фаньгуй, а сам знает по крайней мере десяток английских слов, поэтому им, возможно, удастся пообщаться. Тао Цянь приветствовал иноземца с почтением, тот ответил неуклюжим повторением поклонов. Оба сначала улыбнулись, а потом рассмеялись, а потом их смех радостно подхватили и зеваки. Завязался торопливый диалог: два десятка исковерканных слов и комичная шутовская пантомима, люди вокруг покатывались со смеху, все это привело к вмешательству британского конного полицейского, который тотчас распорядился прекратить столпотворение. Эта встреча положила начало крепкой дружбе.
Эбенизер Хоббс видел ограниченность своих познаний так же ясно, как и Тао Цянь. Англичанин хотел проникнуть в тайны восточной медицины, которые приоткрылись ему во время путешествий по Азии, – в особенности его интересовало управление болью через стимуляцию иголками нервных окончаний и комплексное применение трав и растений для лечений болезней, которые в Европе считались неисцелимыми. А китаец был потрясен агрессивными методами западной медицины, ведь ученик чжунъи постиг только тонкое искусство поддержания равновесия и гармонии, неспешную работу по направлению заблудившейся энергии, предупреждение болезней и поиск их причин по симптомам. Тао Цянь никогда не занимался хирургией, его познания в анатомии сводились к безошибочному пониманию импульсов тела и определению точек для акупунктуры – к тому, что можно увидеть и нащупать. Китайский доктор знал наизусть анатомические иллюстрации из библиотеки старого мастера, но ему никогда не приходило в голову препарировать труп. Этот метод был неведом китайской медицине; мудрый учитель, всю жизнь посвятивший лечению людей, редко видел человеческие органы и не мог поставить диагноз по симптомам, которые не соответствовали заранее известным болезням. А вот Эбенизер Хоббс вскрывал тела и искал причину болезни – так он постигал новое. Первое для Тао Цяня вскрытие произошло в подвале английского госпиталя в ночь тайфуна – он ассистировал доктору Хоббсу, который утром того же дня воткнул свои первые иголки, чтобы облегчить головную боль пациенту, пришедшему на прием к Тао Цяню. В Гонконге были миссионеры, которых лечение тела интересовало не меньше, чем обращение душ; доктор Хоббс поддерживал с ними тесную связь. Эти священники были гораздо ближе к местному населению, чем британские врачи из общины, и им очень нравилась восточная медицина. Миссионеры открыли двери своих маленьких больниц для китайского врача. Страсть к учебе и экспериментам неодолимо влекла Тао Цяня и Эбенизера Хоббса друг к другу. Они встречались почти тайком, потому что, если бы об их дружбе стало известно, репутация обоих могла пострадать. Ни пациенты-европейцы, ни китайцы не признавали, что другая раса способна их чему-то научить.
Страстное желание обзавестись женой снова овладело Тао Цянем, как только его финансовые дела немного наладились. Когда молодому человеку исполнилось двадцать два года, он в очередной раз пересчитал свои накопления, как делал частенько, и с радостью убедился, что теперь ему хватает на женщину с маленькими ступнями и мягким характером. Поскольку родители не могли помочь Тао Цяню в его предприятии, как того требовал обычай, он должен был прибегнуть к помощи сводника. Жениху показали несколько портретов, но все они выглядели совершенно одинаково: по этим рисункам невозможно было угадать внешность девушки, а уж тем более ее характер. Тао Цяню, вопреки его желанию, не позволили увидеть невесту или услышать ее голос, и у молодого человека не было в семье женщины, которая могла бы сделать это за него. Да, Тао Цяню было дозволено посмотреть на ножки девушки, высунутые из-под занавески, но рассказывали, что даже этот способ ненадежен, потому что сводники часто плутуют и показывают золотые лилии совсем других женщин. Оставалось только довериться случаю. Тао Цянь чуть было не переложил работу на стаканчик с костями, но татуировка на правой руке напомнила ему о прошлых неудачах с азартными играми, и тогда молодой человек препоручил важное дело духам своей матушки и своего учителя. Обойдя пять храмов и совершив подношения, Тао Цянь бросил жребий с помощью палочек и цзин, прочел по ним, что момент удачный, и таким образом выбрал себе жену. И этот метод не подвел. Когда, совершив простейшие обряды, поскольку денег на богатую свадьбу не хватало, Тао Цянь поднял красный шелковый платок с головы своей новоиспеченной супруги, он узрел идеальное женское лицо, а глаза неотрывно смотрели в пол. Тао Цянь несколько раз повторил имя жены, прежде чем она осмелилась взглянуть на него полными слез глазами, дрожа от ужаса.
– Я буду хорошо с тобой обращаться, – пообещал Тао Цянь, взволнованный не меньше ее.
