– А Калифорния – она очень большая? – спросила Элиза, стараясь, чтобы голос не выдал тревогу ее сердца.
– Принеси-ка мне карту, я покажу. Калифорния куда больше, чем Чили.
– А как добираются до золота?
– Говорят, оно там повсюду…
– Но если кто-то, к примеру, захочет разыскать кого-нибудь в Калифорнии…
– Вот это уж точно будет сложновато, – ответил капитан, изучающе глядя на племянницу.
– Дядюшка, ты теперь как раз туда и отправишься?
– Я получил заманчивое предложение и думаю его принять. Группа чилийских пайщиков хочет организовать регулярные грузовые и пассажирские рейсы в Калифорнию. На их пароход нужен капитан.
– Значит, мы будем видеться чаще, Джон! – воскликнула мисс Роза.
– Ты никогда не имел дела с пароходами, – заметил Джереми.
– Это верно, зато я лучше всех знаю море.
В назначенную пятничную ночь Элиза дожидалась, пока весь дом погрузится в тишину, чтобы прокрасться в последний двор, в хижину няни Фресии. Девушка встала с постели и тихонько сошла вниз, одетая только в батистовую ночную рубашку. Элиза не знала, какое средство припасла для нее нянюшка, но понимала, что придется нелегко; она на своем опыте убедилась, что все лекарства неприятны, а снадобья няни Фресии еще и противны. «Не волнуйся, дочка, я столько водки в тебя волью, что, когда ты придешь в себя, о боли и не вспомнишь. И нам уж точно понадобится много тряпок, чтобы кровь остановить», – предупредила индианка. Элиза часто проходила тем же путем через дом в полной темноте, когда встречалась со своим любовником, поэтому ей не требовалась излишняя осторожность, но в ту ночь она шла очень медленно, с остановками, надеясь, что случится землетрясение из тех, что сотрясают земли Чили и разрушают все до основания, и тогда она с чистой совестью может не ходить в домик няни Фресии. Внезапно ее босые ступни заледенели, по спине пробежали мурашки. Элиза не знала, что это было: ночной холод, страх перед предстоящей процедурой или последнее предупреждение совести. Как только девушка заподозрила, что беременна, она начала слышать голос. Это был голос ребенка внутри ее чрева, и он заявлял о своем праве на жизнь – в этом Элиза была уверена. Она старалась не слушать и не думать, она попала в ловушку, скоро ее положение станет заметно, и тогда не будет для нее ни прощения, ни надежды. И понимания ждать не от кого: потерянной чести не вернуть. Ни молитвы, ни свечи няни Фресии беды не поправят; ее возлюбленный не вернется с полдороги, чтобы стремительно жениться, пока беременность не стала очевидной. Теперь уже поздно. Элиза боялась повторить судьбу матери Хоакина: эта женщина отмечена позорным клеймом, изгнана из семьи и жила с незаконнорожденным сыном в бедности и одиночестве; такого позора Элиза не вынесет, уж лучше сразу взять и умереть. А умереть она может в эту самую ночь от руки доброй женщины, которая ее вырастила и любит больше всех на свете.
В ту ночь семья разошлась рано, но капитан и мисс Роза закрылись в комнате для рукоделия и еще долго беседовали. Из каждого путешествия Джон Соммерс привозил сестре книги, а потом увозил с собой загадочные свертки, в которых, как подозревала Элиза, лежали записки мисс Розы. Девушка видела, как приемная мать тщательно оборачивает свои тетрадки – те самые, которые она в свободные вечера заполняла своим бисерным почерком. Из уважения или из странного чувства стыдливости никто в доме о них не упоминал; ни слова не говорили и о ее блеклых акварелях. К ее писательству и живописи относились как к маленьким слабостям: ничего по-настоящему стыдного в этом нет, но и гордиться тоже нечем.
