Помощник заказал бутылку джина и пригласил доктора выпить. Если повару уже ничем не поможешь, они, по крайней мере, могут опрокинуть по рюмочке за упокой его души, чтобы гребаный призрак после не приходил по ночам хватать их за пятки, мать его растак! – пояснил англичанин. Они уселись в нескольких шагах от умирающего, чтобы неторопливо напиться. Время от времени Тао Цянь наклонялся и проверял пульс; по его подсчетам, раненому оставалось жить не больше десяти минут, но тот оказался крепче, нежели представлялось врачу. Тао Цянь не заметил, что англичанин наливает ему стакан за стаканом, а сам почти не пьет. Вскоре чжунъи захмелел и уже не помнил, как здесь оказался. А еще через час, когда пациент содрогнулся в предсмертных конвульсиях и испустил дух, Тао Цянь об этом не узнал, потому что сам лишился сознания и сполз на пол.
Он пришел в себя в солнечный полдень, с трудом разлепил глаза и увидел вокруг только небо и воду. Тао Цянь не сразу сообразил, что лежит на спине поверх большой канатной бухты на палубе корабля. Плеск волн о деревянные борта отдавался в его голове колокольным гулом. Парню казалось, что он слышит чьи-то голоса и выкрики, но он ни в чем не был уверен, – вполне возможно, что он оказался в преисподней. Ему удалось встать на четвереньки и проползти несколько метров, а потом подкатила тошнота, и Тао Цянь рухнул навзничь. Через несколько минут на него выплеснули ведро воды – это было как удар палкой по голове, – а потом чей-то голос обратился к нему по-кантонски. Тао Цянь поднял голову и увидел перед собой симпатичное безбородое лицо; в широкой улыбке не хватало половины зубов. Второе ведро морской воды окончательно привело его в чувство. Молодой китаец, столь усердно плескавший воду, перегнулся пополам, громко хохоча и хлопая себя по бедрам, как будто бедственное состояние Тао Цяня было самым комичным зрелищем на свете.
– Где я? – чуть слышно пробормотал Тао Цянь.
– Добро пожаловать на борт «Либерти»! Мы, судя по всему, идем курсом на запад.
– Но я не хочу никуда идти! Мне нужно срочно вернуться!
Это пожелание было встречено взрывом хохота. Когда собеседник Тао Цяня сумел наконец обуздать свое веселье, он объяснил, что Тао Цяня «зафрахтовали», как два месяца назад зафрахтовали его самого. Тао Цянь едва не потерял сознание. Этот метод был ему знаком. Если в экипаже не хватает матросов, неосторожных гуляк на суше подпаивают или оглушают ударом по голове, а потом против воли затаскивают на корабль. Жизнь в море тяжела, платят мало, моряков недосчитываются из-за несчастных случаев, плохого питания и болезней, в каждом рейсе один-другой обязательно умирает, а тела выкидывают в океан, так что больше никто о них не вспоминает. К тому же капитаны ведут себя как тираны, они ни перед кем не держат ответа, а за любую провинность карают поркой. В Шанхае капитаны были вынуждены прийти к джентльменскому соглашению, чтобы как можно реже похищать свободных людей и не воровать матросов друг у друга. А пока соглашения не было, любой матрос, сходивший на берег пропустить стаканчик, рисковал проснуться уже на другом корабле. Помощник с «Либерти» решил заместить убитого кока Тао Цянем – с его точки зрения, все «желтые» одинаковы и один другого стоят, – напоил его и переправил на борт. Прежде чем Тао Цянь проснулся, англичанин приложил его большой палец к контракту, приговорив к службе в течение двух лет. В затуманенном мозгу Тао Цяня понемногу стал вырисовываться масштаб произошедшей с ним катастрофы. Мысль о бунте не приходила ему в голову, ведь это было равносильно самоубийству, однако пленник решил сбежать, как только «Либерти» пришвартуется в любой точке земного шара.
Молодой китаец помог ему встать на ноги и умыться, а потом отвел в трюм, где рядами выстроились койки и гамаки. Китаец указал Тао Цяню его место и рундук, куда можно сложить вещи. Врач думал, что лишился всего своего имущества, но вот он, чемоданчик с медицинскими инструментами, дожидается его на деревянном помосте, который будет служить ему кроватью. Помощник капитана правильно поступил, что прихватил чемоданчик с собой. Вот только портрет Лин остался дома, на алтаре. Тао Цянь с ужасом подумал, что дух его жены вряд ли сумеет отыскать его посреди океана. Первые дни плаванья были настоящей мукой, Тао Цяня часто посещала мысль выброситься за борт и раз навсегда покончить со всеми страданиями. Как только новичок научился сохранять равновесие, его отправили на простецкий камбуз, где припасы висели на крюках, со страшным грохотом сталкиваясь между собой при каждом ударе волн. Свежие продукты, погруженные в Гонконге, быстро закончились, и вскоре остались только рыба и солонина, фасоль, сахар, масло, червивая мука и такие старые галеты, что их порой приходилось дробить молотком. Любое блюдо заливалось соевым соусом. Каждый матрос получал пинту водки в день, чтобы отгонять невзгоды и промывать рот, ведь воспаление десен – одна из главных напастей, поджидающих в море. К капитанскому столу Тао Цянь подавал яйца и английский мармелад, который ему следовало беречь пуще жизни. Как ему объяснили, порции были рассчитаны так, чтобы хватило на весь рейс, если погода не добавит затруднений наподобие бурь, сбивающих с курса, или штиля, который останавливает продвижение; запасы пищи пополнялись за счет свежей рыбы, которую ловили сетями. От Тао Цяня не ждали кулинарных изысков, его работа сводилась к контролю за продуктами, алкоголем и пресной водой, отпущенными на каждого члена экипажа, к борьбе с гнилью и крысами. А еще на Тао Цяня, как и на любого матроса, возлагались обязанности по уборке корабля и несению вахты.
