на пляже бегает по мокрому песку, перебрасывается с кем-то фрисби. Когда она вскидывает руки, брюки сползают вниз, и обнажается полоска голой кожи. Она не позвонила, ну и ладно. Я вообще больше никогда не буду на нее сердиться. И, боженька милый, сделай так, чтобы она была жива и здорова, и я обещаю тебе ходить в церковь каждый день до конца жизни.
Я начала медленно подниматься по лестнице, чувствуя себя неимоверно постаревшей. Каждое движение давалось с большим трудом. Тэд лежал поверх покрывала. Туфли он снял, пиджак повесил на спинку стула. Легкое всхрапывание, которое прежде меня раздражало, теперь казалось милым и домашним. Успокаивало.
Я легла рядом. Не касаясь Тэда, но достаточно близко, чтобы чувствовать его теплое дыхание. В голове стучали какие-то фрагменты, никак не желающие сложиться в слова. Изнутри мои веки были красными.
За окном зачирикали птицы.
Глава 12
Дорсет, 2010
Год спустя
Пока я была у Мэри, поднялся ветер. Принес грозу. Между крытыми тростником крышами домов вдалеке проглядывают скалы, изумрудные на фоне потемневшего подсвеченного неба. Я застываю, любуясь этим созданным природой произведением искусства, и на моих глазах живописный холст темнеет, его прорезает ослепительная вспышка.
Удар грома настигает меня у двери коттеджа. Берти скулит. Пока я возилась с замком, начавшийся дождь нас изрядно намочил. Моя влажная кожа кажется загорелой и незнакомой.
Наконец я вхожу в дом и слышу странный стук. Через секунду соображаю, что это наверху ветром распахнуло окно. Рама стучит о стену. С берега доносится грохот волн и шелест гальки. Пока я закрываю окно, ветер треплет мои волосы и швыряет в лицо холодную влагу, затрудняя дыхание. Разыгравшаяся стихия страшит, но это бодрящий страх, а не тот холодный ужас, с которым я уже год встречаю каждое утро.
Бристоль, 2009
На следующий день
Я проснулась, уже охваченная ужасом. Видно, он меня не покидал. Было слышно, как Тео напевает, стоя под душем. Глаза у него, конечно, в этот момент закрыты. Эд тоже проснулся. Наверное, что-то бормочет, вздыхает. Я посмотрела на часы. Восемь тридцать. Очень скоро они узнают.
От запаха кофе на кухне меня затошнило. Я сварила овсянку, поставила на стол пиалы. Молоко, сок, ложки. Спустились мальчики.
Я собралась с духом.
– Наоми нет дома.
Мне казалось, я произнесла эти слова обычным тоном, но мальчики замерли. Тео, пивший в этот момент из пакета апельсиновый сок, вскинул голову. Эд перестал накладывать кашу.
– Она вчера… так и не пришла, – продолжила я. – И… никакого ужина у них не было.
– И что? – Эд пожал плечами. – Зачем ты волнуешься из-за пустяков?
Ах вот, значит, как надо это воспринимать. Пустяки. Может, и правда я зря так волнуюсь?
– Она соврала. Сказала, что пойдет ужинать с участниками спектакля, но, наверное отправилась в какое-то другое место.
– Откуда ты знаешь? – спросил Тео.
– Никита сказала.
– Она выдала секрет Наоми? – удивился Эд.
– А что ей оставалось делать? На часах полтретьего ночи, а Наоми нет.
– И вы посреди ночи ездили к Никите? – В порыве негодования Эд яростно двинул рукой и смахнул на пол нож и вилку. Чертыхнулся, с шумом кладя их обратно.
– Сегодня в вашу школу приедут полицейские. С вами обязательно поговорят.
– Боже, полицейские, – Эд не мог успокоиться. – А она, возможно, спит сейчас у какой-нибудь подруги.
– Она вам что-нибудь говорила?
Эд отрицательно мотнул головой и вышел, не дожидаясь брата. Его злость меня удивила. Что это с ним?
– Она вообще со мной в последнее время мало разговаривала, – произнес Тео, нахмурив белесые брови. – Не как раньше. – Он говорил медленно, видимо осознавая, что это не пустяк. – А что папа? Он знает?