тить и Элизу. Убедить Джереми – вот ее задача. Она не для того столько лет исполняла роль матери, чтобы сидеть сложа руки теперь, когда ее единственная дочь совершила ошибку, решила мисс Роза.
В то время как Джереми Соммерс окружил себя неприступным благородным молчанием, которое все-таки не спасло его от разнузданных шуточек, мисс Роза принялась действовать. Через несколько дней она уже выяснила имя Хоакина Андьеты и, к своему ужасу, узнала, что этот человек скрывается от правосудия. Его обвиняли в мошенничестве со счетами Британской компании по импорту и экспорту и в краже товаров. Роза поняла, что положение гораздо серьезнее, чем ей казалось: Джереми никогда не примет такого субъекта в лоно семьи. И хуже того, как только брату представится случай поквитаться со своим бывшим служащим, он упрячет злодея за решетку, даже если к этому времени Андьета будет мужем Элизы. Если только она, Роза, не сумеет повлиять на Джереми, чтобы тот снял все обвинения с этого паршивца и очистил его имя ко всеобщему благу. Мисс Роза скрежетала зубами от ярости. Для начала ей нужно отыскать любовников, а уж потом она разберется со всем прочим. Осмотрительная Роза ни словом не обмолвилась о своем открытии и до конца недели продолжала разнюхивать тут и там, пока наконец в магазине «Сантос Торнеро» ей не назвали имя матери Хоакина Андьеты. Раздобыть ее адрес оказалось просто: мисс Роза задавала вопросы в церквях, справедливо полагая, что католические священники ведут учет своим прихожанам.
В пятницу в полдень Роза явилась к этой женщине. Она заранее распалила себя праведным гневом и собиралась высказать матери Андьеты всю правду в глаза, но ее решимость таяла, пока Роза петляла по улочкам квартала, где никогда не бывала прежде. Роза устыдилась выбранного для визита платья, своей чересчур яркой шляпки и своих белых туфель: она понимала, что выглядит смешно. В дверь она постучала, борясь с чувством стыда, и оно обратилось в откровенную жалость, когда Роза своими глазами увидела мать Андьеты. Она не могла себе представить, что можно до такой степени опуститься. Перед Розой стояло совершенно бесцветное существо с лихорадочным взглядом и грустным лицом. Она выглядела как старуха, однако, вглядевшись пристальнее, Роза поняла, что эта женщина еще достаточно молода и когда-то была красива, но теперь определенно больна. Мать Андьеты ничуть не удивилась – она привыкла к визитам богатых дам, которые приносят заказы на шитье и вышивку. Дамы ведь обсуждают портних между собой; ничего тут нет странного, если в дверь к ней постучалась незнакомая сеньора. На сей раз пришла иностранка, это было очевидно по бледно-желтому цвету платья, ведь ни одна чилийка не осмеливалась одеваться подобным образом. Женщина поздоровалась без улыбки и пригласила гостью в дом:
– Пожалуйста, сеньора, присаживайтесь. Чем могу служить?
Мисс Роза села на краешек стула; она не могла вымолвить ни слова. Все, что она напридумывала, исчезло в порыве глубокого сострадания к этой женщине, к Элизе и к самой себе, слезы полились рекой, омывая ее лицо и душу. Мать Хоакина Андьеты смущенно взяла ее ладонь в свои руки:
– Что с вами, сеньора? Я могу вам помочь?
И тогда мисс Роза, еле сдерживая рыдания, на своем неуклюжем испанском с английским акцентом рассказала, что ее единственная дочь пропала больше недели назад, что она влюблена в Хоакина, они познакомились за несколько месяцев до этого и с тех пор девушка совершенно переменилась, бродила по дому, сгорая от любви, – это было очевидно всем и каждому, кроме самой мисс Розы, такой эгоистичной и рассеянной, она не почувствовала опасность вовремя, а теперь уже поздно, потому что оба они сбежали, Элиза разрушила свою жизнь так же, как и мисс Роза когда-то разрушила свою. Мысли Розы цеплялись одна за другую, и она, не в силах остановиться, поведала этой незнакомой женщине то, чего не рассказывала никому: она говорила о Карле Бретцнере, и об их бессчастной страсти, и о двадцати годах, проведенных ею потом, с заснувшим сердцем и пустым чревом. Роза навзрыд оплакивала потери, о которых молчала всю жизнь, обиды, которые скрывала под хорошими манерами, тайны, которые тащила за собой как кандалы, чтобы сохранить видимость приличий, и свою искрометную молодость, загубленную по одной простой причине: она родилась на свет женщиной. А когда от рыданий у нее наконец пересохло в горле, Роза замерла на краешке стула, не понимая, что с ней произошло и откуда взялось это прозрачное облегчение, завладевшее ее существом.
– Выпейте чаю, – произнесла мать Хоакина после очень долгого молчания. И вложила в руку гостье щербатую чашку.
– Пожалуйста, умоляю, скажите мне: Элиза и ваш сын – они любовники? Я ведь не сошла с ума, правда? – пробормотала мисс Роза.
– Вполне возможно, сеньора. Хоакин тоже ходил сам не свой, но так и не назвал мне имени девушки.
– Помогите мне, я должна найти Элизу…
– Заверяю вас, они сейчас не вместе.
– Откуда вам известно?
– Вы же сами сказали, что девочка пропала только неделю назад? Мой сын уехал в декабре.
– Уехал, вы говорите? Но куда?
– Я не знаю.
– Я вас понимаю, сеньора. На вашем месте я бы тоже постаралась его защитить. Мне известно, у вашего сына проблемы с законом. Даю вам слово чести, я ему помогу, мой брат – управляющий в Британской компании, он сделает все, о чем я попрошу. Я никому не скажу, где ваш сын, я только хочу поговорить с Элизой.
