[26] – к изумлению Тао Цяня, который не мог постичь внезапной перемены. Они с Элизой сошли раньше других, потому что у них было очень мало багажа, и направились в китайский сектор, где получили кое-какую пищу и кров под тентом из вощеной парусины. Элиза не понимала разговоров на кантонском; она хотела только узнать, где сейчас ее возлюбленный, но Тао Цянь напомнил, что она должна молчать, и попросил набраться терпения. В тот же вечер чжунъи довелось лечить поврежденное плечо своего земляка, и он вправил вывих, чем заслужил уважение всего лагеря.
На следующее утро Элиза и Тао Цянь отправились искать Хоакина Андьету. Их попутчики с корабля уже подготовились к дальнейшему путешествию: кто-то нанял мулов для транспортировки багажа, но большинство шли пешком, бросив пожитки в Сакраменто. Китаец и чилийка обошли весь городок и не нашли следов Хоакина Андьеты, зато некоторые чилийцы как будто вспомнили, что человек с таким именем проходил через эти места месяц или два назад, и посоветовали подняться вверх по реке – возможно, там он и отыщется, это уж как повезет. Месяц назад – это звучало как вечность. Никто здесь не запоминал тех, кто был рядом накануне, чужие имена и судьбы ничего не значили. Единственной страстью было золото.
– И что нам теперь делать, Тао?
– Работать. Без денег ничего не выйдет, – ответствовал китаец, закидывая за плечо несколько кусков парусины, валявшихся на земле среди прочих оставленных вещей.
– Но я не могу ждать! Я должна найти Хоакина! И деньги у меня есть.
– Чилийские реалы? Это почти ничего.
– У меня еще остались украшения. Здесь они должны стоить…
– Прибереги их, здесь они ценности не имеют. Нам нужно заработать на мула. Мой отец ходил из деревни в деревню и лечил больных. И мой дед тоже. Я могу заниматься тем же самым, только расстояния тут другие. Мне нужен мул.
– Да у нас уже есть один мул: это ты! Какой же ты упрямый!
– Не настолько упрямый, как ты.
Тао Цянь и Элиза одолжили у местных инструмент, соорудили каркас из жердей и досок, натянули потолок из парусины и таким образом обзавелись жильем: это была жалкая хибара, готовая рухнуть при первом же порыве ветра, но она по крайней мере защищала от ночной сырости и весенних дождей. Новость об умелом докторе разнеслась быстро, и вскоре появились пациенты-китайцы, поверившие в незаурядные способности нового чжунъи, вслед за ними потянулись мексиканцы и чилийцы, последними присоединились американцы и европейцы. Прослышав, что новый доктор не менее сведущ, чем трое белых врачей в Сакраменто, а берет дешевле, многие справились со своим отвращением к «желтолицым» и решились испытать азиатскую науку. В первые дни Тао Цянь был настолько занят, что Элизе пришлось ему помогать. Девушка как завороженная следила за его мягкими умелыми руками, когда китаец проверял пульс на разных участках рук и ног, ощупывал тела больных, как будто лаская, и втыкал иголки в секретные точки, ведомые только ему. Сколько лет этому человеку? Однажды Элиза спросила напрямик, и Тао Цянь ответил, что, если принять в расчет все реинкарнации, определенно получится что-то между семью и восемью тысячами лет. На глаз Элиза давала своему спутнику лет тридцать, хотя порой, рассмеявшись, Тао Цянь выглядел младше ее. При этом, когда он склонялся над больным и достигал предельной сосредоточенности, он казался старше древней черепахи, и тогда легко было поверить, что за плечами у него много веков. Элиза с изумлением взирала, как китаец исследует стаканчик с мочой пациента, определяя по запаху и цвету скрытые недуги, или как он изучает зрачок больного с помощью увеличительной линзы, чтобы понять, чего в организме не хватает, а чего слишком много. Иногда врач ограничивался возложением рук на живот или голову больного, закрывал глаза и как будто терялся в долгом сновидении.
– Что ты делал? – спрашивала потом Элиза.
– Я чувствовал его боль и передавал энергию. Отрицательная энергия приносит страдания и болезни, положительная энергия может исцелить.
– А эта положительная энергия – какая она, Тао?
– Она как любовь, горячая и светлая.
Извлекать пули и обрабатывать ножевые раны – это была их привычная работа; Элиза перестала бояться крови и научилась зашивать человеческую плоть с тем же спокойствием, с каким прежде вышивала простыни для своего приданого. Хирургическая практика под руководством английского врача Эбенизера Хоббса очень пригодилась Тао Цяню. В этом краю, населенном ядовитыми змеями, не было недостатка в укушенных пациентах, которых раздутыми и посиневшими приносили на руках их товарищи. Грязная вода самым демократичным образом распространяла холеру: спасения от нее не знал никто; были и другие болезни с опасными симптомами, но и они не всегда приводили к смерти. Тао Цянь запрашивал недорого, но всегда вперед: он по опыту знал, что напуганный человек платит не скупясь, а исцеленный начинает торговаться. Когда Тао Цянь просил деньги вперед, он каждый раз видел укоряющий взор своего старого наставника, но гнал от себя это видение. «Учитель, я не могу позволить себе роскошь быть щедрым в таких обстоятельствах», – шептал доктор. Анестезия в обычный гонорар не входила, поэтому тем, кто хотел унять боль с помощью дурмана или золотых иголок, приходилось платить больше. Тао Цянь делал исключение для бандитов, которых суровый суд приговорил к порке или к отрезанию ушей: старатели гордились своим скорым правосудием, никто не собирался содержать и охранять тюрьму.
