– Ой, Тао, мне что-то страшно…
– Много опиума – это зло. Немного – это утешение, а я дам тебе совсем чуть-чуть.
Девушка не знала, что такое много или мало. Тао Цянь давал ей свои настойки – кость дракона, раковину устрицы – и отмерял опиума столько, чтобы подарить несколько часов милосердной дремы, не позволяя девушке совершенно потеряться в этом рае без возврата. Элиза провела целые недели в полете по иным галактикам, далеко от безобразной норы, где в это время лежало ее тело, а просыпалась, только когда Тао Цянь или Асусена Пласерес приходили ее кормить, обмывать и заставлять сделать несколько шагов по тесному лабиринту склада. Элиза освободилась от пытки вшами и блохами, не чувствовала и тошнотворного запаха, который поначалу был для нее невыносим: наркотики приглушали ее чудесное обоняние. Элиза погружалась в свои сны и выныривала наружу помимо своей воли, она их даже не запоминала, но Тао Цянь оказался прав: время летело быстро. Асусена Пласерес недоумевала, отчего эта девица путешествует в таких жутких условиях. Ни одна из чилиек тоже не заплатила за билет: они заключили договор с капитаном, и он должен был получить положенную сумму уже по прибытии в Сан-Франциско.
– Если верить слухам, там ты за один день можешь положить в карман пятьсот долларов. Старатели рассчитываются чистым золотом. Они месяцами живут без женщин и на все согласны. Договорись с капитаном, заплати ему на берегу, – уговаривала Асусена в те минуты, когда Элиза поднимала голову.
– Я не такая, как вы, – отвечала Элиза из своего сладкого дурмана.
И вот наконец Асусена Пласерес добилась своего: в момент просветления беглянка открыла ей часть своей истории. Асусена сразу же решила помогать этой мученице любви и с тех пор ухаживала за девушкой с особым усердием. Она не просто кормила и обмывала Элизу во исполнение договора, теперь проститутка подолгу сидела рядом – ей нравилось смотреть на спящую Элизу. А если девушка не спала, Асусена рассказывала ей историю своей жизни и учила молиться по четкам, – по ее словам, это был лучший способ бездумно коротать время, а вдобавок ты без больших усилий обретаешь царство небесное. Для женщины ее профессии это средство самое верное. Асусена дисциплинированно откладывала часть своих доходов на покупку церковных индульгенций, тем самым сокращая время пребывания в чистилище, которое ожидало ее в ином мире; впрочем, по подсчетам чилийки, ей никогда не расплатиться за свои грехи. Недели проходили за неделями, а Элиза даже не имела представления о смене дня и ночи. Она смутно ощущала, что при ней неотлучно находится какая-то женщина, но потом Элиза засыпала, а проснувшись, не могла понять, приснилась ей эта Асусена Пласерес или же к ней на самом деле приходила маленькая женщина с черными косами, курносая и скуластая, так похожая на помолодевшую няню Фресию.
Воздух стал посвежее, когда «Эмилия» прошла мимо Панамы. Капитан запретил сходить на берег, опасаясь желтой лихорадки, – он только отправил за пресной водой шлюпку с двумя матросами: корабельная вода успела превратиться в болотную жижу. Затем корабль оставил позади Мексику, и на подходе к северу Калифорнии их застала зима. Удушающий зной первой части плавания сменился холодом и сыростью; пассажиры доставали из чемоданов меховые шапки, сапоги, перчатки и шерстяные нижние юбки. Иногда навстречу бригу проходили другие корабли; приветствиями обменивались издали, не сбавляя хода. Во время каждого богослужения капитан благодарил небеса за попутный ветер, потому что некоторым кораблям, чтобы наполнить свои паруса, приходилось отклоняться к Гавайским островам или даже дальше. К игривым дельфинам прибавились большие величавые киты, они подолгу сопровождали «Эмилию». По вечерам, когда воды окрашивались багровым закатным солнцем, эти морские исполины занимались любовью в бурлении золотистой пены и призывали друг друга глубоким подводным ревом. Иногда в ночной тиши они подплывали настолько близко, что можно было ясно различить таинственные звуки присутствия этих огромных тел. Свежая пища закончилась, порции сухих продуктов стали меньше; помимо карт и рыбалки, других развлечений на борту не было. Путешественники коротали время, обсуждая особенности товариществ, созданных ради калифорнийского приключения: одни отличались строгими армейскими уставами и даже собственной формой, в других правила были помягче. Все товарищества создавались, чтобы финансировать путешествие, нужды старателей, разработку приисков и вывоз золота, а потом прибыли делились в равных долях. Пассажиры «Эмилии» ничего не знали ни о Калифорнии, ни о расстояниях, отделявших гавань от приисков. Одно из таких обществ постановило, что все старатели должны каждый вечер возвращаться на корабль, – так предстояло жить в течение месяцев, а собранное за день золото следовало передавать в сейф. Капитан Катс объяснял, что «Эмилия» не сдается в качестве гостиницы, он намерен как можно скорее вернуться в Европу, а золото залегает в сотнях миль от порта, но его никто не слушал. Люди провели на корабле пятьдесят два дня, бесконечность водной глади расшатала нервы, стычки вспыхивали по любому поводу. Когда один чилиец едва не разрядил свой мушкет в матроса-янки, с которым слишком рьяно заигрывала Асусена Пласерес, капитан Винсент Катс конфисковал все оружие, включая даже ножи для бритья, и пообещал все возвратить, как только покажется порт Сан-Франциско. Единственным, кто имел право пользоваться ножами, оставался кок, ведь на него была возложена неблагодарная задача резать одно за другим корабельных животных. Когда последняя корова отправилась в котел, Тао Цянь провел свой ритуал: китаец попросил прощения у убиенных животных и очистил душу от пролитой крови, а затем дезинфицировал свой нож над пламенем факела.
