Но мелкие шажки – это же очень долго. Смогу ли я столько ждать?
– И что дальше? – спросила я.
– Фургончик отвезут в гараж управления полиции в Портисхеде для проведения криминалистической экспертизы. Его тщательно осмотрят и выявят все сколько-нибудь полезное для расследования.
Выйдя из леса, я посмотрела вдаль. Слева в сумраке были видны огни нового моста через Северн.
– Вон там находится Уэльс, – сказал Майкл, показывая на холмы на другой стороне реки.
Казалось, до них очень близко. Рукой подать.
Глава 27
Дорсет, 2011
Тринадцать месяцев спустя
Возвращаясь во вторник утром из магазина, я вижу Мэри. Она медленно идет через сад с чем-то в руке. Увидев меня, останавливается.
– Лиса ночью забралась в курятник. И вот… – она поднимает две истерзанные куриные тушки.
Я захожу, помогаю ей выкопать в огороде ямку, где мы хороним шесть кур, погибших от зубов жестокой лисы, и утрамбовываем землю.
Мэри неожиданно улыбается.
– Может, благодаря лисе на следующий год у меня будет хороший урожай.
Мы идем в дом. Она заваривает чай, мы садимся друг напротив друга за кухонный стол.
– Угощайтесь, – Мэри подвигает ко мне жестяную коробку с дорогим печеньем, – Сэнди подарила на Рождество.
Сэнди ее дочь, но она ничего о ней не рассказывает.
– Дэн очень рад знакомству с вашими сыновьями. Он будет некоторое время жить с одним из них в Нью-Йорке.
– Да, Дэн мне говорил. Заходил недавно вечером.
Мэри пьет чай, поглядывая на меня.
– Мальчику нужно уехать.
Передо мной возникает нахмуренное лицо Дэна.
– Мой покойный супруг, – она кивает на фотографию, – оставил ему кое-какие деньги на образование. Теперь они пригодились.
С фотографии на меня строго смотрят глубоко посаженные, спрятанные под густыми бровями глаза. Он, должно быть, понимал своего внука, разговаривал с ним, чего не делала я с детьми. Сожаление обо всем, что связано с ними, преследует меня теперь непрерывно.
Мэри, улыбаясь, смотрит на меня.
– Дэн немного запутался в своих чувствах. Вообразил, что влюблен, – она наклоняется и гладит мою руку.
Мое лицо вспыхивает.
– Господи, Мэри, ведь он еще ребенок. Моложе моих детей.
Она продолжает улыбаться.
– Он не воспринимает вас как мать. Но это не ваша вина. – Мэри встает, чтобы бросить в мусорный бак пустые коробки из-под яиц.
Наконец я опять в пристройке. Рисую. Вспоминаю Дэна. После того совместного ужина мы больше не виделись. Зачем он приходил? Признаться в своих чувствах? Я сажусь на скамью, держа в руке кисть. Смотрю в окошко на скучное серое небо.
Что мне известно о границах личного пространства человека? Может быть, в отношении Наоми я его слишком расширила? Для своего удобства. Может, да, а может, нет, теперь уже не узнаешь. Все опять становится неопределенным. С тех пор, как возник этот Йошка.
Я встаю и снова принимаюсь за работу, но тишину разрывает звонок мобильного.
– Я нашел фотографию Йошки Джонса, – голос Майкла, как всегда, теплый, ласковый. – Это одно из его прозвищ. У него их несколько.
– И как он выглядит? – я крепко сжимаю трубку, словно это рука Майкла.
– На вид лет двадцать пять. Сложение среднее, – официальный тон Майкла заставляет меня похолодеть. – Смуглый, шатен, глаза карие.
Я вспоминаю миндалевидные карие глаза, внимательно следящие за моими движениями в кабинете.
– Мне удалось кое-что выяснить, – продолжает Майкл. – Увидимся через пару часов.
Я иду к дому в смятении. Что он выяснил? Если Йошка, которого я видела, тот самый, из списка наркодилеров, и если он ее увел, это хорошо или плохо?
«Плохо, очень плохо», – отвечает мой внутренний голос.
Чем я могла его обидеть тогда в кабинете? Может быть, сказала что-то о сестре? Я растапливаю камин, чтобы к приезду Майкла в доме было тепло. На подарке Тео мерцают отблески пламени. Сейчас меня притягивает центральное фото. Я смотрю на него как будто в первый раз. Особенно меня удивляет ее рот, чуть скривившийся в насмешливой улыбке. Этого я прежде не замечала. Я быстро пробегаю глазами по другим фотографиям. Мое внимание привлекает та, что в углу, из «лесной серии», среди осенних ветвей. А вот еще, где Наоми на каникулах. Из последних. Наоми снята в профиль, глаза слегка прищурены. О чем она тогда думала? Помню, она была спокойнее, чем обычно. Передавала сообщения по мобильнику, иногда склонялась над тетрадкой, с которой не расставалась. С братьями не ссорилась и не ходила со мной за покупками. Тэд заметил тогда, что она стала задумчивой. В чем было дело, я так и не узнала. Вот фотография, которую Тео сделал на встрече прошлого Нового года. Мне и прежде бросалось в глаза напряженное выражение ее лица, но теперь видно: она выглядит какой-то странно решительной, чего я прежде не замечала. И меня бросает в дрожь. Неужели у нее уже тогда созрело решение сбежать? И, когда представилась возможность, она сделала это, не задумываясь?
