Я стискиваю руки. Сильно, до боли.
– В первую ночь ты говорил о своей вине. Что это значит?
– Я так говорил? – он хмурится и наклоняется глотнуть кофе.
– Ты бредил. Разговаривал с Наоми, думал, что она за оконной шторой.
– Боже. Я, наверное, был не в себе, – он пытается рассмеяться.
И мне становится ясно: Тэд что-то скрывает. Я хочу броситься на него, вцепиться ему в горло и вырвать правду. Пусть это старая правда, явившаяся слишком поздно, но все равно я должна знать.
Он отводит глаза.
– Ты уже устала от меня, Дженни. В то утро выглядела очень хорошо, а теперь я опять тебя напрягаю.
– Ты меня не напрягаешь, – возражаю я.
Он встает.
– Пойду приму ванну, оденусь, и мы сходим прогуляемся. Хорошо?
– Хорошо.
Потом мы идем по берегу, хрустя галькой. Тэд на ходу нагибается, подбирая камешки. Внимательно разглядывает каждый и оставляет светлые с золотистыми прожилками.
– В Южной Африке я ходил на рынок камней, – Тэд встряхивает на ладони горсть гальки, камешки стучат друг о друга. – Там за сараями стояли глыбы редкого серого мрамора из пустыни Калахари, обработанные песком и ветрами. – Он смотрит на меня секунду, затем отводит глаза. – Вот и мы с тобой сейчас такие.
– Не такие. – Я поднимаю плоский белый камень и бросаю его в воду. Он подпрыгивает три раза и исчезает в волне. – Страдание не делает человека лучше. Оно ожесточает.
– Ты изменилась, Дженни. Чему ты научилась, живя здесь в одиночестве?
– Я научилась выживать.
Над нашими головами с криками парят чайки.
В «Бич-Хат» полно посетителей. В углу рождественская елка. Гирлянды, огни и игрушки выглядят неуместно на фоне серого сумрака за окнами. Тэд идет впереди и занимает тот же столик, за которым мы сидели с Майклом. Я вспоминаю глаза и руки любовника, следя за Тэдом, когда он направляется к стойке сделать заказ, а потом возвращается с бутылкой вина, наливает нам обоим и выпивает сразу половину своего бокала, как будто долго страдал от жажды.
Он смотрит на меня и тяжело вздыхает:
– Думаю, выживать мы с тобой научились разными способами.
Затем начинает рассказывать о больнице в Южной Африке, где давал консультации. Об истощенных больных детях, редких видах опухолей мозга. О Бет ни слова.
Я внимательно его рассматриваю и обнаруживаю на лице новые морщины. Ему тоже было не легко. Я наливаю еще бокал, и он снова пьет.
Приносят еду – толстые стейки с жареным картофелем. Я не могу одолеть и трети порции, а он съедает все до конца и вытирает тарелку хлебом. После чего со вздохом откидывается на спинку стула, улыбается и поднимает бокал:
– За твое здоровье, Дженни!
– А теперь, – говорю я, – расскажи, что случилось у тебя с Наоми.
– Что? – Он ставит бокал на стол и мрачнеет.
Я не отступаю.
– В бреду ты повторял, что Наоми сказала тебе что-то, а ты жалеешь, что чего-то не сделал. И очень виноват. Так объясни: в чем дело?
Тэд долго смотрит на меня, наконец напряжение исчезает с его лица.
– Дело в том… – он замолкает, чтобы глотнуть вина, – что я тебе об этом говорил.
– Говорил мне?
– Да, тебе и в полиции.
Он защищается, и это меня пугает.
– О чем ты говорил?
– Что Наоми баловалась наркотиками.
Если бы все это не было так серьезно, то, наверное, можно было бы рассмеяться.
– Ты путаешь, это Эд принимал наркотики. Поэтому он теперь в реабилитационном центре.
– Эд само собой, но раньше был случай с Наоми.
Я его не перебиваю, и он продолжает:
– Помнишь, я говорил тебе, что Наоми однажды попробовала наркотики с приятелями? Тогда еще было жарко. И мальчики куда-то уехали.
– Так ты об этом? Но ведь…
Да, это было летом, восемнадцать месяцев назад. В открытые окна ветерок доносил запахи барбекю. Мальчики с классом поехали на экскурсию в Марокко. Наоми играла с приятелями в теннис. Мы после ужина пили кофе.
Я вспомнила его слова: «Это было только один раз. На вечеринке. Ничего страшного, все ребята пробуют в компании. Она обещала, что это не повторится. Не говори ей ничего – пусть думает, что ты не знаешь. Она не хочет тебя расстраивать».
Я внимательно смотрю на Тэда.
– Но ты сказал тогда, что это было только один раз.
Он краснеет и отводит глаза, а память возвращает меня к эпизоду на раннем этапе поисков, когда мы вечером сидели с Майклом, дожидаясь прихода Тэда с работы. Мне тогда его вопросы показались неуместными. Я испугалась, что он подумает, будто Наоми действительно принимала наркотики, и станет попусту тратить время.
– Ваша Наоми курит?
– Нет.
– Пьет?
– Никогда.
– А наркотики?
– Нет. Вернее, пробовала один раз.
– Вот как?
– Несколько месяцев назад. С приятелями на вечеринке. Она призналась Тэду, что покурила с ребятами марихуаны. Больше такого не было. Я в этом уверена.
– Что за ребята?
Имен я не знала. Но он опросил всех. Ни один не признался. Больше об этом никто не вспоминал.