– Ваша дочь и Хоакин – не вместе, уж поверьте.
– Я знаю, что Элиза последовала за ним.
– Сеньора, она не могла последовать за ним. Мой сын уехал в Калифорнию.
В день, когда капитан Джон Соммерс вернулся в Вальпараисо с грузом синего льда, брат и сестра, как и всегда, дожидались его на причале, но Джону хватило одного взгляда на их лица, чтобы понять: что-то стряслось. Роза осунулась и подурнела; обняв брата, она сразу же расплакалась.
– Элиза пропала, – произнес Джереми с яростью; каждое слово давалось ему с трудом.
Как только Роза и Джон остались наедине, сестра пересказала ему все, что узнала от матери Хоакина Андьеты. В эти нескончаемые дни, дожидаясь возвращения своего любимого брата и пытаясь связать концы с концами, женщина пришла к заключению, что Элиза последовала за своим возлюбленным в Калифорнию, потому что и сама поступила бы точно так же. Джон Соммерс посвятил следующий день расспросам в порту и выяснил, что Элиза не покупала билет на корабль, ее имя не значится ни в одном списке пассажиров, зато некий Хоакин Андьета был отмечен как уехавший в декабре. Джон предположил, что девушка, чтобы замести следы, могла записаться под чужим именем, и повел поиски по второму кругу, выспрашивая подробности, но никто не вспомнил пассажирку по его описанию. Юная девица, почти девочка, путешествующая в одиночку или только в сопровождении индианки, обязательно обратила бы на себя внимание, заверяли портовые служащие; к тому же в Сан-Франциско отправлялось очень мало женщин: в основном это были девицы легкого поведения и только иногда – жена какого-нибудь капитана или коммерсанта.
– Она не могла сесть на корабль и не оставить следов, Роза. – Вот к какому выводу пришел капитан, внимательно изучив результаты своих изысканий.
– А что Андьета?
– Его мать не соврала. Такое имя есть в списке.
– Он присвоил себе товары Британской компании. Я уверена, он это сделал только потому, что не мог оплатить свой проезд иным способом. Джереми и не подозревает, что вор, которого он ищет, – это любовник Элизы, и, надеюсь, он не узнает об этом никогда.
– Роза, ты не устала от всех этих тайн?
– А что мне, по-твоему, делать? Вся моя жизнь состоит из притворства, а не из правды. Джереми – он ведь как камень, ты его знаешь не хуже, чем я. И что же нам делать с девочкой?
– Завтра я отплываю в Калифорнию, корабль уже загружен. Если там так мало женщин, как об этом рассказывают, найти Элизу не составит труда.
– Этого недостаточно, Джон!
– У тебя есть идея получше?
В тот вечер за ужином мисс Роза снова повторила, что нужно сделать все возможное, чтобы отыскать Элизу. Джереми подчеркнуто держался в стороне от лихорадочной деятельности Розы, не давал советов и не выражал никаких чувств, помимо раздражения оттого, что стал достоянием городских сплетен; теперь он возразил, что Элиза не стоит такой суеты.
– Ваш истерический настрой сильно действует на нервы. Предлагаю всем успокоиться. Зачем вы ее разыскиваете? Даже если вы ее найдете, она больше не переступит порог этого дома, – объявил Джереми Соммерс.
– Элиза для тебя ничего не значит? – упрекнула Роза.
– Дело не в этом. Девочка совершила непростительную ошибку и должна расплатиться.
– Так же, как уже двадцать лет расплачиваюсь я?
Столовая погрузилась в ледяное молчание. В семье никогда напрямую не заговаривали о прошлом, и Джереми даже не знал, известно ли Джону о романе между сестрой и венским тенором, – сам он точно ни о чем таком не рассказывал.
– Какая еще расплата, Роза? Тебя простили, и ты осталась в лоне семьи. Тебе не за что меня упрекать.
– Так почему ты был столь великодушен со мной, но не хочешь по-доброму отнестись к Элизе?
– Потому что ты моя сестра и мой долг тебя защищать.
– Элиза мне как дочь, Джереми!
– Но она не твоя дочь. Мы не имеем перед ней никаких обязательств, она не входит в нашу семью.
– А вот и входит! – крикнула мисс Роза.
– Ну хватит! – рявкнул капитан и ударил кулаком по столу так, что зазвенела посуда.
– Она член нашей семьи, Джереми. Элиза – она наша, – повторила Роза, уже плача, закрыв лицо руками. – Элиза – дочка Джона…
И тогда Джереми узнал от сестры и брата тайну, которую эти двое хранили шестнадцать лет. Этот немногословный мужчина, такой сдержанный, что казалось, ему в принципе чужды человеческие эмоции, впервые в жизни вышел из себя, и все, о чем его идеальное британское хладнокровие молчало в течение сорока шести лет, выплеснулось наружу вместе с потоком упреков, ярости и унижения, потому что, боже мой, каким же дураком я был – жил, ничего не подозревая, под одной крышей с гнездилищем лжи, в уверенности, что мои сестра и брат – достойные люди и между нами царит доверие, а на самом деле все это было продуманной брехней, привычной фальшью, и кто знает, сколько еще всего вы постоянно от меня скрывали, но вот это уже за гранью, почему, черт возьми, вы ничего мне не сказали, что я такого сделал, чтобы со мной обходились как с чудовищем, чем я заслужил ваши махинации, как вы могли пользоваться моей щедростью и в то же время меня презирать, потому что никак иначе, кроме как презрением, и не назовешь этот ваш постоянный обман и тайный уговор со мной не считаться, я нужен вам только для оплаты счетов, всю жизнь было одно и то же, вы с самого детства привыкли хихикать у меня за спиной…