Кулинарные таланты самой Элизы воспринимались Соммерсами с тем же безразличием. Они наслаждались ее блюдами молча и меняли тему, если кто-нибудь из гостей начинал их хвалить, зато ее вымученные фортепианные экзерсисы всегда отмечались незаслуженной овацией, хотя Элиза только и умела, что аккомпанировать чужому пению. Всю жизнь Элиза наблюдала, как ее приемная мать что-то записывает, но никогда не спрашивала, что именно та пишет, и никогда не слышала, чтобы такие вопросы задавал Джереми или Джон. Элизе было любопытно узнать, куда дядя Джон тайком увозит записи Розы, но она сама догадалась, что это один из основополагающих секретов, на которых зиждется равновесие в семье, и проникнуть в него – значит разрушить карточный домик, в котором они живут. Джереми и Роза давно уже спали в своих комнатах, а Джон после ужина, скорее всего, отправился на конную прогулку. Хорошо зная привычки капитана, Элиза могла представить его на пирушке с подругами легкомысленного поведения – из тех, что здоровались с ним на улице, когда рядом не было мисс Розы. Элиза представляла себе, что они вместе пьют и танцуют, но, поскольку о проститутках при ней говорили только шепотом, ей не приходила в голову мысль о более запретных делах. Возможность за деньги или ради веселья заниматься тем, чем они с Хоакином занимались по любви, находилась за пределами ее понимания. По подсчетам Элизы, дядюшка вернется никак не раньше утра – именно поэтому она страшно перепугалась, когда на первом этаже кто-то схватил ее за руку. Элиза почувствовала близкое тепло большого тела, в лицо ей пахнуло крепким алкоголем и табаком, и она сразу же угадала, что это дядя Джон. Элиза пыталась высвободиться, одновременно придумывая, как объяснить, что в такой час она оказалась внизу, в одной ночной рубашке, но капитан решительно протащил ее под руку до библиотеки, освещенной лишь тусклым светом луны. Он усадил племянницу в английское кожаное кресло дяди Джереми, а сам уже искал спички, чтобы зажечь лампу.
– Ну вот, Элиза, а теперь ты мне расскажешь, что, черт подери, с тобой творится, – приказал он тоном, каким никогда прежде с ней не разговаривал.
И в этот момент Элиза ясно поняла, что надеялась напрасно: капитан не будет ее союзником. Терпимость, которой так кичился Джон, к ее случаю не относится: коль скоро речь идет о добром имени семьи, он сохранит верность брату и сестре. Элиза гордо посмотрела дяде прямо в глаза и продолжала молчать.
– Роза говорит, ты крутишь роман с недотепой в рваных туфлях, – это правда?
– Дядя Джон, я видела его два раза в жизни. Много месяцев назад. Я даже имени его не знаю.
– Но ведь ты его не забыла, верно? Первая любовь – она как оспа: оставляет неизгладимые следы. Вы встречались наедине?
– Нет.
– Я тебе не верю. Ты за кого меня держишь, Элиза? Да любому ж дураку видно, насколько ты переменилась.
– Дядюшка, я заболела. Поела зеленых фруктов, и теперь у меня в животе бурлит, вот и все. И прямо сейчас я шла в туалет.
– У тебя глаза как у течной суки.
– За что вы со мной так, дядюшка!
– Ну прости, девочка. Разве ты не видишь, что я тебя очень люблю и поэтому беспокоюсь? И не могу допустить, чтобы ты себе жизнь поломала. У нас с Розой есть замечательный план… хочешь поехать в Англию? Я могу устроить так, что вы с ней вместе отправитесь через месяц, этого времени хватит, чтобы купить все, что нужно для путешествия.
– В Англию?
– Поедете первым классом, как две королевы, а в Лондоне поселитесь в чудесном пансионе всего в нескольких кварталах от Букингемского дворца.
Элиза поняла, что тетя с дядей уже решили ее судьбу. Меньше всего ей хотелось отправиться в противоположную от Хоакина сторону, обрекая себя на то, чтобы их теперь разделяло целых два океана.
– Спасибо, дядюшка. Мне бы очень хотелось побывать в Англии. – Девушка постаралась изобразить как можно больше нежности в своем голосе.
