фаньгуй приходят в ярость от успехов китайцев, а потому нужно скрывать богатство, прикидываться дурачком, никого не раздражать – иначе кончишь так же плохо, как бахвалистые мексиканцы. А еще Тао Цяню рассказали о лагере чилийцев: он находится чуть в стороне от центра города, на правом краю, и называется Чилесито[23], но сейчас уже слишком поздно бродить по этим местам, не имея иной компании, кроме придурковатого братца.
– Я возвращаюсь на корабль, – объявил Тао Цянь Элизе, когда они наконец вышли из притона.
– У меня голова кружится, я вот-вот упаду.
– Ты долго болела. Тебе нужны хорошая еда и отдых.
– Тао, мне в одиночку с этим не справиться… Пожалуйста, не бросай меня сейчас…
– Я подписал контракт, капитан будет меня искать.
– А кто здесь следит за порядком? Все корабли стоят брошенные, ни человека на борту. Капитан может кричать хоть до хрипоты, но никто из команды к нему не вернется.
– Ну что мне с ней делать? – спросил себя Тао Цянь в полный голос по-кантонски.
Их договор заканчивался в Сан-Франциско, но парень не мог бросить Элизу на произвол судьбы в таком месте. Он сам себя загнал в ловушку – по крайней мере, до тех пор, пока Элиза не наберется сил, не присоединится к другим чилийцам или не отыщет место, где обретается ее сбежавший любовник. «А вот это как раз несложно», – подумал Тао Цянь. Хотя в Сан-Франциско не видно никакого порядка, китайцам известно все на свете, так что он может дождаться следующего утра и сходить с Элизой в Чилесито. Спустилась темнота, и город превратился в фантастическое зрелище. Почти все строения вокруг были из брезента, и зажженные внутри лампы превращали дома в прозрачные сверкающие алмазы. Ощущение нереальности подкреплялось уличными фонарями, кострами и звуками музыки, лившейся из игорных домов. Тао Цянь искал место, где они смогли бы укрыться на ночь; рядом стоял барак длиной метров в двадцать и шириной в восемь; здание было сколочено из досок и металлических реек, которые сняли с какого-то брошенного корабля, над дверью красовалась вывеска гостиницы. Внутри в два яруса стояли койки – простые деревянные помосты, на которых, подогнув ноги, мог улечься человек; в лавочке внизу торговали спиртным. Окон не было, воздух проникал только сквозь щели в стенах. За один доллар гость получал право на одну ночь, постельное белье в стоимость не входило. Пришедшие первыми занимали койки, а опоздавшие устраивались на полу, но, хотя в гостинице и оставались свободные места, койки им не дали, потому что они были китайцы. Элиза и Тао Цянь улеглись на полу – узел с одеждой служил им подушкой, а укрываться пришлось мексиканским сарапе и кастильским покрывалом. Здесь пахло затхлостью, табаком и человеческим телом, слышался гулкий храп и стоны постояльцев, которых мучили кошмары, заснуть было непросто, но Элиза так устала, что даже не заметила, как пролетели несколько часов. Девушка проснулась на рассвете, дрожа от холода, прижавшись к спине Тао Цяня, – тогда-то она и ощутила, что от китайца пахнет морем. На корабле этот аромат терялся в безбрежности окружавшей их воды, но в ту ночь Элиза узнала, что этот мужчина действительно так пахнет. Девушка закрыла глаза, прижалась теснее и вскоре снова уснула.
С утра они отправились на поиски Чилесито; Элиза первой узнала нужное место по чилийскому флагу, горделиво реющему на верхушке шеста, а еще потому, что мужчины здесь носили характерные островерхие маульские[24] шляпы. Чилесито представлял собой восемь-десять густозаселенных кварталов; здесь иногда встречались даже женщины и дети, приехавшие вместе со своими мужчинами, и все они занимались каким-нибудь делом. Жили здесь в походных палатках, в хижинах и дощатых бараках, вокруг грудами лежали инструменты и мусор; были в Чилесито и харчевни, и наспех сколоченные гостиницы, и бордели. В этом районе проживало около двух тысяч чилийцев, но никто их не считал; на самом деле это место служило лишь перевалочным пунктом для новичков. Элиза возликовала, услышав родную речь и увидев на драной палатке вывеску «Пекены[25] и чунчули». Девушка подошла и, пряча чилийский акцент, попросила порцию чунчулей. Тао Цянь разглядывал подозрительное месиво, которое за неимением тарелки подали на клочке газеты; он никогда такого не видел. Элиза объяснила, что это свиные кишки, жаренные в жиру.
– Вчера я съела твой китайский супчик. А сегодня ты отведай моих чилийских чунчулей, – велела она.
– Как это вы, китайцы, говорите по-испански? – весело спросил продавец.
– Мой друг не говорит, а я бывал в Перу, – ответила Элиза.
– А здесь вы что делаете?
– Мы ищем чилийца по имени Хоакин Андьета.
– Зачем он вам?
– У нас для него письмо. Вы его знаете?
– За последние месяцы тут проходила куча народу. Никто не задерживается дольше чем на несколько дней, все быстренько отправляются искать золото. Кто-то возвращается, а кто-то нет.
– А Хоакин Андьета?
– Такого не помню, но я спрошу.