Когда «Эмилия» вошла в калифорнийские воды, Тао Цянь начал постепенно снижать дозу опиума и успокоительных травок; он принялся откармливать Элизу и заставлял делать упражнения, чтобы девушка смогла выйти из заточения на собственных ногах. Асусена Пласерес терпеливо обмывала Элизу мыльной водой и даже изобрела способ мыть голову с помощью чашечки; за этими занятиями она рассказывала девушке о печальной жизни проститутки и радостно мечтала, как разбогатеет в Калифорнии, как вернется в Чили настоящей сеньорой, с шестью сундуками королевских нарядов и с золотым зубом во рту. Тао Цянь до сих пор не знал, как он переправит Элизу на берег, но если уж в Вальпараисо ему удалось пронести беглянку в мешке, значит можно и второй раз воспользоваться тем же методом. А когда девушка окажется на суше, вся ответственность с него будет снята. Мысль об окончательном расставании с Элизой вызывала в нем смешанные чувства: великое облегчение и совершенно непонятное беспокойство.
Когда до места назначения осталось несколько лиг, «Эмилия» пошла вдоль северного берега Калифорнии. По словам Асусены Пласерес, здешние места так похожи на Чили, что, ясное дело, они просто пятились по кругу, как раки, и вот пожалуйста, они опять в Вальпараисо. Тысячи тюленей и морских львов сползали со скал и тяжело плюхались в воду, над ними кружили галдящие чайки и пеликаны. На скалистых берегах не было видно ни души, ни следа хоть какого-нибудь поселения, ни тени индейцев, которые, как говорили, веками населяли эти зачарованные места. Наконец «Эмилия» подошла к утесам, предвещавшим близость Золотых Ворот, знаменитых Golden Gate – преддверие залива Сан-Франциско. Корабль заволокло плотным покрывалом тумана, видимость снизилась до полуметра, и капитан приказал остановиться и бросить якорь, чтобы не напороться на камни. Сан-Франциско был совсем рядом, и нетерпение пассажиров переросло в возбуждение. Все разом загалдели, все готовились сойти с корабля и сразу же отправиться на прииски за золотом. В последние дни большая часть старательских товариществ развалилась: монотонное путешествие превратило бывших компаньонов во врагов, каждый думал только о себе, погруженный в мечты о несметных сокровищах. Нашлись и такие, кто объяснился в любви к проституткам, и теперь капитана просили заключить браки прямо на борту: пассажиры прослышали, что самое дорогое в этих варварских землях – это женщины. Одна из перуанок приняла предложение француза, который столько времени провел в море, что уже не помнил собственного имени, однако капитан отказался сочетать их браком, когда узнал, что в Авиньоне у француза остались жена и четверо детей. Другие женщины с ходу отказали всем претендентам, ведь, как заявили проститутки, они проделали такой трудный путь, чтобы стать свободными и богатыми, а не превращаться в бесплатных служанок для первого нищеброда, который позовет замуж.
Энтузиазм пассажиров постепенно угасал с течением неподвижных часов посреди млечной нереальности тумана. Наконец, когда на следующий день резко прояснело, «Эмилия» снялась с якоря, расправила паруса и отправилась в последний этап долгого путешествия. Пассажиры и матросы высыпали на палубу, чтобы увидеть узкую горловину Золотых Ворот; оставалось пройти шесть миль с попутным апрельским ветром под безоблачным небом. По обе стороны вырастали лесистые холмы: вековечная работа волн обрезала их кромки, точно ножом, позади оставался Тихий океан, а впереди серебряным озером расстилался прекрасный залив. Дружный радостный гул ознаменовал конец тяжелого плавания и начало погони за золотом – то были голоса пассажиров и пассажирок, а еще двух десятков моряков, в этот самый момент решивших бросить корабль на произвол судьбы и тоже рвануть на прииски. Единственными, кто сохранил хладнокровие, был голландский капитан Винсент Катс, оставшийся на посту у штурвала и не выказавший никаких эмоций, поскольку золото его не влекло, ему хотелось только вовремя вернуться в Амстердам и встретить Рождество с семьей, и Элиза Соммерс в брюхе корабля, поскольку она узнала о прибытии в Калифорнию лишь много часов спустя.
Первое, что удивило Тао Цяня в новом заливе, – это лес из мачт по правую руку. Точно подсчитать было невозможно, но там стояло не меньше сотни кораблей, как будто покинутых в пылу сражения. Наемный работник на суше за день получал больше, чем матрос за месяц навигации; моряки дезертировали не только из-за золота, но и из-за возможности заработать на переноске грузов, выпекании хлеба и изготовлении подков. Опустевшие суда сдавались внаем под склады и плавучие гостиницы, другие становились добычей водорослей и гнездящихся чаек. Со второго взгляда Тао Цянь увидел и город, веером раскинувшийся по ск