– Я ращу из него индейского вождя, а не сводника для шлюх, – говорила она.
В своем стремлении воспитать крутого парня Громила даже не позволяла мальчику называть ее бабушкой.
– Я, черт подери, никому никакая не бабушка! Я Громила, ты понял меня, сопливый заморыш?
– Да, бабушка.
Бабалу Плохой, бывший заключенный из Чикаго, пешком исходил весь континент еще задолго до начала золотой лихорадки. Он говорил на индейских языках и зарабатывал на жизнь всем, чем придется, – от силача в бродячем цирке, где он одинаково успешно поднимал над головой лошадь и зубами тащил фургон с песком, до грузчика на пристани Сан-Франциско. Там он был замечен Громилой Джо и получил приглашение в ее караван. Бабалу справлялся с работой нескольких мужчин, и само его присутствие служило надежной защитой. Вместе с Громилой они могли дать отпор любому отряду, что было не раз доказано на деле.
– Ты должен быть сильным, Чиленито, иначе тебя сотрут в порошок, – втолковывал великан Элизе. – Ты не думай, я не всегда был таким, каким ты меня сейчас знаешь. Раньше я был как ты, щуплый да бледненький, но я взялся поднимать тяжести – и вот, потрогай мускулы. Теперь никто ко мне не полезет.
– Бабалу, в тебе же росту больше двух метров, и весишь ты как корова. Мне никогда таким не стать.
– Размер тут вообще ни при чем, парень. Важно иметь яйца. Я всегда был большим, но надо мной все равно издевались.
– Кто над тобой издевался?
– Да прямо-таки все, и даже моя мамаша, мир ее праху. Я скажу тебе такое, чего никто не знает…
– Говори.
– Ты помнишь про Бабалу Хорошего?.. Это был я, в прошлом. Но вот уже двадцать лет я Бабалу Плохой, и так мне гораздо сподручнее.
Порченые голубки
В декабре зима внезапно сползла с гор на равнины, и тысячам старателей пришлось бросить свои участки и перебраться в город до весны. Снег прикрыл милосердным одеялом обширную территорию, изуродованную этими алчными муравьями, и оставшееся в земле золото отдыхало в молчании природы. Громила Джо отвела свой караван в один из новорожденных поселков на Материнской жиле и сняла барак для зимовки. Она продала мулов, купила большую деревянную лохань для мытья, кухонную плиту, две печки, пару отрезов обычной ткани и меховые сапоги для всех – это было необходимо для защиты от дождя и снега. Громила велела всем мыть помещение и шить занавески для разделения на комнаты, в бараке поставили кровати с балдахинами, зеркала в золоченых рамах и пианино. Громила сразу же нанесла визиты вежливости в таверны, магазин и в кузницу – это были центры социальной активности. Вместо газеты в поселке циркулировал листок с новостями – он печатался на древнем типографском станке, доставленном с другого конца континента; Джо воспользовалась этим аппаратом, чтобы скромно проинформировать о своем предприятии. В ее заведении, помимо девушек, предлагался лучший ром с Кубы и Ямайки (по правде сказать, это было людоедское пойло, от которого мозги сворачивались набекрень), «горячие» книжечки и игра за двумя столами. Клиентов долго ждать не пришлось. В поселке уже имелся бордель, но новое всегда интереснее. Хозяйка старого заведения объявила соперникам тихую клеветническую войну, однако не рисковала в открытую выступить против геройского дуэта Громилы Джо и Бабалу Плохого. В бараке совокуплялись за новенькими занавесками, танцевали под звуки пианино и играли на серьезные суммы под надзором мадам, которая в своем заведении не допускала кулачных расправ и каких-либо шулерских трюков, помимо ее собственных. Элиза видела, как мужчины за пару вечеров лишаются плодов титанического многомесячного труда, а после плачут на груди у девиц, которые помогали их облапошить.
Вскоре старатели сердечно привязались к Громиле Джо. Несмотря на свой пиратский облик, Джо обладала материнским сердцем, и суровая зима дала повод в этом убедиться. Эпидемия дизентерии свалила с ног половину населения в округе, а некоторых даже убила. Как только разносилась весть об очередном умирающем в далекой хижине, Джо просила кузнеца одолжить ей пару лошадей и вместе с Бабалу отправлялась спасать несчастных. Зачастую с ними выезжал и сам кузнец – суровый квакер, который не одобрял промысел этой женщины, но всегда был готов помочь ближнему. Джо готовила больному еду, мыла его, стирала одежду и ободряла, в сотый раз читая вслух письма от его далекой семьи, а Бабалу с кузнецом в это время расчищали снег, ходили за водой, рубили дрова и складывали чурки возле печи. Если старателю было совсем плохо, Джо оборачивала его в одеяла, перебрасывала кулем через седло и увозила домой, а в бараке проститутки принимались за ним ухаживать с прилежностью медсестер: они были рады почувствовать себя добродетельными женщинами. Они не могли сделать много, разве что обязать пациентов литрами пить сладкий чай, не давать им совершенно иссохнуть, содержать в чистоте, в тепле и покое, уповая, что понос не опустошит их души, а лихорадка не сварит мозги. Некоторые умирали, другие возвращались к жизни неделями. Джо единственная ухитрялась, бросая вызов зиме, объезжать отдаленные хижины, именно она находила трупы, превратившиеся в ледяные статуи. И не все они были жертвами болезни: случалось, что старатель пускал себе пулю в рот, потому что больше не мог справляться с заворотом кишок, с одиночеством и бредом. Пару раз Громиле пришлось закрывать свое заведение, поскольку весь пол в бараке был застелен тюфяками с больными, а ее голубки были денно и нощно заняты уходом за пациентами. Местного шерифа пробирала дрожь, когда мадам появлялась в его доме со своей голландской трубкой и раскатистым голосом пророка взывала о помощи. Никто не мог ей отказать. Отъявленные задиры, из-за которых поселок пользовался дурной репутацией, кротко исполняли ее поручения. В поселке не было ничего похожего на больницу, местный врач выбивался из сил, и Громила Джо без колебаний приняла на себя роль командующего при чрезвычайных обстоятельствах. Те, кому посчастливилось остаться в живых благодаря ее вмешательству, чувствовали себя ее счастливыми должниками; таким образом, хозяйка бродячего борделя обеспечила себя полезными связями, которые позже помогут ей справиться с последствиями пожара.