Элиза и Тао Цянь сели поесть в тени сосны. Через двадцать минут продавец вернулся вместе с другим мужчиной, по виду индейцем с севера, широкоплечим и коротконогим; индеец сказал, что Хоакин Андьета уехал на реку Сакраменто по крайней мере два месяца назад, хотя, вообще-то, здесь никто не обращает внимания на календарь и на чужие передвижения.
– Тао, мы едем на Сакраменто, – объявила Элиза, как только они вышли из Чилесито.
– Ты пока что не можешь никуда ехать. Тебе нужен отдых.
– Там и отдохну, когда найду его.
– Я лучше вернусь к капитану Катсу. В Калифорнии мне не место.
– Да что с тобой? У тебя лимонад вместо крови? На корабле никого нет, только капитан со своей библией. Все ищут золото, а ты хочешь оставаться коком на жалком жалованье!
– Я не верю в легкую удачу. Мне нужна спокойная жизнь.
– Ну если ты не хочешь золота, должно быть что-то еще, к чему ты так стремишься.
– Учиться.
– Чему учиться? Ты и так много знаешь.
– Я готов учиться всему!
– Значит, ты оказался в самом правильном месте. Ты ничего не знаешь об этой стране. Здесь нужны врачи. Как ты думаешь, сколько людей работает на этих участках? Тысячи! И всем нужен врач. Это земля возможностей, Тао. Поехали со мной на Сакраменто. К тому же, если ты меня бросишь, мне далеко не уйти…
Выторговав очень даже небольшую плату за проезд на судне, которое доброго слова не стоило, Тао Цянь и Элиза отправились на север, выйдя из большого залива Сан-Франциско. Корабль был битком набит путешественниками с их нескладным старательским багажом – невозможно было сдвинуться с места среди нагромождения ящиков, инструментов, корзин и мешков с провизией, порохом и оружием. Капитан и помощник были янки с самыми гнусными рожами, зато хорошие моряки, щедро делившиеся своим небогатым запасом провизии и даже выпивки. Тао Цянь договорился, что купит билет для Элизы, а за свой проезд расплатится работой в качестве матроса. У всех пассажиров, помимо обычных тесаков и складных ножей, имелись на поясе пистолеты; в первый день путешествия разговоров почти не было, за исключением перебранок из-за случайного толчка или оттоптанной ноги, что в тесноте на борту было делом неизбежным. На рассвете следующего дня, после холодной промозглой ночи, когда корабль стоял на якоре возле берега из-за невозможности двигаться в потемках, каждый пассажир чувствовал, что вокруг него враги. Отросшие бороды, грязь, отвратительная пища, москиты, встречный ветер и течение – все усугубляло раздражительность. Тао Цянь, единственный человек без целей и планов, сохранял полнейшее спокойствие и, когда не возился с парусами, наслаждался незабываемыми видами залива Сан-Франциско. А Элиза, наоборот, мучилась, путешествуя в роли глухонемого придурковатого мальчишки. Тао Цянь наскоро представил ее как своего младшего брата и сумел разместить в уголке, более-менее прикрытом от ветра; девушка приткнулась там настолько тихо и кротко, что вскоре все позабыли о ее существовании. Кастильское покрывало не спасало от сырости, Элиза тряслась от холода, ноги онемели, но ее поддерживала мысль, что с каждой минутой она приближается к Хоакину. Девушка прикладывала ладонь к груди, где лежали его любовные письма, и читала их наизусть. На третий день одежда у всех отсырела, агрессивности поубавилось, пассажиры лежали на палубе полупьяные и унылые.
Залив оказался гораздо шире, чем казалось поначалу, расстояния на самодельных картах путешественников плохо отражали реальное количество пройденных миль, а когда все решили, что наконец прибыли к месту назначения, выяснилось, что предстоит пройти еще и второй залив, Сан-Пабло. По берегам виднелись палаточные лагеря, между лагерями сновали шлюпки, переполненные людьми и товарами, дальше простирались густые леса. Но путешествие не кончилось и здесь: потом они прошли по бурному каналу и вошли в третий залив, Суисун-Бей, где ход судна еще больше замедлился и затруднился, а затем глубокая узкая речка вывела их к Сакраменто. Наконец путники оказались на той земле, где была найдена первая золотая крупица. «Тот крохотный кусочек размером с женский ноготь явился причиной неудержимого нашествия, переменил облик Калифорнии и дух американской нации, – как спустя несколько лет напишет Джейкоб Тодд, который к этому времени превратится в журналиста. – Соединенные Штаты были основаны пилигримами, первопроходцами и скромными иммигрантами, готовыми к тяжкому труду и стойкими в невзгодах. Золото выявило худшие стороны американского характера: алчность и жестокость».
Капитан рассказал пассажирам, что город Сакраменто в прошлом году вырос буквально в одну ночь. В порту теснились корабли, в городе было несколько регулярных улиц с деревянными домами, налаженная торговля, одна церковь и изобилие баров, игорных домов и борделей, но при этом Сакраменто все равно походил на пейзаж после кораблекрушения: земля была усыпана мешками, деталями конской упряжи, инструментами и всевозможным мусором, оставленным старателями, которые торопились добраться до залежей. Над отбросами парили гигантские черные птицы, внизу кружили мухи. Элиза прикинула, что за пару дней сможет обойти все дома в городе и без труда отыщет Хоакина Андьету. Ее спутники, оживившись и подобрев от близости порта, делились последними глотками спиртного, на прощание хлопали друг друга по плечу и хором пели про какую-то Сюзанну