– Почему ты не берешь плату с преступников? – спросила Элиза.
– Я предпочитаю, чтобы они были мне кое-чем обязаны, – ответил хитрец.
Тао Цяню хотелось остаться в Сакраменто. Он не говорил Элизе, но на самом деле не желал сдвигаться с места, чтобы его успела отыскать Лин. Жена не общалась с ним вот уже несколько недель. А вот Элиза нетерпеливо считала часы и рвалась в путь, но дни шли за днями, и девушку терзали противоречивые чувства к ее товарищу по странствиям. Она была благодарна Тао Цяню за защиту и всевозможные проявления заботы: друг следил, чтобы она хорошо питалась, укрывал по ночам, пичкал травками и втыкал иголки, что, по его словам, укрепляло ци, но, с другой стороны, Элизу раздражало его спокойствие, которое она принимала за нехватку отваги. Эта безмятежность на лице, эта вечная готовность к улыбке по временам притягивали ее, а по временам сердили. Девушка не понимала его абсолютного равнодушия к поиску богатства, притом что все вокруг, в первую очередь его земляки, ни о чем другом не могли и думать.
– Но ведь и тебя не интересует золото, – отвечал он, когда Элиза набрасывалась с упреками.
– Я приехала за другим! А ты здесь зачем?
– Я ведь был моряком. Я не собирался оставаться, пока ты не попросила.
– Ты не моряк – ты врач.
– Здесь я могу снова стать врачом, по крайней мере на некоторое время. И ты была права: здесь многому можно научиться.
Именно этим Тао Цянь и занимался. Он вступил в сношения с аборигенами, чтобы разузнать о медицине их шаманов. Местные индейцы бродили жалкими горстками, одевались в грязные шкуры койотов и доставшиеся от европейцев обноски; золотая лихорадка лишила их всего. Они перебирались с места на место вместе с усталыми женщинами и голодными детьми, пытались мыть золото с помощью легких ивовых корзин, но, как только индейцы находили хороший участок, их выпроваживали силой оружия. Когда индейцев оставляли в покое, они строили себе деревушку с домами и шалашами и обитали там, пока их снова не изгоняли. Местные сдружились с Тао Цянем и принимали у себя с почетом, потому что для них он был medicine man[27], мудрый человек, и они хотели перенять его познания. Элиза и Тао Цянь садились в общий круг, посередине в ямке лежали горячие камни и варилась желудевая каша или жарились лесные семена и кузнечики – вот это блюдо пришлось Элизе по вкусу. А потом они вместе курили и беседовали на смеси английского, языка жестов и тех немногих слов из языка хозяев, которые выучили гости. В те дни бесследно исчезли несколько старателей-янки, и, хотя тел так и не нашли, жители Сакраменто обвинили индейцев в убийстве, в наказание ворвались в одну из деревень, взяли в плен сорок женщин и детей, а семерых мужчин повесили для устрашения.
– Если они так обходятся с индейцами, хозяевами здешних земель, то уж с китайцами они обойдутся еще более жестоко, – всполошилась Элиза, узнав о происшедшем. – Ты должен сделаться невидимым, как я.
Но у Тао Цяня не было времени учиться невидимости – он был занят изучением растений. Китаец надолго уходил в лес и там бродил, собирая образцы и сравнивая их с теми, что используются в Китае. Он брал внаем двух лошадей или проходил многие мили пешком под палящим солнцем, прихватив с собой Элизу в качестве переводчицы, чтобы добраться до ранчо мексиканцев, которые столетиями населяли эти края и знали калифорнийскую природу. Мексика совсем недавно проиграла войну Соединенным Штатам, и теперь большие ранчо, на которых прежде трудились сотни пеонов-общинников, быстро приходили в упадок. Договоры между двумя странами соблюдались только на бумаге. Поначалу мексиканцы, знавшие толк в горном деле, обучали новичков добывать золото, но с каждым днем все больше чужаков наводняло территорию, которую мексиканцы считали своей. Гринго относились к ним с презрением, как и к представителям всех других рас. Тех, кто говорил по-испански, всячески притесняли в правах, им запрещали искать золото, потому что они не были гражданами Соединенных Штатов, но при этом австралийским каторжникам и европейским авантюристам никаких препятствий не чинили. Тысячи оставшихся без работы пеонов пытали счастья в старательском деле, но, когда преследование гринго становилось нестерпимым, мексиканцы уходили на север или становились разбойниками. Элизе нравилось навещать до сих пор не покинутые деревенские дома, здесь она наслаждалась женским обществом – это было редкое удовольствие, ненадолго возвращавшее ее к спокойным счастливым временам на кухне у няни Фресии. Только с этими людьми Элиза могла на время сбросить с себя бремя принудительного молчания и поговорить на своем языке. Сильные и радушные матери семейств, которые наравне с мужчинами трудились на самых тяжелых работах и рано старели от усталости и нужды, всегда умилялись этому китайскому мальчику, такому хрупкому на вид, и удивлялись, что он умеет говорить по-испански не хуже их самих. Женщины с удовольствием делились секретами природы, которые веками применяли для цел