С той секунды, когда красная ткань была поднята, Тао полюбил девушку, которую ему предназначила судьба. Эта любовь застала его врасплох: парень не думал, что между мужчиной и женщиной возможны такие чувства. Он никогда не слышал, чтобы о таком говорили вслух, были только неясные образы из классической литературы, где девушки выступали обязательным источником вдохновения, наряду с пейзажами и луной. И все равно Тао Цянь считал, что в реальном мире женщины созданы лишь для работы и продолжения рода, как крестьянки, среди которых прошло его детство, или же служат дорогостоящим украшением. Лин не подпадала ни под одну из этих категорий – она была человек загадочный и сложный, могла обезоружить мужа своей иронией и поставить в тупик своими вопросами. Лин, как никто, умела смешить Тао Цяня, она выдумывала невероятные истории и могла игрой слов раззадорить его воображение. Рядом с Лин все как будто начинало ослепительно сиять. Чудесное открытие настоящей близости с другим человеком оказалось самым важным опытом в его жизни. С проститутками он совокуплялся, как торопливый петух, но у него никогда не хватало ни времени, ни любви, чтобы по-настоящему узнать хотя бы одну из них. Когда Тао Цянь по утрам открывал глаза и видел спящую Лин, он смеялся от счастья, а через миг уже дрожал от страха. А что, если однажды утром она не проснется? Сладкий запах ее пота в ночи любви, тонкая черточка ее бровей, поднятая в знак вечного удивления, невозможная стройность ее талии – все это переполняло Тао Цяня нежностью. Ой! И оба уже смеются. Это было самое лучшее: безудержное веселье любви. Книги для подушки из собрания старого учителя, в годы отрочества рождавшие в Тао Цяне бесполезное возбуждение, оказались весьма полезны теперь, в часы удовольствий. Как и пристало юной девушке, получившей хорошее воспитание, в обыденной жизни Лин была сама скромность, но, как только она перестала бояться мужа, о себе заявила ее женская природа, непредсказуемая и страстная. В самый краткий срок неутомимая ученица обучилась всем двумстам двадцати двум любовным позициям, она всегда была готова следовать за мужем в их безумной гонке за наслаждением и сама предлагала Тао Цяню изобрести новые способы любви. К счастью для молодого врача, его утонченные теоретические познания, почерпнутые в библиотеке старого чжунъи, помогли ему понять, как можно удовлетворить женщину различными способами; он знал, что напор имеет гораздо меньше значения, нежели усердие. Натренированные пальцы Тао Цяня улавливали малейшую пульсацию человеческого тела, он умел с закрытыми глазами находить самые чувствительные точки; его теплые уверенные руки, призванные изгонять боль, превратились в инструменты бесконечного наслаждения для Лин. К тому же Тао Цянь сам сделал открытие, к которому досточтимый чжунъи забыл его приобщить: самый лучший афродизиак – это любовь. В постели молодожены испытывали столько счастья, что ночь стирала все неурядицы их дневной жизни. И все-таки, как вскорости стало очевидно, неурядиц было много.
Духи матушки и учителя, которых Тао Цянь призывал на помощь при выборе супруги, поработали на славу: ступни Лин были перебинтованы, сама она вела себя робко и послушно, как белка. Но парню не пришло в голову попросить еще и о телесной крепости и здоровье. Эта женщина, такая неутомимая по ночам, днем превращалась почти в инвалида. На своих изувеченных ногах она могла пройти не больше нескольких сотен метров. Да, верно, Лин двигалась с нежным изяществом тростинки на ветру, как написал бы в стихах старый мастер, но верно и то, что даже короткая прогулка на рынок за кочаном капусты для ужина превращалась в пытку для ее золотых лилий. Лин никогда не жаловалась вслух, но достаточно было увидеть, как она тяжело дышит и кусает губы, чтобы понять, сколько труда требует от нее каждое движение. А еще у Лин были слабые легкие. Она дышала с тонким щеглиным присвистом, весь сезон дождей страдала от насморка, а в засушливые месяцы задыхалась, потому что горячий воздух склеивал ей гортань. Ни мужнины травы, ни тонизирующие настойки его английского друга не приносили Лин облегчения. Когда она забеременела, недуги обострились, потому что хрупкий скелет с трудом выдерживал вес ребенка. На четвертом месяце Лин совсем перестала выходить из дому; она устало сидела у окна и наблюдала за жизнью на улице. Тао Цянь нанял двух служанок для ведения домашнего хозяйства и для присмотра за Лин: доктор боялся, что его жена умрет, пока его нет дома. Он стал работать в два раза больше; впервые в жизни он настойчиво требовал денег со своих пациентов, невыразимо мучаясь от стыда. Тао Цянь чувствовал на себе взгляд учителя, напоминающего о его долге: служить, не надеясь на воздаяние, ибо «тот, кто знает больше, имеет больше обязательств перед человечеством». И все-таки Тао Цянь больше не мог лечить бесплатно или в обмен на разные услуги, как поступал раньше: теперь каждая монетка имела для него значение, ведь ему нужно было обеспечить комфорт жене. В то время семья проживала на втором этаже старого дома; Тао Цянь окружил жену такой роскошью, в какой ни он, ни она никогда прежде не жили, но ему и этого было недостаточно. В голове его засела мысль о доме с садом, где Лин будет окружена красотой и свежим воздухом. Эбенизер Хоббс, понимая, что друг его отказывается признать очевидное, объяснял, что туберкулез быстро прогрессирует и никакой сад не излечит его супругу.