Спустя неделю Тао Цянь начал получать удовольствие от свежего воздуха, грубой работы и компании мужчин со всех концов света: у каждого была своя история, своя печаль и свои таланты. В минуты отдыха матросы играли на музыкальных инструментах и рассказывали истории о морских чудовищах и экзотических женщинах в дальних портах. Это были люди из разных стран, со своими языками и обычаями, но их соединяло нечто вроде дружбы. Изоляция от мира и потребность во взаимопомощи превращали в товарищей людей, которые на суше не удостоили бы друг друга и взглядом. Тао Цянь снова начал смеяться так, как не смеялся с начала болезни Лин. Однажды утром помощник капитана вызвал его, чтобы представить самому Джону Соммерсу, которого Тао Цянь до сих пор видел только издали, на капитанском мостике. Соммерс оказался крепким мужчиной, закаленным ветрами многих широт, с темной бородой и стальными глазами. Капитан обратился к китайцу через помощника, который немного говорил по-кантонски, но Тао Цянь ответил ему на книжном грамотном английском языке с подчеркнуто аристократическим акцентом, который перенял у Эбенизера Хоббса.
– Мистер Оглсби сказал, ты вроде знахарем был?
– Я чжунъи, врач.
– Врач? Как это врач?
– Китайская медицина на много веков древнее английской, – мягко улыбнулся Тао Цянь, в точности повторяя слова своего друга Эбенизера Хоббса.
Капитан Соммерс вскинул брови – его разозлила наглость этого человечка, – но был вынужден признать его правоту. И от души расхохотался:
– Что ж, тогда несите три бренди, мистер Оглсби. Давайте выпьем с доктором. Вот уж редкая удача! У нас впервые собственный врач на борту!
Тао Цянь не исполнил своего намерения дезертировать в первом же порту, потому что не знал, куда ему идти. Возвращаться к безотрадному вдовству в Гонконге было так же бессмысленно, как и продолжать плавание. Парню было все равно, где находиться, но в качестве моряка он, по крайней мере, мог путешествовать и изучать врачебные методы, которыми пользуются в других краях. Единственное, что по-настоящему тревожило вдовца, – это что из-за его странствий по волнам Лин не сможет его найти, сколько бы он ни выкрикивал ее имя на все стороны света. В первом порту Тао Цянь, как и все, сошел на берег с разрешением на шесть часов, но, вместо того чтобы провести это время в тавернах, устремился на рынок: выполняя заказ капитана, он искал лечебные травы и снадобья.
– Раз уж у нас есть врач, нам нужны и лекарства, – сказал Джон Соммерс.
Капитан выдал ему кошелек с определенной денежной суммой и предупредил, что, если Тао Цянь попробует сбежать, его будут искать и отыщут и он, капитан, своей рукой перережет беглецу глотку, ибо не родился еще на свете ловкач, способный безнаказанно над ним насмехаться.
– Все ясно, китаеза?
– Все ясно, капитан.
– Говори мне «сэр»!
– Да, сэр, – отозвался Тао Цянь, опуская взгляд: он учился не смотреть белым людям в лицо.
Тао Цянь сильно удивился, узнав, что Китай не является безусловным центром вселенной. В мире существуют и другие культуры, пусть и более дикие, зато куда более могущественные. Он и представить себе не мог, что британцы контролируют немалую часть мира, да и другие фаньгуй владеют обширными колониями в далеких землях на четырех материках, как любезно объяснил капитан Джон Соммерс в тот день, когда неподалеку от африканского побережья Тао Цянь вырвал ему гнилой зуб. Врач произвел эту операцию аккуратно и почти безболезненно благодаря комбинированному воздействию золотых иголок на висках и пасты на основе эвкалипта и гвоздичного дерева, которой он смазал десну. По окончании операции, когда довольный и благодарный пациент смог вернуться к своей выпивке, Тао Цянь отважился спросить, куда направляется «Либерти». Ему не нравилось путешествовать вслепую, с размытой линией горизонта между небом и морем в качестве единственного ориентира.
– Мы идем в Европу, но для нас это ничего не меняет. Мы люди моря, вечно на воде. Ты хочешь вернуться домой?
– Нет, сэр.
– Семья у тебя есть?
– Нет, сэр.
– Ну значит, тебе все равно, куда мы идем: на север или на юг, на восток или на запад, разве не так?
– Да, но мне хочется знать, где я нахожусь.
– Зачем?
– На случай если я упаду в воду или наш корабль потонет. Моему духу нужно будет сориентироваться в пространстве, чтобы вернуться в Китай, а не бродить без всякого направления. Ворота в небеса находятся в Китае.