Подходит официант. Собирает тарелки, вилки, ножи. Руки у него крепкие, загорелые. На вид ему чуть больше шестнадцати. Наверное, занимается спортом. Тэд просит его принести кофе. Он серьезно кивает и уходит.
– Если ты имел в виду тот случай, то зачем тогда повторял о своей вине? – спрашиваю я.
– Не знаю.
– И все же, Тэд, почему?
Он молчит, трет пальцами правую бровь.
– Видно, вспомнилась Африка. Там столько детей-наркоманов. Повсюду. Лежат на тротуарах в полной отключке. Понимаешь, дети. И я пожалел, что тогда поверил ей на слово и не пытался проверить.
– Но она всего один раз покурила травку, Тэд…
Его щеки снова порозовели. Он шевелится на стуле, не поднимая глаз.
– Травка действительно была всего один раз, Дженни. Но потом появился кетамин.
Я перестала слышать разговоры и звон посуды, как будто нас отделили от остальных посетителей в зале плотным покрывалом.
Кетамин. Кровь бросилась мне в лицо.
– Почему ты ничего мне не сказал? – я повысила голос, и молодые парень с девушкой за соседним столиком посмотрели в нашу сторону.
– Я все рассказал полицейским, – Тэд бросает на меня взгляд и снова опускает глаза. – Когда ездил туда, ну… насчет Бет, – он наливает себе вина и быстро опрокидывает его в рот. – Рассказал о кетамине. Они думали, что это к делу не относится, но собирались проверить.
– Кто они?
– Майкл оставил меня с двумя дежурными полицейскими. Фамилии я не запомнил. Они все записали.
– И что?
– Ничего. Больше этот вопрос не возникал. Наверное, для поисков Наоми это было не важно.
– Но они могли об этом просто забыть.
– Это были профессионалы.
– И профессионалы делают ошибки.
Он отводит взгляд и постукивает по столу пальцами.
Молодой официант приносит кофе. Осторожно ставит на стол поднос с кофейником, чашками и молочниками. Потом улыбается и уходит.
– Как ты об этом узнал? – спрашиваю я, наливая нам кофе.
– Это случилось, когда она проходила в моей лаборатории школьную практику. Помнишь?
Конечно, я помнила. Ведь это была моя инициатива.
Тебе такая практика очень полезна, дорогая. Посмотришь, что интереснее – театр или медицина. Эд уже пробовал, теперь твоя очередь. Если будешь рано вставать, сможешь сопровождать папу на обходах.
Она обрадовалась возможности поработать в больнице отца. Вставала рано, ни разу не проспала.
Тэд тем временем продолжал:
– …В ее обязанности также входило вести учет лекарств, используемых при травмах спинного мозга. В частности, она заполняла бланки заказов на кетамин для анестезии крысам. Все делала аккуратно и вовремя. Я ею гордился. – Он замолкает. Ставит локоть на стол, чтобы подпереть подбородок. От этого его голос становится приглушенным.
– Ее никто не контролировал, но однажды я заметил несоответствие между тем, что было указано в бланке заказа, и использованным. Она сказала, что уронила на пол целую коробку, – Тэд опускает глаза и понижает голос: – Даже показала мне осколки.
– Неглупо, – тихо говорю я. – И как же все выяснилось?
– Она случайно забыла в лаборатории сумку. Я не знал, чья она, и заглянул. В бумажнике была ее банковская карточка, а рядом аккуратно завернутые в бумагу шесть флакончиков кетамина.
Представляю себе состояние Тэда, когда он это увидел.
– Кетамин я забрал, а сумку принес вечером домой и оставил на кухне, чтобы попалась ей на глаза утром. На следующий день ушел рано. Потом она приехала в больницу, нашла меня и начала плакать. Сказала, что взяла кетамин для приятелей. Тех, с кем тогда на вечеринке курила травку. Это ребята постарше. Они узнали, что она имеет дело с кетамином, и уговорили принести. Наоми клялась, что сама кетамин никогда не принимала.
– И она мне ничего не сказала? Как же так?
– Я советовал ей это сделать, но она ни в какую. Говорила, что тебе лучше об этом не знать. Что ты предъявляешь ей слишком высокие требования и будешь сильно разочарована.
– Это неправда, – возражаю я. – Ничего особенного я от нее не требовала. Мне казалось, что у нас дружеские, доверительные отношения.
Вот именно казалось. На самом деле я ничего не знала – ни о ее связи с Джеймсом, ни о беременности.
Вино в бутылке почти закончилось. Я выливаю остатки в его бокал. Он быстро выпивает и подзывает официанта, чтобы расплатиться.
– Почему ты не рассказал мне об этом тогда? – спрашиваю я.
Тэд молчит. Мне становится зябко. За окнами хмурый январский день. На рождественской елке тускло мерцают разноцветные шарики.
Бристоль, 2009
Спустя одиннадцать дней
Стеклянный флакончик был холодным. Осторожно держа его в руке, я вышла из комнаты Эда, спустилась по лестнице и через заднюю дверь вышла в сад. На холоде думать было легче.
Значит, Эд мне лжет, и, наверное, уже давно. Таскает из моей сумки наркотические препараты, возможно на продажу. Отсюда и деньги. Аня споткнулась о сумку, потому что он брал ее и забыл поставить назад. Эд ворует у меня лекарства. Разве такое возможно? А то, что Наоми отсутствует уже одиннадцать дней, – это возможно?