Кузнеца звали Джеймс Мортон, и он принадлежал к редкой породе добрых людей. Джеймс убежденно любил все человечество, включая и своих идейных противников, каковых почитал заблудшими по неведению, а не в силу врожденной порочности. Сам неспособный на вероломство, Джеймс и других людей не мог представить подлыми, он предпочитал принимать чужую испорченность за особенность характера, которую легко исправить с помощью нежности и милосердия. Джеймс Мортон происходил из старинного рода квакеров из Огайо – там он вместе с братьями участвовал в подпольной организации, помогал укрывать беглых рабов, переправлять их в свободные штаты и в Канаду. Такая деятельность вызывала ярость у сторонников рабства, и вот однажды ночью толпа осадила и подожгла их ферму, а вся семья наблюдала за происходящим сложа руки, потому что их вера не позволяла поднимать оружие на ближнего. Мортоны были вынуждены уйти со своей земли, они разбрелись кто куда, но поддерживали тесную связь, поскольку все принадлежали к гуманному сообществу аболиционистов. Поиски золота не представлялись Джеймсу достойным занятием, поскольку старатель ничего не производит и не предоставляет никаких услуг. «Богатство ожесточает душу, усложняет жизнь и ведет к несчастью», – утверждал Джеймс Мортон. К тому же золото – мягкий металл, для изготовления инструментов бесполезный; кузнец не понимал, отчего все так восхищаются золотом. Высокий и крепкий, с густой бородой цвета миндаля, с голубыми глазами, с мощными руками в шрамах от бесчисленных ожогов, он был живым воплощением бога Вулкана в отблесках пламени из горна. Кроме него, в поселке жили всего трое квакеров; эти работящие семейные люди никогда не роптали на судьбу, они были единственными, кто не сквернословил, жил в трезвости и избегал борделей. Квакеры регулярно собирались для отправления своих религиозных обрядов без лишней позы, подтверждая правильность учения собственным примером, и дожидались прибытия группы друзей с востока – тогда численность их общины сразу же возрастет. Мортон часто приходил в барак Громилы, чтобы помочь в уходе за жертвами эпидемии, – так он познакомился с Эстер. Кузнец стал захаживать к проститутке, расплачивался по полной ставке, а сам только садился рядом и заводил разговор. Джеймс Мортон допытывался, отчего девушка выбрала такую жизнь.
– Если выбирать между отцовской плеткой и этим делом, я всегда предпочту то, как я живу сейчас.
– За что он тебя бил?
– Он говорил, что я вызываю вожделение и склоняю к греху. Он думал, что Адам до сих пор оставался бы в раю, если бы Ева его не искушала. Может, он и прав – ты же видишь, чем я на жизнь зарабатываю…
– Эстер, есть и другие занятия.
– Да, но мое не такое уж и плохое, Джеймс. Я закрываю глаза и ни о чем не думаю. Делов-то всего на несколько минут, и они быстро проходят.
Несмотря на издержки профессии, Эстер сохранила свежесть своих двадцати лет, и было некое очарование в ее скромности и немногословии – этим она сильно отличалась от своих товарок. В Эстер не было и намека на кокетство, она была вся округлая, с кротким лицом теленка и крепкими крестьянскими руками. В сравнении с другими голубками она не казалась грациозной, зато у Эстер была светлая кожа и ласковый взгляд. Кузнец сам не знал, когда начал о ней грезить, видеть ее в искрах горна, в свете раскаленного металла и в безоблачном небе, но в конце концов он больше не мог не считаться с той нежностью, которая ватой обволакивала его сердце и грозила удушить. Джеймс Мортон не мог себе представить несчастья страшнее, чем влюбиться в проститутку, – это чувство не имело оправдания в глазах Господа и собратьев по общине. Мортон решил обуздать искушение трудом и жарким потом, он запирался в кузнице и ковал как одержимый. Иногда яростные удары молота доносились из кузницы до самого утра.