Майкл звонит в дверь. Я открываю, он входит, быстро целует меня, затем снимает куртку. Медленно, мне кажется, слишком медленно. Проходит секунда, другая. Вот сейчас я узнаю.
Мы заходим в гостиную, он открывает кейс, вытаскивает фотографию. Я моментально его узнаю. Ехидные глаза, высокие скулы – красивый парень, даже на снимке для документа.
Я не хочу, чтобы это был он. У него вид коварного соблазнителя.
– Да, это он приходил ко мне на прием, – говорю я и поспешно добавляю: – Но ведь это не значит, что Наоми у него, разве не так?
– К сожалению, кое-что его с ней связывает, – говорит Майкл. – Сведения, которые он указал о себе в бланке регистрации в вашей клинике, оказались фальшивыми. Но этот человек попадался мне прежде на глаза.
– Где? – спрашиваю я, хотя и без того ясно, что с продавцами наркотиков полиция регулярно сталкивается где угодно.
– В больнице, – отвечает он.
– Какой?
Майкл называет больницу, где работает Тэд.
– Он цыган. Летом две тысячи девятого они всей семьей, а может, и табором, не знаю, устроили в больнице скандал. В результате вызывали полицию.
– А в чем было дело?
– Операция девочки, наверное чьей-то дочки или внучки, прошла неудачно. – Майкл замолкает и берет мою руку: – Ее оперировали в отделении нейрохирургии.
Кажется, это было в июне или июле две тысячи девятого. Помню только, что стояла жара.
– У меня на работе неприятности, – сообщил Тэд убитым голосом. – Серьезный промах.
Не помню, чтобы он когда-нибудь прежде говорил о своих промахах. Жаль, что я тогда слушала его вполуха. Потому что собирала вещи для мальчиков. По списку. Им предстоял поход на приз герцога Эдинбургского – в Атласские горы, всей школой.
Тэд пришел домой необычно рано и лег на кровать. Узел галстука был расслаблен, рукава рубашки закатаны.
– И что за промах, дорогой? – спросила я, роясь в шкафу в поисках шерстяных носков, более удобных для туристических ботинок.
– Оперировали девочку с синдромом Гурлер. Ну, деформация скелета и прочие радости. Короче, у нее был горб.
Он говорил медленно. Я думала, что это от усталости. День был тяжелый. Потом заглянула в список: крем от солнца, широкополые шляпы и вязаные шапочки. Ведь ночью в горах холодно.
– Синдром Гу́рлер… да-да, припоминаю, – я посмотрела на него и снова повернулась к шкафу. – Лизосомная болезнь накопления. Аномальный недостаток фермента, когда продукты метаболизма накапливаются в позвоночнике и печени. – Удивительно, что я до сих пор помнила кое-что, хотя экзамены сдавала много лет назад.
Кажется, в тот момент Тэд вскочил с кровати и заходил по комнате.
– Оперировал Мартин, с моего разрешения. Куда денешься, ему нужно приобретать опыт. И операция прошла неудачно.
– Жаль, – сказала я, не отрывая глаз от списка. Затем добавила к стопкам на кровати пару толстовок.
– А теперь получается, что виноват я. Тем более что это случилось во время моего дежурства, – он сел на край кровати и спрятал лицо в ладонях. – Дело может дойти до суда.
– Какой ужас, дорогой. Бедные родители. Но ты не виноват, и это можно будет легко доказать, – я села рядом, взяла его руку, продолжая думать, не забыла ли чего из списка.
– Но меня будут обвинять. Морально и юридически.
Он убрал руку, и я встала.
– Я почти закончила, дорогой. За ужином поговорим об этом. А пока посиди, постарайся успокоиться.
Но пока я заканчивала собирать вещи и возилась с ужином, ему позвонили и вызвали в больницу. Так что пришлось ужинать одной. А потом он больше об этом не вспоминал, и все забылось.
– Это была операция, в неудаче которой обвиняли Тэда? – спрашиваю я, хотя знаю ответ.
– Да.
– Выходит, он тогда был прав.
– В чем?
– Помнишь, год назад я нарисовала схему расследования в виде кругов? Так вот, я тогда показала ее Тэду, а он предложил добавить желающих отомстить. Например, пациентов или их родственников, затаивших обиду, потому что их якобы неправильно лечили. А если операция закончилась со смертельным исходом или уродством, тогда вообще пиши пропало. Я в этом сомневалась, и, получается, зря.
Я встаю, чтобы позвонить Тэду. Он отвечает почти сразу.
– Я уже тут все закончил. Скоро выезжаю. Хочу взглянуть на фотографию.
– Хорошо.
– Если это он, то тогда все произошло по моей вине.
Я завершаю разговор и поворачиваюсь к Майклу:
– Ты тоже предлагал мне составить список недоброжелателей, но, кроме отца Джейд и мужа Ани, я больше никого вспомнить не смогла. Да и они оказались ни при чем. О Йошке тогда не могло быть и речи.
Меня начинает знобить, так что стучат зубы. Может, заразилась от Тэда? Майкл наливает мне бокал виски, затем идет готовить ванну. Горячая вода снимает озноб. Он обнимает меня, целует, притягивает ближе, но заниматься любовью сейчас не время. Я засыпаю, а когда пробуждаюсь, его рядом нет. Снизу доносится голос Тэда. Я сижу в смятении, не веря, что могла заснуть. Потом встаю и, преодолевая головокружение, спускаюсь вниз. Голова горит.