Капитан налил себе второй стакан бренди, раскурил трубку и в течение двух часов перечислял преимущества переезда в Лондон, где барышням вроде Элизы открыта дорога в лучшие салоны, на танцевальные вечера, в театры и на концерты, есть возможность покупать самые модные наряды и найти жениха. И Элиза сейчас в самом подходящем возрасте. Да разве не интересно съездить еще и в Париж, в Италию? Нельзя умереть, не повидав в своей жизни Венецию и Флоренцию. Джон берет на себя удовлетворение всех ее капризов – разве не так он поступал и раньше? Мир кишмя кишит интересными красивыми мужчинами, занимающими хорошее положение; Элиза сама в этом убедится, как только выберется из этой темной ямы – этого богом забытого портового города. Вальпараисо – не место для такой красивой и образованной девушки. И не ее вина, что она влюбилась в первого встречного, ведь она жила в четырех стенах. Ну а что до этого паренька – как там его зовут? ведь он служит у Джереми, верно? – скоро Элиза о нем позабудет. Любовь, утверждал капитан, неизбежно умирает, постепенно выгорая изнутри, а расстояния вообще вырывают ее с корнем. Лучшего советчика по этой части Элизе и не сыскать, ведь он, как никто другой, разбирается в расстояниях и в любви, обратившейся в пепел.
– Не понимаю, о чем вы, дядюшка. Из одного стакана апельсинового сока мисс Роза напридумывала целый любовный роман. К нам приехал парень, доставил ящики, я предложила ему напиток, он выпил, а потом уехал. Вот и все. Больше ничего не случилось, и я его больше не видела.
– Ну если все так, как ты говоришь, тогда тебе повезло: не придется вырывать эти мечтания с корнем.
Джон Соммерс продолжал пить и разглагольствовать до утра, в то время как Элиза, поудобнее устроившись в кресле, заснула с мыслью, что в конце концов небо все-таки услышало ее молитвы. От ужасного вмешательства няни Фресии ее спасло не своевременное землетрясение, а дядя Джон.
Индианка всю ночь прождала Элизу в своей хижине.
Отъезд
В субботу вечером Джон Соммерс пригласил Розу посмотреть пароход братьев Родригес де Санта-Крус. Если предстоящие на днях переговоры пройдут удачно, он станет капитаном этого корабля, сбудется его мечта походить на пароходе. А потом Паулина встретила их в гостиной «Английского отеля», в котором она проживала. Паулина приехала с севера, чтобы реализовать свой проект, а муж ее вот уже несколько месяцев трудился в Калифорнии. Супруги пользовались бесперебойным морским сообщением, чтобы во время разлуки обмениваться письмами, в которых нежные признания перемежались с деловыми записями. Паулина выбрала Джона Соммерса для участия в своем пароходном проекте, руководствуясь одной лишь интуицией. Женщина смутно припоминала, что это брат Джереми и Розы Соммерс – тех гринго, которых отец когда-то приглашал в свое имение, – но Джона она видела только однажды и в тот раз всего лишь обменялась с капитаном несколькими учтивыми фразами. Единственным, что их связывало, была дружба с Джейкобом Тоддом, однако в последние недели Паулина навела справки и осталась весьма довольна тем, что рассказывали о Джоне Соммерсе. Капитан обладал солидной репутацией как среди моряков, так и в конторских кругах. Его опыту и его слову можно было доверять, что вовсе не являлось нормой в пору коллективного помешательства, когда любой был готов купить корабль, учредить компанию или пуститься в море. Как правило, такими делами занимались прощелыги, а корабли трещали по швам, но это не имело большого значения, ведь по прибытии в Калифорнию товарищества распадались, корабли бросали на произвол судьбы, и все гурьбой устремлялись к золотоносным залежам. Но Паулина смотрела далеко вперед. Для начала она наладила дело так, чтобы не зависеть от посторонних интересов: единственными пайщиками были ее муж и ее деверь, а основная часть капитала принадлежала ей самой, и посему она была совершенно свободна в принятии решений. Пароход, который Паулина окрестила «Фортуной», хотя и был маловат и провел уже несколько лет на воде, находился в идеальном состоянии. Паулина намеревалась щедро платить команде, чтобы матросы не разбежались, почуяв близость золота, но при этом понимала, что без железной руки хорошего капитана никакое жалованье не обеспечит дисциплины на борту. Муж и деверь предлагали экспортировать в Калифорнию старательский инструмент, дерево для строительства, рабочую одежду, домашнюю утварь, вяленое мясо, злаки, фасоль и другие долгохранящиеся прод